Прижавшись лбом к холодному кафелю стены туалетной кабинки, я глотала воздух, не зараженный интонациями мужа, чистый без его неоправданной лирики.
- Алло, Герда, - всхлипнула я в трубку.
Испуганный голос подруги прорвался в динамик:
- Линдси, что случилось? Ты в порядке?
- Да. Нет. Я больше не могу. Я не могу здесь, слышишь?
- Лин, у нас все получится, нужно только подождать еще немного, - проговорила Герда почти умоляюще.
- Я больше не могу ждать, - слезы жгли глаза, я сжала руку в кулак, безвольно опустив ее на дверь кабинки, - Скажи, он что-нибудь нашел?
Герда вздохнула, и вздох ее был весомее всех объяснений.
- Нет. Но он очень старается. Он поехал в Нью–Джерси.
- Да за что мы ему платим? За то, чтобы, каждый раз возвращаясь из Нью-Джерси, он сообщал нам, что Джерард чист как новорожденный?
- Все не так просто, Лин.
- Он не там ищет. Мой муж – беспринципный ублюдок, думаешь, я одна его так ненавижу?
- Линдси, все будет хорошо, верь мне. Еще немного, и мы найдем какую-нибудь ниточку. Не мог же твой муж спрятать следы всех своих, - она чуть помедлила, подбирая слово, - Злодеяний, - закончила Герда, хмыкнув.
- Мне тяжело, - глаза вновь наполнились соленым, смахнув влагу, я продолжила, успокоившись, и голос оказался странно отстраненным, почти безучастным, и даже жестким, - Я больше не могу его видеть. Я презираю его настолько, что, каждый раз, когда он прикасается ко мне, я начинаю так же презирать и себя. Как же он отвратителен мне. Я еще никогда не знала такой ненависти, Герда. Его объятия, поцелуи – настоящая пытка, ты хоть понимаешь, каково это? Я больше не могу находиться рядом с Джерардом. У меня больше нет сил.
Нажав на клавишу отбоя, я убрала телефон в карман джинсов и, приложив ненадолго пальцы ко все еще мокрым векам, встряхнула головой. Выйдя из кабинки, подойдя к зеркалу, оглядела покрасневшее лицо. Если я появлюсь в студии в таком жалком виде - проблем не избежать. Я умылась и пару раз растянула губы в улыбке. Нелепое зрелище.
Я направилась к выходу, едва не сбив с ног появившегося из ниоткуда Фрэнка.
Я замерла, осознавая всю двусмысленность ситуации. Во рту вдруг пересохло, а глаза в страхе распахнулись. Оцепенев, я молча смотрела на остановившегося на пороге гитариста. Его лицо, впрочем, не выражало ничего нового, за исключением сжавшихся, будто в брезгливости, губ.
Обойдя меня, Фрэнк направился к одной из кабинок, а я, справляясь с головокружением, вышла в полутемный коридор, освещаемый лишь мерцающей в дальнем углу под потолком флуоресцентной лампой.
Как многое он мог слышать? И какие выводы сделать?
Я прижала руки к груди, не отваживаясь вернуться в студию.
То, что Айеро теперь и смотреть, не скривившись, на меня не может, это понятно. Он и раньше дружелюбием не отличался - может, в силу пережитого когда-то расставания с Джерардом, или по причине слишком зорких глаз, разглядевших мою нелепую игру в счастье. Но важным было не это. Что именно из произнесенного мною он мог слышать, и сколь многое - рассказать моему мужу?
Я вздохнула побольше воздуха и, надеясь, что в скором времени Уэю не станет известно о моих ухищрениях с частным детективом, решила, что лучшим будет быстрее оказаться в зале.
Почувствовав, как слеза снова бежит по щеке, щекоча кожу, я мысленно прокляла себя за слабость. Мне нужно быть сильнее, если я хочу добиться хоть чего-нибудь. Уже взявшись за дверную ручку, я услышала легкие шаги по коридору, приближающиеся так неспешно в мою сторону.
