http://notforsale.do.am/blog/ishhushhij_glava_8/2010-02-23-1250

 

 

Я лежал на кровати, уставившись в потолок. Веки тяжелели – некстати, мне было необходимо все обдумать. Чтобы понять; понять и осознать. Но почему-то в голову лезло совершенно не то. Я старался вернуться к нужной мысли, цеплялся за самого себя. Но я был пуст и чист, как новенький блокнот, и вдруг необходимость ломать над этим голову показалась мне смешной. «Не сможешь, будешь вертеться всю ночь и думать». Что будет завтра, если я поеду? А если нет? Полнейший бред, я ни черта не мог решить. Я не мог вспомнить его голос, как ни старался, как-будто его и вовсе не было здесь пять минут назад. И мне вдруг стало странно, сладко, беспросветно наплевать. Чертовски здорово устал. Да или нет? И все-таки, наверное, нет. Примерно к десяти я уже твердо знал, что не поеду. Я все лежал, не двигаясь, рассматривая комнату, как-будто бы впервые. Не помню, когда последний раз я убирался. Каждый предмет казался тусклым из-за слоя пыли. Отец пытался приучить меня к порядку с малолетства. Я вспоминал о нем. Сейчас я почти его не вижу. Он из тех людей, которые просто не совпадают со мной по времени. Я так привык быть без него, что, когда он все-таки приходит в то же время, что и я, мы просто не обращаем внимания друг на друга. Он довольно скучный. Сам факт его существования давит на меня, пожалуй, больше, чем постоянное присутствие рядом матери. Хотя я помню, что когда-то он был не таким. Я вдруг подумал о рыбалке. Рыбалка, черт возьми, смешно. Одно название, я был-то там от силы пару раз. С отцом, на озере. Мне было около семи – и мне не нравилось. Не нравилось, что нужно было ждать, не нравилось, что это нравилось ему. Но мой отец действительно знал в этом толк. Я помню, как он шепотом рассказывал мне всякую галиматью про этих скользких, огненно-прозрачных рыб, пока я терпеливо помирал от летней духоты. Он был помешан на рыбалке пару лет от силы, но зато на совесть. Я делал, разумеется, буквально все не так – не так сжимал в руках проклятую удочку, не так насаживал наживку на крючок; я даже и молчал, наверное, не так, а надо было как-то по-другому, со значением. Я ненавидел эту плещущуюся тишину, но все-таки терпел – а он вполголоса рассказывал о том, как в этом восхитительном процессе важна какая-то наживка. Наживка, видите ли, играла чуть ли не решающую роль. Для каждой рыбы – обязательно своя. Он изучал, он знал, вычитывал всю эту ерунду, он пичкал ею семилетнего меня. «Если наживка правильная, Джерард – то рыба приплывет опять, даже если до этого сорвется с крючка». Идиотизм какой-то, ну ей-богу. Кому-то это правда интересно, может быть; хотя мне, если честно, не очень верится. Он все пытался доказать справедливость своей теории. Что было бы легко, потому что крючки у него были кошмарные, и с них срывалась каждая вторая рыба. Я не любил смотреть на них. На то, как они пучили глаза, как бились в панике и шевелили жабрами, хватая воздух, раздувая серебристые бока. 
Я сам не помню, как уснул – на удивление крепко; так крепко, что мне ничего не снилось. А если даже и снилось, то я ничего не смог запомнить. Проснулся сам – без десяти полдень; мать, видимо, отчаялась меня будить. Солнце палило нещадно, в закрытой комнате мне было душно, было жарко. Все та же пустота, ни мыслей, ничего. Дом так же тихо и спокойно спал. На подоконнике – такой обычный, что я даже удивился, как эта тряпка умудрилась довести меня вчера. «Наживка – вот, что важно, Джерард», - боже правый, он ведь на самом деле в это верил. Один раз она все-таки вернулась, эта рыба. Действительно вернулась, примерно через час после того, как сорвалась с крючка. Я безошибочно определил ее по оборванной, чуть выступающей вперед губе. Я молча, затаив дыхание, наблюдал, как он с каким-то фанатичным покровительством подтягивал ее к себе - а рыба извивалась, блестя на солнце серебром, подвешенная к тонкой паутине лески. И я был поражен; боготворил находчивость, начитанность отца не меньше суток, пока какой-то знаток из старших классов мне не сказал, что рыбы, по сути своей, поголовно идиоты – и обладают памятью не больше десяти секунд.
