-Самое легкое, что ты можешь сделать – убежать.

-Нет, Фрэнки, это – сложнее всего.

Звуковая память Фрэнки, которому 19 лет.

Сегодня я снова спал весь день, видя только клочки и обрывки снов, но не мог запомнить их значения и смысла.

Они всегда утекают сквозь пальцы.

Мутное марево застилало глаза, и я вращался в неровном, но почти идеальном шаре.

Потом, как это часто бывает со мной во сне, я резко дернулся, ударяясь об пол головой, сжатыми в кулаки пальцами, ногами.

Падение оборвалось, я открыл глаза, щурясь от вязкого лунного света.

На этот раз все предметы в комнате были патологически мягкими.

Я осторожно сел, щупая голову.

Удивительно, насколько отрасли мои волосы.

Они уже спадают на глаза, касаясь подбородка, а сзади почти закрыли шею.

Я провожу по ним рукой, бессмысленно глядя вдаль.

Мои волосы.

Сегодня время следующего занятия - я буду рисовать пальцами.

У этой тропинки было странное свойство - она всегда сворачивала сначала

направо, петляя вдоль кустов, потом уходила влево, резко вверх, так, что приходилось пригибаться.

Деревья растут слишком низко, и тебе тяжело не задеть их ветви головой.

Тропинка такая лживая, думаю я, и ускоряю шаг.

Чтобы добраться до школы, мне нужно сесть в автобус, проехать черт знает сколько, выйти там, и так далее, по графику.

Нет, я пойду этим путем.

Нет, как обычно, никуда не сверну.

Нет, тропинка заканчивается слишком интересным местом.

Ветер дует мне в лицо, когда я выбираюсь на площадку перед зданием кинотеатра.

Сейчас, когда я сижу в комнате, наполненной плотным ожиданием.

И тогда, я стою лицом к стене, видя перед собой не рисунок, а чей-то крик.

Мой мир вращается только вокруг тебя.

Первое, что я почувствовал, увидев то граффити – это испуг.

Мир становится предельно резким, и ты начинаешь сомневаться в его реальности.

Первое, что я сделал - пощупал языком зубы. Моргнул, шевельнул руками.  Ударил себя по щекам.

Вдохнул, выдохнул, еще раз вдохнул, чувствуя, как кружится голова.

Как звуки перестают быть такими привычными, и все цвета начинают тебе лгать.

Как все рассыпается.

Дробится.

Рушится.

И неправильно склеивается снова.

Я побежал прочь, в моем смятом мозгу крутилась лишь одна фраза.

Что со мной? Черт возьми, что происходит?..

Это тропинка стала моей единственной правильной дорогой.

Когда я выходил из дома, я заранее знал, куда пойду, прежде всего, и ни разу не ошибся.

Я влюбился в автора еще до того как понял, кто он.

До того, как все произошло.

Задолго до того, как ты, Джи...

Как ты исчез.

Вторжение сразу сказал мне – я гей. Ну, или почти гей. Я так и не понял, о чем он.

Майки. 20 лет.  Журналист.

На работу я пришел после недельной командировки в Европу.

С перебинтованной рукой, фотоаппаратом, полным снимков, набросками и моей статьей под названием «Я нарисовал тебе смерть, мир».

Вот так я впервые осознал, что мой брат исчез.

И еще – это был не его пис.

В Дефансе, городе недалеко от Парижа, Джи лишь прошелся по готовому рисунку.

Он дал ему душу.

А тело сделали они.

В статье будут только голые факты – где, чем, когда, какие новости, предположения.

Я вешаю снимки на стену в кабинете, левая рука плотно прижата к телу.

Вот тут – я фотографирую граффити с высокого этажа.

Тут – я уже на вертолете.

Здесь – мы снижаемся, и я могу увидеть в одном из экранов раскрытый в крике рот.

Я бегу прочь, и в голове эхом отдаются слова Эй – что со мной происходит?..