- Фрэнк? - я обернулась к Айеро, ожидая его у дверей, но он проигнорировал меня, пройдя мимо. Я схватила его за рукав рубашки, останавливая.
- Фрэнк, - повторила я, и голос дрожал в смятении, - Ты… То, что ты слышал, это не то, чем кажется…
- А я что-то слышал? – буквально выплюнул мне в лицо Айеро, выдергивая руку из моих сжатых пальцев. Чувствуя, как мимолетно хлопковая ткань скользнула между ними, успев обжечь подушечки, я вспомнила, как девушка-блондинка так же цеплялась за Джерарда, пытаясь что-то ему объяснить за считанные секунды, что он отвел ей перед уходом. Я так же пыталась оправдаться? Я боялась, что все усилия по моему же освобождению меня пойдут прахом? Или – что посторонний нетерпящий меня человек станет относиться ко мне еще презрительнее, сложив такое неверное и такое оскорбительное суждение из имеющихся у него скудных фактов. Чего я пыталась добиться, жалко прося меня выслушать?
Мне было слишком тяжело сейчас, чтобы знать, что в команде Джерарда появится еще один человек. Еще одна несправедливость способна была сбить меня с ног.
- Я только хотела сказать, что я не так плоха, как ты думаешь.
Гитарист окинул меня отчужденным взглядом. Он некоторое время молчал, закусив губу, затем снова поднял глаза на мое лицо.
- Знаешь, Лин, - сказал он с неприязнью, почти отвернувшись, - Я долго невзначай приглядывался к тебе, - он промолчал, задумавшись, - Но ты меня не удивила. Ты отличаешься от предыдущих пассий Джи лишь тем, что тебе удалось вводить его в заблуждение вплоть до свадьбы, - он горько усмехнулся, - Своими фальшивыми уловками. Не знаю, почему я так презирал тебя, ведь ты можешь вызывать лишь жалость. Пустая, никчемная оболочка человека.
- Но ты ничего не знаешь, чтобы.., - почти шепотом отозвалась я.
- Ты жалкая, - повторил Фрэнк, не дав мне возразить, и ушел.
Я прижала ладонь к горящему лбу, бессмысленно борясь с нахлынувшим унижением. Я – жалкая?
А разве – нет?

Уже вечером, безмолвно блуждая вдоль полок супермаркета, я непрерывно задавалась вопросом, рассказал ли Фрэнк что-либо моему мужу, и как мне узнать об этом. Джерард, беседующий неподалеку со встреченным случайно знакомым, вел себя по-обычному, невозмутимо. Я наблюдала за его расслабленными движениями, за самодовольной улыбкой на лице – и тяжелое чувство в груди лишь укрепляло свои позиции.
Говорящий с ним мужчина оглянулся по сторонам, разыскивая кого-то взглядом в толпе. Он совершенно точно был одним из популярных ныне музыкантов, но с уверенностью назвать его имя я не могла. Переведя взгляд с мужа на его собеседника, я невольно задумалась, может ли их связывать что-то, помимо работы. Невысокого роста, с ухоженными, чуть растрепанными черными волосами, мужчина слушал Джерарда, слегка приподняв уголки губ. Иногда он вставлял небольшие реплики низким, немного гнусавым голосом, на что Джерард смеялся так естественно, а его собеседник растягивал губы в игривой улыбке.
Муж мягко похлопал приятеля по плечу, прощаясь, и его знакомый снова обернулся, вглядываясь среди людей.
- Коди, пойдем, сын, - негромко позвал он появившегося из толпы кудрявого мальчика лет пяти-шести и, взяв его ладошку в руку, не спеша, двинулся с ним к выходу, чуть наклонив голову, прислушиваясь к детскому лепету.
- Милый мальчуган, не правда ли? – Джерард перехватил тележку из моих рук.
- Не понимаю, зачем мы сюда пришли, - озвучила я, не глядя в его сторону.
Муж что-то схватил с полки и, равнодушно повертев банку в руках, бросил ее в корзину.