Мой мозг отчаянно ленился, не хотелось думать, совершенно, ни о чем. Я знал, что надо, хорошо бы, но не мог. Я только отчетливо помнил – вчера я окончательно решил, что не поеду.
Было прохладно, как вчера, но я стоял на улице и медленно курил, облокотившись на машину, подставив спину солнцу. Студенты хлынули потоком из дверей, а я стоял и даже не трудился никого высматривать, как-будто был не с ними, чувствуя по-прежнему какую-то непонятную, но отупляюще приятную пустоту. Здорово жгло спину и затылок. Мне было странно хорошо. Наживка – вот, что важно. Я не был уверен в том, что делаю. Я попросту не знал, не думал. Может, поэтому, когда я, наконец, увидел его рядом с Джейн и Мэттью, выходящим на ступеньки, с какой-то равнодушной, еле уловимой улыбкой на губах, с рассеянным и туповатым взглядом в никуда, я странно удивился; и в самом деле - будто бы забыл, где нахожусь. Девчонка щурилась на солнце. Мне даже на секунду показалась, что она не в духе. Может, злилась на меня, не знаю. Заметила. Остановилась, глядя на меня сквозь этот строгий прищур. Я машинально улыбнулся, щелчком выбрасывая дымящийся окурок. Джейн вдруг замахала вытянутой вверх рукой, как маленькая. Чуть оступилась, еще немного - и скатилась бы со ступенек ко всем чертям, как пить дать; он проследил за ее взглядом, ткнул Мэтта в бок локтем и пошел навстречу. Опять распахнутый, немного сонный, до странности ленивый, с каким-то смутно мне знакомым блеском в слезящихся от осеннего ветра глазах, вцепившись в лямку рюкзака, который волочился по земле, шурша и цепляя листья.
Засунув руки в карманы черного пальто, я равнодушно наблюдал за ними. Джейн улыбалась. Кирби что-то бормотал, немного нервно дернул головой, когда мальчишка что-то коротко ему сказал. Я успел подумать, что он что-то принял. Я не терпел наркотики, как таковые, как явление. Обычно Мэтт здорово меня бесил, успев принять, бывало, что-нибудь до моего прихода. Но в тот день мне было совершенно наплевать. Я чувствовал себя измотанным до отупления, вдыхая солнце и морозный воздух. Дышал я очень жадно, даже странно. Словно пытался оживить себя. Смешно, но получалось. Я был расслаблен и неожиданно спокоен; я наблюдал за Фрэнком. Он был, как в первый день. Остановился рядом, улыбаясь. И я только тут сообразил, что совершенно ничего не знаю. Я не знал, зачем же все-таки приехал, не знал, что собирался делать и зачем. Фрэнк весело щурился, глядя на меня снизу вверх.
- А я говорил, - он обернулся к остальным и повторил чуть громче. – Говорил же!
Джейн улыбнулась шире, потерлась подбородком о свое плечо.
- Вот дураки, - чуть слышно выдала она, не переставая улыбаться. Я посмотрел на Мэтта – он выглядел устало и был явно раздражен.
- Ты бы еще к вечеру приехал, - девчонка попыталась сделать строгое лицо. Смешная.
- Я вообще не собирался.
- Так нехрена тогда было и приезжать, - скривился Кирби. Ужасно бледный, незнакомо злой. И смотреть на него тогда мне было так же незнакомо тошно. Я закатил глаза.
- В чем дело?
