Как я встретил его
Пятница, 13-е марта. Я узнаю об этом только когда стягиваю насквозь мокрое пальто и отбрасываю влажную челку с лица, прислушиваясь к своим однокурсникам. Никем не замечен, прозрачен, безразличен, как и всегда. Я не здороваюсь, но в этом нет особой нужды, когда никто не обращает на это внимания. Содрогаясь от холода и чувствуя, как сырая одежда соприкасается с кожей, я вновь оказываюсь в другом измерении, прикрыв глаза и впадая в своеобразный транс. В такие моменты время не значит абсолютно ничего. Это похоже на то чувство, когда ты едешь в транспорте и засыпаешь – все звуки словно проходят через толщу воды. Или, например, если вы принимаете колеса, то это похоже на то, когда ты находишься в людном месте и смотришь только в одну точку перед собой, потому что что-то там приковывает твой взгляд, ты под гипнозом, и всё вокруг сливается в яркий круговорот.
Если совместить всё вместе, то я могу предположить, что я законченный наркоман, который находится на глубине тысяч лье в открытом океане. Я вхожу в свой транс, неотрывно глядя на угол стола за которым сижу, постукивая ручкой по чистому листу открытой тетради, пока жизнь течет привычным руслом, и люди вокруг получают знания. Мой мозг отказывается воспринимать всю четкость изображения, или у меня очень резко упало зрение, но я погружаюсь в ничто. Ужасно клонит в сон, сырая рубашка холодит кожу на спине, и я чувствую, как стаи мурашек пробегают по плечам. Я чувствую – и это физиология.
Это природа, как будто ты хочешь есть или спать. Глаза слипаются, и я не чувствую собственную голову, на какой-то момент испугавшись того, что я могу потерять сознание. Но я, конечно же, его не потеряю, даже если бы очень хотел. Общее недомогание разъедает меня изнутри, и я предполагаю, что меня сильно продуло в последние дни, потому что я не застегивал пальто, игнорируя ледяные порывы ветра. Я не думал о них. Я был там, где был всегда – в своих воспоминаниях. Черно-белых, счастливых и не очень, с улыбками и слезами. С людьми, от которых я хотел избавиться, или с теми, кого безумно желал вернуть когда-то. Всё, чего я хотел сейчас – быть забытым всеми. Собственное поведение вызывало у меня горечь и смех, и я не мог отделаться от самого себя. Тебе не сбежать, и нет выхода из тупика, кроме как вернуться назад. Но что делать, если ты не видишь вокруг ничего, кроме абсолютной тьмы?
Я не помню, как проходит этот день. Также я не помню, что я ел на завтрак. Ел ли я вообще? Доктор Стюарт говорит, что я должен завести ежедневник и записывать туда все свои дела, чтобы систематизировать память, но я уверен, что дело не в памяти, а в том, что я просто не фиксировал свою жизнь на мозговую пленку. Она текла сквозь мои пальцы, и мне было всё равно, как было всё равно вчера, позавчера, и в любой другой день. Люди на анонимных сборах пострадавших и запутавшихся, куда я ходил когда-то по рекомендации своего психолога, говорят, что те, кто не может признать свои ошибки и идти дальше – слабы. Выживают только сильнейшие, а слабакам нет места в этом жестоком мире, поэтому мы все должны быть сильными, чтобы не дать другим грызть свою глотку. А я сижу на пластиковом синем стуле в кругу и думаю над тем, почему я должен быть сильным, чтобы быть сильнее тех, кто хочет меня укусить. Борьбу ведут только сильные, ввязываясь в бой, чтобы вырвать себе лучший кусок мяса. Слабые не способны драться, и такие как я просто стоят в стороне, ожидая, когда что-нибудь упадет им прямо под ноги. Мы довольствуемся тем, что дает нам судьба, ни на что не надеемся.
