Глава 10: ‘Tis The Season (часть первая)
У меня есть проблемка.
Я не достал ничего, что мог бы подарить Адаму на Секретного Санту.
Я ужасный человек. И это очень неприятно осознавать.
Сей информацией я поделился с Фрэнком, когда мы шли на обед, который нам, как делалось каждый год, устроили в честь Рождества. На этот праздник начальство не скупится, все пытаются заставить нас забыть о том, что мы сумасшедшие и заперты в учреждении для душевнобольных. Ну, я не сумасшедший. И Фрэнк… Но на остальных это не распространяется.
Фрэнк вздохнул и тут же погрустнел. Тогда я почувствовал себя действительно плохо. Я бы вынес обиду Адама, но Фрэнка… нет, я никогда не мог с ней справиться.
Ненавижу Рождество.
Я взял тарелку и встал в очередь за едой. Дожидаясь, пока мне выдадут порцию, я вспоминал все, что знал об Адаме. Парень семнадцати лет. Был похищен Чужими, когда купался. Не особо разгуляешься. Передо мной торчал Рэй, и я рассеянно пялился на симметричное грязное пятно на его джинсовой куртке, находящееся, по моим представлениям, примерно между лопатками. Я внезапно пожалел, что никто не следил, хожу ли я на сеансы ручного труда, проводившиеся не так давно. Если бы я их посещал, то, может, узнал бы, что любит Адам, и нашел бы, насчет какого подарка подумать.
Рэй подошел к конторке и снял алюминиевую фольгу с большой тарелки, где была картошка. Наблюдая, как он это делает, я почувствовал, что у меня над головой как будто бы, звеня, загорелась лампочка. Точно так же, как у героев мультфильмов, которые показывают с утра по субботам.
Забрав свой обед, я бросился обратно к столу и выхватил блокнот - написать Фрэнку, что он должен кое-что достать. Я бы смог сделать это и сам, но тогда мне пришлось бы задействовать свои голосовые связки. Дело не стоило того, чтобы идти на такой риск – заговорить и быть опять схваченным Ими, особенно после того, что случилось в прошлый раз. Даже не дав Фрэнку сесть, я схватил его поднос с едой, придвинул к себе и вручил мальчику листок. Прочитав просьбу, Фрэнк одарил меня сердитым взглядом и побрел к конторке. Я пристально наблюдал, как он оперся о нее и заговорил с одной из буфетчиц, а когда выпросил требуемый рулон фольги и быстро пошел обратно, я радостно хлопнул руками по столу.
- Доволен? – спросил Фрэнк, сунув рулон в мою протянутую ладонь. Было вполне очевидно, что он на меня злится.
Я на полном серьезе кивнул и вернул поднос, зная, что уже через две минуты Фрэнк забудет, что сердился, и заинтересуется, почему я держал под залогом его еду. Я внимательно осмотрел помещение, выискивая Адама, и обнаружил его сидящим за дальним столиком. Это было очень выигрышно, потому что мне до конца времени, отведенного на обед, нужно было смастерить подарок, и чем дальше находился Адам, тем лучше.
- Что ты делаешь? – ровно через две минуты спросил Фрэнк, когда я раскатал рулон и расстелил около метра фольги на коленях. Стол служил мне барьером для того, чтобы Адам не мог видеть, чем я занимаюсь.
Этот подарок не стал бы лучшим подарком на Рождество в мире, но Адаму хватит. Я решил сделать ему шляпу. По-моему, это Рэй однажды сказал, что Чужие не могут прочитать мысли человека сквозь алюминиевую фольгу и, соответственно, найти его.
Круто, да? Ну, так было бы, не будь это на самом деле полной фигней.
Однако у меня на тот момент не было такой роскоши, как скептицизм. То, что я не нашел подарка Адаму раньше - исключительно моя вина. Я сделал шляпу круглой, чтобы она подходила адресату, и глубокой, чтобы не спадала с головы.
Пока я моделировал этот головной убор, Фрэнк немного недоверчиво смотрел на меня. Даже когда ел. Закончив, я показал подарок мальчику, и тот, явно будучи в сомнениях, вскинул бровь, глядя на мое прекрасное творение.