- Он проспорил мне пять баксов, - весело похвастался Айеро. Все сразу встало на свои места. Я даже улыбнулся.
- Думал, не приеду? Решил меня похоронить, скотина? – я все улыбался, хотя особого веселья в тот момент не ощущал. Мэтт, кажется, смутился, неопределенно дернул плечом. Мальчишка обернулся и потребовал с усмешкой:
- Давай уже. Я не собираюсь тут торчать до вечера.
Я исподтишка разглядывал его коротко стриженый затылок, пока Мэтт с недовольным видом копался в кошельке. Расстегнутая куртка висела на нем мешком, почти сползая с плеч и совершенно открывая шею, на которой я заметил еле различимый красноватый след. И мне вдруг захотелось рассмеяться. Так сильно захотелось, что я с трудом сдержался. Я вспоминал события последних дней, словно это был один бредовый сон. Я знал, знал абсолютно точно этот след, я сам его оставил – но при этом не почувствовал никакой связи с ним. Не мой, не я. Как-будто не было, как-будто не со мной. Он снова повернулся, с каким-то до смешного детским самодовольством шурша новенькой зеленой купюрой, засовывая деньги глубоко в карман и улыбаясь мне сквозь выбившуюся из-за уха челку. Чуть дунул на нее, сверкая все еще слезящимися светлыми глазами – на улице, на ярком солнце они казались мутно-золотыми. Я стянул с себя колючий черный шарф и перекинул его через шею Фрэнка. Он улыбнулся шире, виновато щурясь сквозь обгоревшие на кончиках ресницы:
- Опять забыл. Я идиот, - он был вполне собой доволен. Я кивнул, все еще машинально сжимая шерстяную ткань. Джейн рассмеялась невпопад – и так же резко запнулась, начав стремительно краснеть. Я отпустил концы шарфа и отступил назад. Не отрываясь, продолжал глядеть на него, не понимая причины и чувствуя, как Кирби смотрит на меня почти в упор. Айеро коротко вздохнул, задумчиво уставившись куда-то в сторону. Я вдруг подумал, что ему, наверное, опять скучно. Забавно то, как Джейн и Мэтт таскались с ним. И как он умудрился так спалить ресницы – ведь осень на дворе…
Он продолжал о чем-то напряженно думать, глядя в пустоту невыносимо сонными, чуть мутными глазами. Не чувствуя себя застигнутым врасплох, не ощущая никакой угрозы, я стоял напротив и спокойно, как-будто это был не я, рассматривал его. Шарф был на нем. Мне совершенно не хотелось уходить. Я тихо извивался.
Он вдруг зевнул, с таким забавным, оглушительно писклявым звуком, чуть шмыгнул носом, растирая мутные глаза – ужасно сонный, чуть мерцающий. Была ли у него такая же дурацкая привычка лежать часами, уставившись куда-то в одну точку, и думать по ночам? Я в этом сильно сомневался.
- Подбрось его до дома, что ли, он весь день на ходу засыпает, - Джейн с нежностью глядела на мальчишку. Фрэнк заморгал, не поднимая подбородок, глянул на меня чуть исподлобья и как-то вкрадчиво заулыбался. Маленький хитрец.
- Садись в машину.
Господи, помилуй. Не я. Не собирался, даже не подумал, просто ляпнул. Он вскинул брови и заулыбался во весь рот.
- Правда?! – и тут же, нате вам, кристально чистый взгляд, черт подери, кристально; как-будто только что проснулся, проспав не меньше и не больше десяти часов.
Небо затягивало тучами, стало заметно холодней.
- Садись уже, - я закатил глаза, все еще остро ощущая на себе взгляд Мэтта. Больше он не заставил меня повторять. Выдав коротенький смешок, который, судя по всему, предназначался Кирби, он обежал вокруг машины и, проворно забравшись на переднее сиденье, так грохнул дверцей, что мне немедленно захотелось ему руки оторвать. Я посмотрел на Джейн.
- Ну, едете?
