Глава 2

— Зачем ты приперся? — пробормотал я.

— Я переживаю! Ты несколько месяцев не выходишь из дома и бежишь от реальности, поглощая тонны лекарств.

— Это мои проблемы, — отрезал я, садясь.

— Нет, милый мой, твои проблемы — это мои проблемы. Я сидел на диване, закрыв лицо руками, а на его замечание пристыжено и уныло пожал плечами.

— Не думай, что я позволю какой-то женщине довести тебя до такого состояния.

— Ты мне не отец! — ответил я, с трудом поднимаясь на ноги.

У меня закружилась голова, и, чтобы не упасть, пришлось прислониться к спинке дивана.

— Ты прав. Но кто, кроме нас с Евой, тебе поможет?

Я отвернулся, даже не думая отвечать. В одних трусах я дошел до кухни и налил стакан воды. Билл отправился вслед за мной и, откопав где-то большой мусорный пакет, стал разбирать содержимое холодильника.

— Если не хочешь покончить с собой, съев просроченный йогурт, советую выбросить все молочные продукты, — заявил он, поднося к носу сыр, источавший подозрительный запах.

— Я же не заставляю тебя их есть.

— Ты уверен, что не купил этот виноград после того, как Обаму выбрали президентом?

Разобравшись с холодильником, Билл принялся за гостиную. Он подбирал и кидал в пакет крупный мусор, упаковки из-под еды и пустые бутылки.

— Зачем ты хранишь эту штуку?

Билл раздраженно кивнул на цифровую рамку, где сменяли друг друга фотографии Бонни.

— Потому что это МОЙ ДОМ, и я не обязан отчитываться о том, что происходит в МОЕМ ДОМЕ.

— Возможно. Но ведь она бросила тебя. Может, пора спустить ее с пьедестала?

— Послушай, Билл, тебе никогда не нравилась Бонни…

— Ты прав, я всегда относился к ней с подозрением. И, честно говоря, не сомневался, что, в конце концов, она тебя оставит.

— Ах, вот как! Может, объяснишь почему?

— Потому что Бонни не такая, как мы! Потому что она презирает нас! Потому что ей с самого рождения везет. Потому что для нее жизнь всегда была игрой, в то время как мы сражались…

— Все не так просто…

— Прекрати обожествлять эту женщину! Посмотри, что она с тобой сделала!

— Конечно, ты бы такого не допустил! Спишь с этими бимбо и даже не знаешь, что такое любовь!

Сами того, не замечая, мы постепенно перешли на крик, и каждая реплика теперь напоминала пощечину.

— Твои чувства не имеют ничего общего с любовью! Знаешь, что это? Мазохизм и разрушительная страсть.

— Я хотя бы не боюсь рисковать, а ты…

— Хочешь сказать, я трус? Да я прыгнул с парашютом с Эмпайр-стейт-билдинг! Видео ходило потом по всему Интернету…

— И что это дало тебе, помимо крупного штрафа?

Не обращая внимания на вопрос, Билл продолжал:

— Я съехал на лыжах с Кордильера-Бланка в Перу, прыгнул с парапланом с Эвереста, я один из немногих, кто сумел забраться на Чогори…

— Да уж, тебе отлично удается роль камикадзе. Но я имел в виду другой риск — полюбить кого-нибудь. Тут тебе не хватает смелости, даже с…

— ЗАМОЛЧИ! — выкрикнул он, хватая меня за ворот футболки и не давая закончить фразу.

Несколько секунд Билл стоял неподвижно, сжав кулаки и со злостью глядя на меня, и вдруг понял, что натворил.

— Прости, — выдавил он, ослабляя хватку.

Я пожал плечами и вышел на широкую террасу, откуда открывался вид на океан. От дома к пляжу вела скрытая от посторонних глаз лестница, на ступенях стояли керамические горшки с засохшими растениями, которые я не поливал много месяцев.

Солнце слепило глаза. На столе из яванского тика валялись старые очки-вайфаеры от «Рей Бан», я надел их и рухнул в кресло-качалку.

Билл появился на террасе с двумя чашками кофе и сказал, протягивая одну из них:

— Ладно, шутки в сторону, давай поговорим серьезно. 

Я сидел с застывшим взглядом, у меня не было сил сопротивляться. В тот момент мне хотелось, чтобы он как можно скорее все рассказал и свалил, дав мне выплеснуть тоску в чрево унитаза, а потом закинуться очередной пригоршней таблеток и унестись прочь из этого мира.

— Джи, сколько лет мы знакомы? Двадцать пять?

— Около того, — ответил я, отхлебывая кофе.

— Послушай, ты всегда был самым разумным из нас троих и не дал мне совершить кучу глупостей. Без тебя Ева не стала бы полицейским, а я давным-давно сидел бы в тюрьме и уж точно не купил маме дом. Короче, я всем обязан тебе.

Я смущенно отмахнулся:

— Если пришел разглагольствовать…

— Эй, это не разглагольствования! Мы справились со всем: с наркотиками, с бандами хулиганов, с нашим сраным детством…

Его слова попали в точку. Меня пробрала дрожь. Несмотря на успех и положение в обществе, в душе я оставался пятнадцатилетним подростком, который так и не сумел забыть все это.

Я повернул голову, и мой взгляд заскользил по прозрачной водной глади, переливающейся тысячами оттенков от бирюзового до ультрамаринового. На фоне этого абсолютного покоя наши подростковые драмы выглядели особенно зловеще.

— Мы чисты. Мы заработали деньги честным способом. Мы не прячем оружие под курткой. На нашей одежде нет пятен крови, а на банкнотах следов от кокаина.

— Не понимаю, какая тут связь…

— Джерард, у нас есть все, что нужно для счастья! Здоровье, молодость, офигенная работа. Ты не имеешь права забить на это из-за женщины. Она такого недостойна. А убиваться будешь, когда в дверь постучится настоящая беда.

— Она была женщиной всей моей жизни, как ты не понимаешь? Неужели так трудно уважительно относиться к моему горю?

Билл вздохнул:

— Вот что я скажу: будь она действительно женщиной твоей жизни, она приехала бы и не позволила бы тебе методично убивать себя.

Залпом выпив эспрессо, друг подытожил:

— Ты сделал все, чтобы снова завоевать ее: умолял, заставлял ревновать, унижался на глазах у всего мира. Все кончено, она не вернется. Она перевернула страницу, и тебе остается лишь последовать ее примеру.

— Не получается, — признался я.

Ломбардо на мгновение задумался, на его лице появилось одновременно встревоженное и загадочное выражение.

— Думаю, теперь у тебя нет выбора.

— Что это значит?

— Принимай душ и одевайся.

— Зачем?

— Мы едем в «Спаго», будем есть мраморную говядину.

— Я не голоден.

— Еда — не главное.

— А что главное?

— Хочу, чтобы ты немного встряхнулся. А это, несомненно, произойдет, когда я кое-что расскажу тебе.