Это не значит, что мы ничего не желаем, что мы ничего не чувствуем, что мы перестаем быть людьми. Мы просто теряем веру, или понимаем, что бесконечная грызня за что-то действительно б е с с м ы с л е н н а. Вы бы хотели уничтожать других, чтобы получить своё сладкое счастье? Наверняка нет. Вы бы хотели делать это толерантно, никого не раня, но это ещё одна самая большая ложь в этом мире. Если вы не готовы отобрать у другого то, что нужно вам, то вы по определению недостаточно сильны, чтобы выжить. Так говорю не я, так говорят другие, потому что лично мне всё равно до того, что происходит между людьми.
Я – когда-то запутавшийся в принципах и правилах ребенок, не понимающий, чего на самом деле хочет в жизни. Я задавал много вопросов, но никто не давал мне ответов. Я жаждал узнать, как нужно жить, как правильно жить, как выжить, но никто не мог сказать мне, что это – война. Я не был солдатом. Я не хотел убивать. Теперь я делаю это с удивительным хладнокровием, но мне уже ничего не нужно. Я просто убиваю, отступая с поля боя, пытаясь спрятаться от свистящих здесь пуль. Я хотел никогда не начинать это. Ладно, я просто не знаю, чего я на самом деле хотел.
Я вспомнил, что несколько дней назад бросал в сумку две таблетки от простуды, и это именно то, что удержит меня сегодня на ногах до того момента, когда я смогу упасть в свою постель и пролежать там весь закат, чтобы уснуть, так и не пошевелившись. Я сбегаю вниз по лестнице в холл колледжа, сжимая в руке две зеленые таблетки. Острые углы блистера больно впиваются в мою ладонь, но я думаю только о том, что вот оно, день почти закончен, и всё, что мне нужно – просто купить воды в автомате, выпить таблетки и добраться до дома, где можно спрятаться в своей комнате и не включать свет до самого утра. Сегодня пятница, а это значит, что мама не будет дергать меня так много, как это бывает в любой другой день. Я благодарю бога за то, что коридоры пусты, пока лекции и семинары ещё не закончены (нас отпустили действительно пораньше). В холле меня ожидает разочарование, потому что на удобных диванчиках у стен сидят две девушки, которые явно никуда не собираются. Они замечают меня, и я хочу исчезнуть, потому что у меня действительно плохое, плохое предчувствие. Я должен просто купить воды в этом автомате.
В большом зале царит тишина, и то, как центы звенят в моей руке, или то, как раздражающе пищат кнопки, когда я выбираю простую воду в пластиковой бутылке, скорее похоже на целый оркестр, чем просто звуки. Я стыжусь самого себя, поэтому специально не смотрю в сторону девушек, напуская вид абсолютно безразличного к внешнему миру человека. Но изнутри – пожар. Я горю со стыда, я дрожу от страха, когда слышу знакомый до отвращения скрип, и понимаю, что пластиковая бутылка с водой застряла между пружиной и стеклом автомата. Я не знаю, что я должен делать. Во рту пустыня, мысли бегут от меня в разные стороны, и взгляды каждого несуществующего человека здесь прикованы ко мне. Я не управляю своими руками, просто уставившись на бутылочку, и черное, вязкое смущение расползается в моей груди, заставляя зубы стучать, кусая внутренние стороны щек.
Руки дрожат, когда я слышу легкий смешок слева и резко поворачиваю голову, чтобы увидеть то, как девушки забавляются над моим состоянием. Я ненавижу людей и одновременно с этим ненавижу себя, желая провалиться под землю. Опомнившись, я несколько раз стучу по переднему стеклу автомата, вызывая колебания, но их недостаточно, чтобы хотя бы сдвинуть бутылку. Мне очень нужна вода, потому что образовавшаяся во рту сухость не даст мне не только проглотить таблетки хотя бы своими силами, но и забыть об этом ужасном инциденте. Я более нервно продолжаю стучать по автомату с разных сторон, слыша смех, который девушки пытаются подавить, и мне хочется немедленно всё бросить и уйти. Небеса, спасите меня!