Ее глаза по-матерински нежно, смешно тепло глядели на меня. Взялся довезти до дома стервеца, которого не выношу – действительно, ну просто молодец.
- Да брось, тут пешком минут пять, - девчонка отмахнулась, взяла под руку Кирби. – Не обижай его, он хороший, - по-детски сморщила нос, улыбаясь. Не видел, чтобы она делала так раньше. Нелепая пародия на что-то неуловимо знакомое. Мэтт улыбался, глядя на меня.
- Вот завезет его в какой-нибудь глухой переулок и грохнет там, - весело сообщил он. Джейн подозрительно взглянула на него. Кирби вежливо добавил, продолжая улыбаться:
- А виновата будешь ты.
- Ты что-то принял?
- Нет, мамочка.
- Прекрати, не надо так дурачиться.
- Да, мамочка.
Айеро высунулся из окна почти по пояс, хныча:
- Мы едем – или как?
Я сделал это раньше, чем успел подумать – отвесил ему, в общем-то, довольно безобидный подзатыльник. Фрэнк притворно ойкнул и нырнул обратно, весьма довольно улыбаясь. Мэтт вскинул брови, тыча в меня пальцем:
- Вот видишь, видишь? Нет, ты видела? – он продолжал нести всю эту околесицу, пока Джейн фыркала, откидывая голову и закатив глаза; и где она понабралась этих ужимок? И даже тогда, когда она уже успела оттащить его на расстояние, Кирби все еще орал какой-то бред. Смесь наркошутовства и, как мне показалось, не очень дружелюбных взглядов на меня через плечо. Мне на щеку упала капля; начинался дождь, так что я поспешил залезть в машину.
Он развалился на сидении. Съехав вниз, вытянув ноги, наклонил голову к плечу и чуть подергивал конец шарфа. Пока я оживлял мотор и растирал замерзшие ладони, Фрэнк заерзал, засунул одну ногу под себя и, шумно хлопнувшись затылком о спинку сиденья, воззрился на меня. Я чуть поправил лобовое зеркало и глянул на него.
- Уже проветрилось, закрой окно.
Секунд пять понадобилось ему на то, чтобы убедиться, что кнопки на дверце отсутствуют. При виде старой ручки он удивленно что-то промычал и с упоением принялся крутить ее обеими руками, сосредоточенно пыхтя. Подняв стекло, опять откинулся на спинку и выдохнул с восторгом:
- Классика!
- Старье, - я покосился на него. – Где твой дом?
Фрэнк сморщил нос и улыбнулся:
- В Ванкувере.
Я развернулся к нему всем корпусом, нахмурившись, и он, резко посерьезнев, чуть дернул головой:
- Пока прямо.
- Будет намного проще, если ты сразу назовешь адрес, - пробормотал я, сосредоточенно выкручивая руль и выезжая со стоянки. Он без всякого смущения пожал плечами, чуть отвернулся, словно заскучал:
- Я не помню. Как добираться – да, а адрес – нет.
- Ты недавно переехал?
Он кивнул, смотря в окно и преследуя указательным пальцем дождевую каплю, медленно ползущую с той стороны стекла наискосок.
Дождь лил сильнее, и я включил дворники, тут же забегавшие по стеклу с омерзительно-резиновым визгом. Я подумал, что надо бы заменить их, когда доберусь, наконец, до автомастерской…
- У тебя аллергия на шерсть есть?
Я бросил на Фрэнка короткий взгляд: он так же увлеченно водил пальцем по запотевшему стеклу.
- Нет. Все еще прямо?
Он снова кивнул, не поворачивая головы. Какое-то время мы ехали молча. Он был не так словоохотлив, как обычно, а мне попросту совершенно не хотелось разговаривать с кем бы то ни было. По правде говоря, я толком даже не знал, почему согласился отвезти его. Я бы солгал, сказав, что у меня были в тот момент хоть какие-то мысли на этот счет. Я вез его до дома – вот и все.
- Ты зайдешь?
- Что?