Я нахмурился и пихнул шляпу под стол, чтобы ее никто не видел, надеясь, что не я единственный забыл про подарок, и мой не будет выглядеть слишком ужасно.
Когда все зашевелились, готовясь обмениваться подарками, я уже почти умял остатки своего обеда. Взял шляпу из фольги и тоже протащил в общий круг свой стул, не обращая внимания на странные взгляды. Фрэнк сел рядом со мной, как делал всегда, независимо от того, злился он на меня или нет.
Рэй примостился с другой стороны и толкнул меня локтем.
- Отличная идея! – прошептал он, кивнув на шляпу, которую я держал в руках.
Правда, что ли? Рэй думает, что это отличная идея? Я воззрился на него, пытаясь найти на его лице хоть какой-то намек на насмешку, но ничего подобного не заметил. Я вдруг даже перестал считать свой подарок таким плохим.
Я оглядел всех сидящих в кругу. На колене Боба лежал красивейший синий цветок. Рэй держал в руках небрежно упакованный сверток. Хэйли прижимала к груди лист бумаги, скрывая изображенный на нем рисунок от любопытных взоров. Руки Фрэнка, на которых были надеты перчатки с косточками, сжимали его подарок, словно защищая ото всех.
Обмен прошел удачно. Хэйли отдала свой презент Берту. Берт – Бобу. Тот поднялся, и, держа цветок так, точно это было хрупкое тельце ребенка, направился к Фрэнку, который, как я заметил, задержал дыхание. Боб выглядел радостно, но все же вполне скромно вручил Фрэнку свой дар. Мальчик, видимо, вспомнив, как дышать, принял розу.
- Спасибо, Боб, - мягко сказал он.
Я бы хотел узнать, где Боб умудрился раздобыть цветок, но, в принципе, меня это особо не заботило. Я знал, что какой красивой ни была бы роза, она не могла сравниться по своей красоте с Фрэнком. Мои глаза в любом случае этого не заметили бы.
Я даже не подал виду, когда Адам приблизился с подарком ко мне.
- Прости, Джерард, - пробормотал он, - я не знал, что тебе подарить, - и протянул мне карандаш, держа его так, как будто он жег ему пальцы. Я выдернул подарок из его дрожащих рук и рассмотрел. Обычный карандаш, такой же, как и сотни других, разбросанных по моей комнате. Но вместо того, чтобы показывать свое разочарование, я покопался в кармане куртки, ища свой старый карандаш, запихнутый туда на прошлой неделе. Это был мой любимый карандаш, но я сточил его до огрызка не больше дюйма длиной. Теперь он был бесполезен. Я показал Адаму огрызок этого карандаша, стараясь объяснить, что я как раз нуждался в новом и считаю подарок превосходным. В доказательство засунул карандаш под обложку блокнота, что весьма обрадовало Адама, и он, снова улыбаясь, вернулся на свое место. Пряча блокнот в карман куртки, я сперва удостоверился, что никто не заметил там еще три карандаша…
Теперь пришла моя очередь дарить Адаму подарок. Я смущенно подал ему шляпу, и он, взяв, уставился на нее в изумлении. Единственный звук, слышавшийся в комнате, был шуршанием фольги, пока Адам осматривал презент. Было похоже, что он вообще ни хрена не понимал, что это такое. Ситуация получилась очень неловкая, и я чувствовал себя идиотом. Все пялились на меня и мой дурацкий подарок. Я проглотил ком в горле и уставился в пол.
- Дай-ка, я покажу, - воскликнул Рэй и вскочил со стула, оказавшись перед Адамом и выхватив у него шляпу. Торо ловко напялил ее парню на голову, сделав так, чтобы она сидела, как следует, - Теперь они не смогут читать твои мысли! – заявил он настолько буднично, что это меня даже малость поразило.
Адам с детским восторгом смотрел то на Рэя, то на меня.
- Это их остановит? – уточнил он так, словно не мог поверить своим ушам.