- Имитирую среднестатистическую американскую семью, - улыбнулся Уэй, без разбора сметая товар с полок, - Насколько я помню, мои родители обычно так и делали.
- Насколько я помню, - ответила я его же словами, - Ты никогда не упоминал, что в среднестатистической семье, а тем более в семье твоих родителей, твою мать насильно удерживали замужем.
Губы мужа недовольно скривились, но он тут же взял себя в руки.
- Не помню, чтобы я вообще говорил тебе о них хоть что-то, - понизив голос, мрачно отозвался он.
- Когда же настанет их черед наблюдать наш блестящий спектакль? – поинтересовалась я, усмехнувшись.
Я видела, Джерард занервничал, тонкие губы сжались на мгновение, а пальцы крепче обхватили холодный металл.
- Даже не думай впутать их в это, - рассмеялся муж, но взгляд его стал жестче, а шаг – быстрее.
Я плелась вслед за ним к кассе, разглядывая многочисленных покупателей. Я настолько привыкла к нечеловеческому поведению Уэя, что забыла о том, что у него могли быть родители. Были ли они виноваты – отчасти или полностью – в том, каким он стал, или это все же не их упущение? Потом я вспомнила Майка. Было ли в нем хоть что-то общее с братом? Вряд ли, решила я, и эта мысль меня успокоила.

Фрэнк вел себя, как и раньше – игнорируя меня так же, как и до нашего несостоявшегося, с моей точки зрения, разговора. Он же, видимо, решил, что выяснил все, что могло его интересовать и теперь даже не глядел в мою сторону, взамен бросаемым доселе ледяным взглядам. Конечно, он не позволял себе выказывать презрение открыто, скорее всего, не желая обидеть Джерарда, но я буквально ощущала сквозившее в его редких словах пренебрежение, желание оттолкнуть меня холодностью подальше, как пустой целлофановый пакет, прибивающийся к ногам спешащих прохожих.
Одновременно испытывая горечь, сопутствующую нежеланию принять его нелестное мнение обо мне, я в тайне ликовала – по какой-то, лишь ему известной причине, он ничего не сказал Джерарду.
Размышляя об этом, я поставила стакан с минеральной водой на подоконник, чуть отдернув вертикальные широкие жалюзи, наблюдая сверху за ребятами, двигающимися от здания по многолюдной и безмолвной, из-за толстого стекла, улице.
Джерард, отбивая такт ногой, сделал последнюю пометку на длинном нотном листе и, закинув его поверх остальных бумаг, подошел к окну, остановившись рядом.
Некоторое время он молча следил за друзьями, но вскоре заговорил, вырвав меня из раздумий, проговаривая слова неторопливо, словно одновременно размышляя над чем-то совершенно не касающемся их:
- Понятие «Жалюзи» пришло к нам из французского, что означает «ревность», от которой спасались жены-француженки, скрывая свои похождения от мужей с помощью сего изобретения древних римлян, - Уэй повернул лицо ко мне, и оно было слишком близко, подернутое переменчивой тенью колеблющихся полос штор. Его глаза чуть сузились, вглядываясь в мои, - Ты можешь относиться ко мне, как тебе будет угодно, Линзи. Но если ты позволишь кому-либо, кроме меня, прикоснуться к твоему телу, это станет серьезной ошибкой с твоей стороны. И последней – с его.
Я перевела взгляд с неприступного зимнего неба на мужа, непроницаемо и безразлично глядящего на меня. «А могу ли я добровольно подпустить к себе кого-нибудь?» - произнесла я первое прорвавшееся в мысли, на что он, усмехнувшись, буркнул: «Например, меня сейчас», затем замер на мгновение, подобно выжидающей змее и бросился в атаку, прижав меня к холодному пластику стены.
- Ты с ума сошел, - прошептала я, отпихивая от себя его горячее тело, - Кто-нибудь может зайти и…
- Никто не зайдет, - пробормотал Джерард, уткнувшись в мою шею и запуская руки под подол платья.