В голову не приходит ничего лучше, кроме как сымитировать телефонный звонок. Я прикладываю трубку к уху и веду увлеченную беседу с кем-то, кого даже не существует на самом деле, поэтому на некоторое время я освобожден от бутылки с водой, но я всё ещё в клетке сложившейся ситуации. Мне нужна вода, но я не знаю, как достать её, и хуже этого только то, что я ненавижу привлекать внимание людей, чтобы показать им, какое я посмешище. В какой-то момент я оборачиваюсь и понимаю, что девушки ушли. Мой несуществующий разговор обрывается на полуфразе, и я убираю смартфон в карман всё ещё мокрого пальто, ежась от холода и оглядывая пустой холл. Господь услышал мои молитвы, и я снова остался один, пусть и не смог избежать позора, и мысли об этой ситуации будут преследовать меня до рассвета.
Удивительно, как кто-то там, над нами, ещё внимает к моим мольбам, потому что, на месте этого кого-то, я бы испытывал отвращение. Я – человек, отвергающий того, кто любит меня и хочет помочь. Я – тот, кто расстраивал своих родителей на протяжении почти всей жизни. Я – тот, кто не борется за жизнь, слабый червяк, смирившийся с положением дел и не представляющий из себя ничего. Я – тот, кто способен только жаловаться на жизнь и не хочет искать смысл идти вперед, но и одновременно тот, кто не может прекратить свои бесконечные фантомные страдания, потому что следует человеческим правилам. Если ты убиваешь себя – ты слабак. Действительно, какая разница, останусь я жить на задворках общества или покончу с собой, если это не изменит положения дел? Какой вариант я должен выбирать? Почему я вообще должен выбирать, чтобы беспокоиться о мнении людей вокруг? Вы спросите, какие у меня интересы, а я отвечу, что всего понемногу, но ничего особого. Никакой изюминки, без которой в современном мире ты никому не интересен. Социум обожает изюм, вы знали?
Я оборачиваюсь, собираясь наконец вытрясти из этого автомата-вредителя свою воду и отправиться домой, чтобы корить себя за идиотское поведение, но тут же меня прошибает насквозь электрический ток, не давая пошевелиться. Я онемел, уставившись на человека, стоявшего совсем рядом. Парень уперся плечом в бок автомата, прикладывая усилия и отрывая его край от пола, затем он резко отступил, заставляя машину с грохотом опуститься назад, и я уже вижу, как бутылка выскакивает из пружины, чтобы скатиться вниз. Спаситель, посланный мне небесами, или человек, который хочет уничтожить меня морально насмешкой, чтобы ещё раз указать на то, каким ничтожным я являюсь, наклоняется, доставая бутылку и в следующую секунду протягивая её мне.
Он молчит, и я молчу, разглядывая его добрую улыбку, но не слишком навязчивую, еле заметную на тонких бледных губах. Черные волосы лезут ему в глаза, и он смотрит выжидающе, но не требовательно, просто отдавая мне мою воду. На нём потертые тёмные джинсы, свободные по ноге, грязные от луж ботинки и коричневая толстовка с капюшоном. Низ кофты сильно растянут, и на ней ещё остались влажные пятна, будто парень только что пришел с улицы. Поверх одежды накинуто шерстяное черное пальто на запах, и я не вижу зонта. Неужели он пришел с улицы так?
- Спасибо, - выдавливаю я из себя, забирая у парня бутылку и бросая ещё один беглый взгляд на его улыбку, уже отходя в сторону выхода. Я не хотел продолжать разговор.
- Один раз я не смог правильно достать стаканчик из кофе-автомата, потому что он находился слишком низко относительно уровня глаз, поэтому я пролил весь кофе на рукав, обувь и пол. Я оставил стаканчик валяться там, и это было ужасно, я потратил последние пять баксов, - парень говорит очень спокойно, следуя за мной, а я пытаюсь понять, за что карма устраивает мне эту пытку, не давая возможности спрятаться от глаз в тишине.
Я смотрю на юношу рядом с собой, пока ветер на улице бьет мне в лицо, а дождь хлещет по щекам. Я шагаю по лужам, накидывая на и так влажные волосы капюшон, не зная, что ответить своему спасителю.