Я пожал плечами, а затем кивнул. Адам так сиял, будто я подарил ему миллион долларов. Мне потребовалось только 0.1 секунды, чтобы вернуться к своему стулу из-под света софитов. Ну и испытание… Спасибо, Господи, что нам не придется делать это в следующем году!
Ненавижу Рождество.
Мое поведение на этом сеансе могло бы компенсировать поведение во время обеда, потому что, как только я сел, рука Фрэнка неожиданно очутилась на моем бедре. Всего на какую-то секунду, но и ее для меня оказалось достаточно, чтобы осознать – мальчик сделал это намеренно. Затем ладонь убралась так же быстро, как и опустилась мне на ногу. Я повернулся, уставившись на Фрэнка, но тот, избегая моего взгляда, смотрел на подаренный цветок.
С Секретным Сантой было покончено, и мы вернулись за стол. Как только сели, объявился Рэй, сразу оповестив нас о своем присутствии.
- Ну пожалуйста, - попросил он так, словно пребывание за нашим столом могло излечить рак или что-нибудь в этом роде.
Фрэнк смотрел на меня, а я – на Рэя. Я не горел желанием сказать «да», но и не находил никаких причин, по которым не мог бы это сказать. Фрэнк всегда доставал меня, уговаривая лучше относиться к Рэю, да и тот помог мне с подарком для Адама. Я как бы даже обязан ему… Так что я вздохнул и кивнул.
Далеко не хорошая идея. То, что я хотел сделать, делать бы и не следовало, потому что, пару минут спустя, подошел Боб и спросил, может ли он к нам присоединиться. В общем, мне пришлось разрешить, по-другому я и не мог бы, тем более, после того, как сел Рэй. Я снова неохотно кивнул, и Боб приземлился рядом.
Я гребаный придурок, я распахнул врата Ада. Как только Берт и Адам увидели, что я позволил Рэю и Бобу сесть, они поперлись к нам, как насекомые к свету. Пришлось ставить скамейку, так как теперь нас было шестеро, а этот стол вряд ли видел больше двух хозяев. Я оказался посередине скамейки, с одной стороны был Фрэнк, с другой – Рэй, а напротив сидели Боб, Адам и Берт.
Рэй схватил оставшуюся фольгу и начал делать шляпы. Видимо, у него в этом уже был опыт, потому что его творения выходили в десять раз лучше моего. Адам и Берт усердно помогали ему, причем последний беспрестанно спрашивал, спрячут ли эти шляпы его от «Годзиллы». Фрэнк разговаривал с Бобом о цветке. Остался только я. Я ни с кем не разговаривал, а никто не разговаривал со мной.
Никто больше не хотел со мной общаться.
Кого я обманываю?
Нет, не «никто больше не хотел со мной общаться», а, в первую очередь, никто никогда не хотел!
Кроме Маркман, она всегда хотела со мной поговорить. Но она не считается, ей за это платят.
- Адам и Рэй, пришли ваши родители, - оборвал мои горестные размышления Зак. На Рождество многие родители после обеда приходили навестить своих детей. В смысле, те, которым было не наплевать.
Адам и Рэй взволнованно вскочили на ноги и бросились встречать прибывших, оставив за столом четверых человек. Это мне уже куда больше нравилось. Если бы эта ситуация была уравнением, его можно было бы решить, избавившись еще от двух переменных.
Через десять минут пришла мать Боба, и Берт поступил очень мудро, решив уйти из-за стола вместе с ним. Думаю, он до сих пор помнит нашу первую встречу, когда я сказал ему, что если он сядет за мой стол, я выдам его «Годзилле». Черт, я правда засранец.
Фрэнк пересел на другую скамейку, и мы опять оказались друг напротив друга. Мне нравилось так сидеть, потому что тогда я мог беспрепятственно смотреть на его прекрасное лицо. Тот, когда все ушли, снова скис и тупо уставился в окно. Глядя туда же, я заметил, что идет снег… Достал из кармана блокнот и карандаш, подаренный Адамом. Блокнот был для меня всем, наверное, если бы с ним что-то случилось, я бы умер.