С отчаянием понимая, что остановить его – физически мне не под силу, я все же сопротивлялась, пытаясь оттолкнуть настойчивые пальцы, оставляющие на колготках, убегающие вниз стрелки.
- Кто-нибудь может зайти и увидеть мое заплаканное лицо.
Ответ последовал в виде щелкнувшей застежки бюстгальтера. Чуть приподняв меня и упершись коленом в стену, Джерард оторвался на секунду от бьющейся пульсом жилки на шее, затуманенным взглядом рассматривая мое побледневшее лицо.
Неосознанно, я заглянула в самую глубь светлых глаз, но то, что я могла там увидеть, а, может быть, и увидела, напугало и шокировало меня в то самое неуловимое мгновение – безжалостное равнодушие и звериная одержимость сплелись, подобно телам любовников, в глубине рассеянного телесным возбуждением взгляда.
Словно одеревенев, я чувствовала, как в неморгающих глазах скапливалась бессильная влага. Лязг металлической бляхи ремня, звук расстегивающейся ширинки, цепкие пальцы на бедре. Упершись затылком в стену, зажмурив веки, я пыталась абстрагироваться от ощущения горячего настойчивого тела рядом с собой, в себе.
«Сто первый совет подвергшимся насилию: расслабьтесь и получайте удовольствие» - вспыхнуло горькое в обожженном рассудке. Кажется, я готова была расхохотаться в голос прямо сейчас.
Мне показалось, или, заслоненная от взгляда взъерошенными волосами мужа, дверь приоткрылась и бесшумно захлопнулась спустя некоторое время? Вздрогнув, я рискнула оттолкнуть Джерарда, уперевшись ладонью в его часто вздымающуюся грудь.
- Джерард! – неистово зашептала я, - Джерард! Там кто-то был, слышишь? Кто-то видел нас!
Муж обхватил мою руку дрожащей своей, увлекая ее послушно повиснуть. Его тело пронзила сладкая судорога, и, шумно выдохнув, он измождено опустил лицо на мое застывшее в страхе плечо. Сквозь плотную ткань платья, дыхание опаляло похолодевшую кожу.
- Кто-то заходил в комнату, - прошептала я отчаянно.
Джерард раздраженно усмехнулся, застегивая джинсы и затягивая ремень.
- Да кто мог сюда зайти? Все на обеде.
В ожесточении стягивая подол к коленям, я всхлипнула, почувствовав нервные пальцы на своей мокрой щеке. Джерард поднял мое лицо и, заглянув в глаза, бесстрастно ответил, рассматривая высыхающие дорожки слез:
- Да ладно тебе, Лин, не первый день женаты, - и что-то неясно-насмешливое скользнуло в змеиных глазах.
- В тебе нет ничего человеческого? – воскликнула я, отчаявшись, - Где, черт возьми, была твоя мать, когда ты рос?
Не успела я понять, что натворила, как пальцы мужа скользнули с подбородка, властно обхватив шею. Он толкнул меня обратно к стене. Я налетела на подоконник, смахнув рукой стакан, вдребезги разлетевшийся по полу, цепляясь за сжавшуюся на мне ладонь. Воздуха нестерпимо не хватало, но, скорее, я задыхалась леденящим ужасом, хаотично заполоняющим мысли.
Лицо Джерарда замерло напротив моего, губы сжались в тонкую линию.
- Никогда не упоминай мою мать, - со злостью прошипел Уэй и оторвал пальцы от моего горла. Я закашлялась, схватившись за шею. В висках нестерпимо пульсировало, комната плыла перед глазами.
Джерард закурил и распахнул окно, впуская ворвавшийся поток ледяного воздуха, впивающегося в разгоряченную кожу.
- Сексом пахнет, - пояснил муж, растянув губы в невозмутимой улыбке. Но облик его хранил отпечаток некоей ожесточенности, и я могла лишь догадываться, чем именно это может обернуться в последующем.