- Ясно, - ты, Фрэнк, просто самый глупый человек, если смотреть со стороны общества, но я готов похвалить тебя за самую лучшую попытку отшить нежелательное общество.
- Меня зовут Джерард, - брюнет не унимается, но в его голосе я не слышу ничего из того, что входит мой список «Немедленно заканчивай разговор»: никакой раздражительности, требовательности, ожидания, заинтересованности, жалости, веселья и вообще любых других эмоций. Он бесцветный. Такой же бесцветный, каким я вижу мир вокруг.
Я молчу, но всё ещё чувствую неловкость, всегда возникающую между людьми при знакомстве. Я не говорю ему своего имени, потому что не хочу заводить приятелей, но он вроде бы и не ждет ответа, прикуривая сигарету и вообще глядя куда угодно, только не на меня. Мы просто идём рядом, не произнося ни слова. Не знаю, что там происходит в голове у этого Джерарда, но я действительно устал, и на меня накатывает общее недомогание, головная боль, усталость и хрип в горле, поэтому я на ходу запиваю свои таблетки, надеясь дожить до того момента, когда я окажусь в постели. Через несколько минут мы стоим на автобусной остановке, и дождь всё ещё льет как из ведра, поэтому я даже не могу разглядеть нужный мне транспорт вдалеке. Чувствую себя тупым ребенком, потому что Джерард просто шел со мной по пути на ту же остановку, куда направлялся и я, так что он явно не составлял мне компанию.
Ледяные порывы ветра треплют полы моего пальто, и я немного наклоняюсь вперед, чтобы застегнуть его на все пуговицы. Мои воспаленные лимфоузлы не давали мне спокойно жить все эти дни, и я не хотел подхватить что-нибудь похуже простуды. Дальше всё происходит за считанные секунды. Резкий оглушающий рев пронёсшейся мимо машины, странный шлепок, и я чувствую удар по щеке и холод, пробирающий до костей. Замираю, и в упор смотрю на свои пальцы, застывшие на самой нижней пуговице мокрого насквозь пальто. До меня медленно доходит, что пролетевший мимо автомобиль окатил меня грязной водой из дорожной лужи с ног до головы, а удар по щеке – та самая вода, намочившая мои волосы так, будто я только что побывал в душе. Моргаю, пытаясь рассмотреть что-то перед собой, но чувствую только резко упавшее настроение, снова стыд, стыд, почти никогда не покидающий меня, неловкость и желание исчезнуть. Вернуть всё назад, чтобы этого никогда не происходило. Я поднимаю взгляд и вижу перед собой Джерарда, мокрого ещё больше, чем я. Он стоял лицом к дороге, когда я стоял к ней боком, поэтому он уж точно был облит полностью. Черные волосы прилипли к бледным щекам, коричневая толстовка стала темнее на несколько тонов от влаги и теперь провисает вниз, сигарета в пальцах потухла. Парень выглядел очень сердитым и раздраженным, и он, похоже, совсем не замечал меня, сосредоточившись только на своём несчастье.
Я смотрю на него, ожидая чего-то непонятного, а он просто начинает смеяться. Громко, заражающе, искренне, а я не понимаю, что вызвало у меня приступ веселья. Я будто в ступоре, вырван из привычного состояния, не понимаю, что происходит вокруг, и даже не могу сосредоточиться на своей мокрой одежде и челке, прилипшей ко лбу, пока смотрю, как этот парень смеется, выронив сигарету. Мой живот начинают резать ножом, и я морщусь от боли, спускаясь с небес на землю. Что-то из ряда вон выходящее окунает меня в новые ощущения с головой, и я не могу оторваться от Джерарда, пока обнимаю себя обеими руками под ребрами, будто боюсь, что растеряю все внутренние органы.
- Я знаю одно сухое местечко неподалеку, мы бы могли просушить наши шкуры там. Что скажешь?