Я открыл новый лист и надавил карандашом на бумагу. Я уже решил все насчет будущего рисунка, я хотел нарисовать Фрэнка. Именно сейчас, вместо той ужасной картинки, что изобразил, когда впервые увидел его. Я изучал мальчика в течение нескольких секунд, а потом принялся переносить увиденное на лист. Я поднимал и опускал голову, запоминая линию и набрасывая ее на рисунке. Через некоторое время Фрэнк понял, что я делаю, и ужаснулся.
- Нет, нет! Не рисуй меня, пожалуйста! Я вовсе не подходящая модель, я недостаточно красив… Я слишком…
Я выжидающе воззрился на него, зная слово, так и не сорвавшееся с его побледневших губ. Уродливый. Он хотел назвать себя уродливым, но я не собирался ему это позволить. Я не собирался позволить ему так ужасно лгать…
Я все смотрел на него, и он так и не сказал это ядовитое слово. Замолчав, мальчик сложил руки на груди и, больше не протестуя, стал наблюдать за тем, как я рисую, но с укоризненным видом. Я же был беспечно счастлив, имея возможность изобразить его на бумаге, поэтому недостаток энтузиазма у самой модели меня не волновал.
Однако по прошествии некоторого времени, когда рисунок стал более определенным, осуждающее отношение Фрэнка испарилось. Теперь его взгляд был обращен на изображение его самого, оживающего на бумаге. Каждый раз, когда я поглядывал на мальчика, наши взгляды встречались. Каждый раз. Я знаю, что это звучит трогательно и глупо, но с очередным таким взглядом мое сердцебиение сильно учащалось.
- Пришли твои родители, Фрэнк, - произнес Бен, неожиданно материализовавшийся около стола.
Фрэнк так резко поднял голову, высматривая отца и мать у входа, что странно, как только не сломал себе шею. Даже привстал, чтобы видеть лучше. Мое сердце очутилось где-то внизу, и я почувствовал себя необыкновенно плохо. Я понял, что сейчас придется на некоторое время уйти от Фрэнка, он так давно не видел своих родителей, и я, оставшись тут, помешал бы им. Я быстро написал записку на обрывке бумаги и собрал свои вещи, затем встал и передал листочек мальчику. Тот прочитал сообщение, которое гласило о том, что я дам ему побыть наедине с родными, но никак на это не отреагировал, и я пошел по направлению к своей комнате, только Фрэнк тут же схватил мою руку, едва не заставив меня упасть и притягивая обратно к столу.
- Не уходи! Пожалуйста, останься со мной, - после этого я, конечно, кивнул. Противное ощущение где-то в животе усилилось: Фрэнк не просто просил меня остаться, он практически умолял.
По просьбе мальчика я сел рядом с ним и уже чувствовал неудобство. Вряд ли родители Фрэнка хотели, чтобы я здесь был. Я знал это. Я несколько раз сглотнул, подумав неожиданно о том, что Маркман могла сказать им. Она ведь остановила их у входа в кафетерий, и они беседовали уже минут пять.
Раньше я никогда не встречал родителей Фрэнка и ничего не знал о них, но, несмотря на это, примерно представлял, какие они. А все, что мне уже было известно – так это то, что они не обращали внимания на сына и стеснялись того, что с ним произошло. Когда они вошли в кафетерий и направились к нам, я принялся изучать их. Мама оказалась совсем не похожей на ту, которой была в моем воображении, я думал, что она – светская львица, одевающаяся в дорогие дизайнерские шмотки. Но она была совсем другой и выглядела, как самая обычная мама, в простом синем платье и накинутой на плечи толстой шерстяной кофте. Отец Фрэнка, напротив, был в костюме. Он был в костюме на Рождество, когда приехал навестить своего сына в учреждении для душевнобольных… Его вид даже смутил меня. Он ведь не собирался на переговоры или в дорогой ресторан! На кого он хотел произвести впечатление? Или он считал, что люди осудят его, если он не будет выглядеть соответственно своему положению в обществе? Нет, скорее всего, он просто хотел, чтобы все видели его одежду и за этим не заметили, как же ему стыдно тут находиться.