- Зайдешь ко мне?
Я чуть сбросил скорость и повернул голову. Фрэнк отлепился от окна и теперь спокойно глядел на меня снизу вверх, все так же развалившись, будто бы сползая незаметно, прижавшись щекой к шершавой обивке.
- Незачем, - я опять прибавил газа. Он молча отвернулся и уставился на мокрую дорогу впереди. Но через минуту вдруг немного оживился, чуть потянув меня за рукав и приподнявшись на сидении:
- Сейчас направо.
Я повернул, как он сказал, и вскоре выехал на трассу. Я подумал было, что он живет где-то на окраине, но очень скоро мы пересекли черту города, а он по-прежнему спокойно отвечал: «Пока что прямо». Я все еще был чересчур расслаблен, все еще подвержен тому усталому, глухому отупляющему чувству, которое держало меня с самого утра. Иначе я, должно быть, смог бы обратить внимание, заметить, что сам себе устраиваю западню. Но на тот момент меня лишь раздражало время, которое я тратил на него. Мы ехали уже чуть больше часа. Он как-будто понял:
- Еще две мили, там поворот направо.
Очень скоро мы свернули с трассы, проехали еще немного по живой дороге, не тронутой асфальтом.
- Здесь, - он снова оживился и заерзал, застегивая куртку. Внутри вдруг закололо, но странно тихо, отстраненно. Как-будто бы не я, как-будто не со мной. Я понимал, что что-то происходит, но почему-то был по-прежнему спокоен. Мы остановились у какого-то отеля: высокий, несуразный серый дом. Большие окна, мутные, как-будто от известки, и три широкие ступени перед дверью. Он выбрался из машины и теперь топтался на дороге, пока я вылезал наружу, оглядываясь и стуча зубами – здорово похолодало. Дождь теперь слабо моросил, покалывая кожу. Фрэнк терпеливо ждал, пока я осмотрюсь, переминаясь с ноги на ногу и засунув руки в карманы куртки. Он чуть заметно улыбался, отфыркиваясь от холодных капель, быстро слизнул пару раз влагу языком с губы. Я запер дверцу.
- Пошли, - он дернул головой по направлению к отелю. Конечно же, я знал; конечно, мне казалось, что я действую бездумно, наобум. Сейчас попытка как-то оправдать себя мне видится смешной и бесполезной. Да, я не думал – но, определенно, знал. Я помню это место, как сейчас. Гравийная дорожка, тянущаяся к входу; когда я шел за ним, ведомый совершенно добровольно. Я помню этот звонкий хруст подошв, скрип камней и мела, размоченного дождевой водой, три ступени, вторая – сильно треснувшая, и горсть бетонной щепки из-под моего ботинка, когда я наступил на хрупкий, хрусткий край. Входная дверь с царапиной через весь мутный квадрат стекла.
Фрэнк дернул ручку сразу очень сильно, я вошел за ним – и дверь захлопнулась сама, не слишком быстро, с тем самым заунывным мерзким звуком, от которого так часто ноют зубы. Совсем немного света, стойка, лестница и лифт. Я осматривался без какого-либо интереса, безотчетно ощущая всю бредовость происходящего – и так же безотчетно ожидая, когда же до меня дойдет, что, совершенно очевидно, это место к его дому отношения иметь не может. Он прошел вперед меня, к высокой стойке, вытянулся так, что куртка сильно задралась наверх, и положил руки на столешницу.
- Дэйв! – он завопил так неожиданно и громко, что я вздрогнул. Из-за двери за стойкой тут же вылетел мужчина: немолодой и коренастый, хмурый, с бычьей шеей, покрытой нездоровой краснотой.
- А, это ты, - он явно делал парню одолжение своим присутствием, что-то неразборчиво ворча и растирая заспанные серые глаза под чуть припухшими веками.
- Свободный есть? – было очевидно, что его грубость Фрэнк пропускал мимо себя.
- А как еще? – мужчина хмыкнул, заметив, наконец, меня. – Тебе тридцать четвертый?