Я бегу сквозь лес, прочь от того кинотеатра, и не могу сдержать свистящего шепота.

Я никогда не прощу тебя.

Разорванный рот кричит мне в лицо – я здесь. Я рядом. Прости меня. Что со мной?!

Он дрожит, как дрожал я.

Ему страшно, истерика видна в каждой линии.

Я выбегаю из вертолета, падая на колени около громадного рисунка.

Над Дефансом напряженная тишина, давящая на уши.

Мой крик ничего не изменит, я не смогу достать до тебя.

Мой Потерянный.

В редакции меня спрашивают – как ты сломал руку.

Упал.

Я говорю – поскользнулся. Смешно, правда? Я такой неуклюжий, вот беда.

Я улыбаюсь и ухожу к себе.

Сажусь в кресло, поджимая под себя ноги, как в детстве.

Рот -  прямо под моими ногами, я упираюсь в него коленями.

Локоть правой руки беспощадно колотит его, и я хрипло шепчу – простить?

Ни за что.

Над Дефансом – напряженная тишина, и я не могу уничтожить ничего из того, что делает мой брат.

Эй, мы ведь никому не скажем?

Вот почему я уверен, что меня сейчас видит Вторжение?

Ты слишком красивый, чтобы оставаться невредимым – говорил Джи.

Фрэнки, 19 лет. Гитарист.

Банку за банкой, я открываю краски, выставляя их в ряд около стены.

Крышки влево, или за спину.

Из-за ночного тусклого света, я почти ничего не различаю.

Мое следующее задание – нарисовать картину без кисти или еще какого-то инструмента. Только пальцы.

Или ладони.

Краска пахнет тобой.

Или ты пахнешь краской.

Весь мир пахнет краской, клеем и хлоркой.

Я думаю – я видел, как на магистралях вечером зажигали фонари.

От столба до столба свисали черные толстые провода, а сквозь них были видны эти оранжевые огни.

Ноты – ухмылялся я, доставал ручку и сочинял прямо там.

Песни всегда выходили нервные, вечерние.

Лица заводят свой обычный разговор.

Диалог глазами.

Общение мимикой.

Я слышу шепот – разозлись.

Вспомни его губы, коверкающие слова.

Помнишь, как он подал тебе руку, холодную и слегка дрожащую?

Я закрываю глаза, и передо мной отчетливо встает его фигура, тот день, расплывчатый от жары, смутная улыбка.

Я – Джерард, привет.

Приятно.

Мне очень приятно, я очень рад.

Майки смеется – Вторжение, давай, не смущайся, это всего лишь мой брат.

Первая банка летит в стену.

Я даже не ожидал такого, я не думал, что настолько разозлюсь. Краска обрызгивает пол, потолок, мою майку, мои веки.

Мной овладевает азарт, желание пробить насквозь эту чертову стену, вышибить ее и схватить тебя за плечи, встряхивая и крича в самое лицо.

Что с тобой произошло?!

Банки со стуком падают на пол, я плачу, сотрясаясь от бессилия.

Вся стена уже заполнена пятнами и разноцветными кляксами, пластмасса хрустит под моими подошвами, когда я подхожу вплотную.

Мое задание на сегодня – я упираюсь ладонями во влажную массу.

Лоб съезжает вниз, кожа прилипает к краске, колени ударяются о пол. Пальцы начинают выписывать узоры на обоях, пока мои глаза плотно зажмурены, а ярость все еще клокочет внутри.

Я прижимаюсь щекой к теплой стене, трусь об нее, как будто она – это ты.

Я весь в разводах.

Синий, красный, желтый, черный, белый.

Бедра прижимаются к твердой поверхности, я дергаюсь, чувствуя, как желание уступает место злости. Ведь я уже три месяца…не трогал тебя, не касался твоего тела.

 Снова тот летний день, и ты говоришь, будто бы шутя.

Эй, ты такой красивый, парень. Я уже хочу тебя.

(иллюстрация)

Глава 6, 7