- Фрэнк! – мама, вроде бы, искренне радовалась тому, что она здесь. Но ее неподдельный восторг уже не имел для меня значения, он стушевался, потому что Фрэнк улыбнулся, приветствуя мать.
Она остановилась, когда подошла к столу, и протянула руки. Тогда до меня дошло, что Маркман сказала: она объяснила, что Фрэнк не терпит, когда к нему прикасаются, и посоветовала не обнимать его ни в коем случае. Мальчик все-таки позволил матери взять его за руки, на которых по-прежнему были надеты перчатки, и она крепко стиснула их, грустно улыбаясь. Когда она отпустила Фрэнка, тот подошел к отцу, и они обменялись рукопожатиями, сухо и неловко, что сразу подтолкнуло меня к мысли, что они никогда раньше так не делали.
Как только родители сели напротив, Фрэнк тут же представил меня:
- Мам, пап, - сказал он, взглянув на них по очереди, - это Джерард, мой друг.
Мама Фрэнка тепло меня поприветствовала, и я почувствовал, как во мне растет симпатия к ней. Отец же был холоден, как толстый слой инея, покрывающий стекла окон кафетерия. Вот он-то мне как раз и не понравился…
- Расскажи мне все, - попросила мать, и Фрэнк принялся расписывать, как проходит обычный день в учреждении.
Я вынул из кармана карандаш, подаренный Адамом, и задумчиво вертел его в руках, внимая речи мальчика. Было интересно слушать, как он рассказывает об обыденной жизни… Я даже засомневался, не в разных ли мы с ним находимся учреждениях.
Мама Фрэнка по ходу дела вставляла свои комментарии, а я рассматривал ее. Ее вопросы казались продуманными заранее и слишком осторожными. Она боялась. Боялась сказать что-то не то. Я почти чуял ее вину, она не была обычной для матери, у которой сын отправлен в учреждение для душевнобольных… И женщина чувствовала себя виноватой вовсе не за то, что произошло с Фрэнком, а за то, что после этого не проявила никакого участия.
Она что-то скрывала, и охота выяснить, что же, просто сводила меня с ума.
- Доктор Маркман сказала, что тебе уже лучше, - весело сказала мать Фрэнка, сменив тему еды на тему здоровья сына.
И я, и Фрэнк вздрогнули. С чего бы Маркман это говорить? Мы ведь знали, что Фрэнку еще есть, с чем бороться. Она ведь, черт возьми, врач, так разве она этого не знает?
- Скоро тебе можно будет вернуться домой…
Я перестал вертеть карандаш и уставился на узор, выгравированный на металлической поверхности стола. Я понял, к чему идет разговор, и опять почувствовал себя плохо.
Фрэнк на секунду замер, думая так же упорно, как я смотрел на узор.
- Наверное, - сказал он.
Отец мальчика решил вмешаться. Лучше бы он этого не делал.
- Но все по тебе скучают…
- Кто? – выкрикнул Фрэнк. Он ведь прекрасно знал, что друзей у него нет. О нем никто даже не спрашивал.
- Все… Понимаешь? Соседи и друзья семьи. Все по тебе скучают…
Я сжал карандаш в руке и продолжал смотреть вниз. Фрэнк, сидящий рядом, дернул ногой.
- Что ты им сказал? – спокойно спросил он.
- Что ты имеешь в виду? – мать Фрэнка поняла, что происходит, и тщетно пыталась вернуть спокойствие.
- Ты сказал им, что я в дорогой частной школе в Швейцарии? Или я в Канаде живу, у дядюшки? Ой, нет, я знаю, я заканчиваю учебу в элитной академии для мальчиков на другом конце страны, да? – ехидничал Фрэнк.
Я подумал, что был наверняка использован третий вариант.
Сердце опять провалилось вниз: ни мать, ни отец мальчика не ответили. Я ненавидел, когда оказывался прав в таких вещах, как эта! Вот почему бы мне так же не угадать номер лотереи, и, дав взятку, не смотаться из этой дыры?
Дальше
|