- Ага.
- Вас двое? – он снова хмыкнул, чуть щурясь и пытаясь разглядеть мое лицо. Я не слышал, чтобы Фрэнк ответил, но мужчина отчего-то громко рассмеялся, протягивая ему длинный желто-серый ключ.
- Слишком сильно не шумите.
Фрэнк что-то еле слышно промычал, и я заметил, как заалели кончики его ушей.
- Лифт работает?
- Вчера работал вроде.
Айеро фыркнул, видимо, от смеха, и обернулся, чуть заметно улыбаясь:
- Нам наверх.
Прозрение накрыло меня в лифте. Стрекочущая, темная коробка. Я понял, что меня поймали. Загнанный в ловушку, я начал просыпаться, пока мы поднимались на шестой этаж, под мерный гул почти что мертвой лампы, мигающей и погружающей нас раз за пять секунд в дрожащую на тросах темноту.
Фрэнк опять был странно сонным. Он стоял напротив, облокотившись, чуть откинув голову назад, блуждая равнодушным взглядом по кабине лифта. Затем этот ленивый, мутноватый взгляд остановился на моем лице; остановился и остался. Он уперся носком одной ноги в подъем другой, чуть покачался, как скучающий на перемене школьник у стены, глядя прямо на меня сквозь смутный прищур, сквозь влажную, растрепанную челку, совсем не торопясь убрать ее за ухо. Я тихо извивался. Он молчал – расслабленный, разболтанный, мерцающий в этой голубоватой полутьме.

Вдруг у меня возникло ощущение, что здесь, сейчас мне можно абсолютно все. Я не мог знать причины, по которой он обманул меня на поворот, а может, на два или даже на три. И я, должно быть, до сих пор не понимаю, на что рассчитывала Джейн, так легкомысленно, так слепо вверяя мне его. Я только знал, что там, под шарфом, между парой на удивление подвижных позвонков все еще теплились мои недавние следы. Я вспоминал об этом, как-то слабо, отстраненно начиная понимать, что не уйду, не захочу уйти – и все же, сам себе не веря, надеялся, что я неверно понимаю этот взгляд и эту позу. Он не пытался даже подойти ко мне – вот, что давало хоть какую-то надежду.

Коридор был так же темен, как и эта чертова коробка, и так же отвратительно, безвкусно зелен, как его свитер с низким воротом, который выдал мой укус. Было бы глупо удивляться тому, как целенаправленно пошел он к правильной двери, как быстро отпер, несмотря на острую нехватку света – мне, в общем-то, довольно ясно было дано понять, что Фрэнк пришел сюда не в первый раз; отнюдь не в первый. Номер оказался на удивление чистым, светлым и просторным. Я не собирался заходить, я лишь рассчитывал, когда меня спасут – или когда же я приду в себя настолько, чтобы справиться с этим самостоятельно. Но Айеро, привычно быстро скинув кеды и повесив куртку, выжидающе уставился на меня. Я не шелохнулся. Он чуть нахмурился, задумчиво вздохнул, как-будто бы неловко потирая шею. И только тут я вдруг заметил, что чего-то не хватает.
- Где твой рюкзак?
Какой-то бред, черт подери.Мы оба знали, что рюкзак был с ним в машине - и, судя по всему, там он и остался.

Я тут же понял, что готов сейчас, немедленно идти за ним и принести Айеро; чтобы только после развернуться, все еще находясь в дверях, и, оставив его здесь, уйти, как и планировалось с самого начала.

Фрэнк снова слабо, еле уловимо улыбнулся. Чуть отступив назад, как в лифте, оперся спиной о стену, наклонил голову к плечу, опять вздохнул и сунул руки в карманы узких джинсов:
- Снимай ботинки, Джи.
Я тихо извивался, блестя на солнце серебром, подвешенный на тонкой паутине лески.

http://notforsale.do.am/blog/ishhushhij_glava_10/2011-11-05-3190