Я не сразу понимаю, что Джерард обращается ко мне, и я замечаю капли дождя на его щеках, складки на лице, появившиеся от улыбки, замечаю всё, и я шокирован, будто по мне бьет ещё одна волна за этот день, я вижу всё так четко, будто кто-то навел резкость слишком быстро. Бесстыдно уставившись на его лицо, я молчу, а он ждет, пока я наконец отвечу ему. Не понимаю, откуда в нём столько терпения, потому что я уже ощущаю капли дождя, стекающие по моим щекам к подбородку по шее на грудь, пока я стою, подняв голову. Я словно только что проснулся, не был готов к этому, забыл о том, что это может значит – жить. Я боюсь этих ощущений, я хочу бежать от них, скрываться, и я собираюсь сделать это.
- Прости, мне нужно домой, - невнятно бормочу я, пытаясь справиться с прилипшими к лицу прядями, убирая их за уши и опуская глаза, чтобы не видеть реакцию Джерарда.
Сейчас он обязательно скажет что-нибудь обидное, оскорбительное, посмеется или просто ухмыльнется, выражая этим все свои мысли, и я даже не знаю, что из этого будет хуже. Я просто чувствую себя как побитая мокрая собака, которую подзывает к себе человек, будто желая угостить чем-то, но я, пес, точно знаю, что никакой еды у него нет. Пустая затея. Мой автобус проезжает мимо, потому что я понимаю, что слишком поздно останавливать его, поэтому просто делаю вид, что ничего не происходит. Джерард молчит, но не двигается с места, продолжая нарушать моё личное пространство, и я бросаю на него быстрый взгляд, чтобы понять, что он смотрит на меня. Но я удивляюсь, потому что ничего из того, что я мог предполагать, в его глазах нет – он не насмехается. Не злится. Не гримасничает. Теперь он просто ждет.
- Ну что? – наконец не выдерживаю я, сжимая пальцами лямку своей сумки на плече, хмурясь от непонятного мне поведения брюнета и на этот раз с вызовом глядя ему в лицо. Черт возьми!
- Просто хочу попросить тебя составить мне компанию в просушивании одежды, парень, - Джерард облизывает бледные губы, а я моргаю, замечая, что он хочет, чтобы я пообщался с ним, а не навязывает мне своё общество, как делают другие. Словно он чувствует, что это совсем не то, что может сработать со мной. – Ты ведь Фрэнк, да?
- Откуда ты меня знаешь? – я придаю голосу тон легкого раздражения, дергая свою сумку на плече и пытаясь скрыть волнение. Кажется, сегодня я получил недельную дозу переживаний всего лишь за полчаса.
- Можно сказать, мы немного знакомы, - на губах парня играет странная улыбка, и я всё ещё смотрю на него, хотя стою на расстоянии двух шагов, чтобы создать видимость того, что мы с ним даже не знакомы. – Тогда, - Джерард бросает взгляд куда-то в сторону, и я успеваю заметить, что к остановке подходит ещё один автобус, на котором я и собираюсь сбежать отсюда, - ещё увидимся, Фрэнк. В следующий раз я покажу тебе лес.
Я не успеваю выдавить и звука, как парень разворачивается и просто уходит, растворяясь в стене ливня. Я стою на остановке, крепко держась за сумку на своём плече и глядя ему вслед, ощущая, как сердце гулко бьется о грудную клетку, сжимается так сильно, будто мне не хватает крови, я чувствую каждую каплю, попадающую на моё лицо, и это ужасно, это ужасно, отвратительно, кошмарно! Двери автобуса открываются справа от меня, и я без промедления запрыгиваю в теплый и относительно сухой салон, переводя дух. Этот парень – просто сумасшедший! Я чувствую своё тело так, будто только что меня посадили в ванную с холодной водой и бросили туда включенный фен – каждое движение глаз, подрагивание пальцев, сжимающиеся пальцы ног, соприкосновение верхней и нижней губы, воздух, щекочущий ноздри, я ощущал даже своё дыхание на тыльной стороне ладоней, и больше всего мне хотелось взвыть от обилия эмоций. И умереть. Я хотел вернуть время назад и всё исправить.
Я хотел оставаться онемевшим.
|
