Всё не всегда было так
Фрэнк Айеро в 15 лет. Самый веселый ребенок, которого вы только можете повстречать во всём Бельвиле. Шумный, смеющийся, бегущий, кричащий, живой. Живее, чем любой другой человек на этой планете. Я ощущал всё, будто был персонажем из какого-нибудь комикса – свет мерцал миллиардами частичек, звуки оглушали меня, машины носились с такой скоростью, что мой взгляд ежесекундно цеплялся за что-то новое, вырывая из яркого потока что-то одно.
Фрэнк Айеро в 15 лет, впервые задумывающийся о суициде. На самом деле, не думаю, что я действительно собирался умереть, но после того, как я потерял Эмили, я не мог ничего поделать со сквозной дырой в груди. Я сравнивал это с пушечным ядром, которое прошло через моё тело, чтобы создать там это пространство. Я часто ощупывал руками ребра и грудную клетку в те времена, чтобы убедиться, что никакого смертельного ранения там нет, но также я был уверен, что морально я умираю. Фантомные физические боли, которые люди называют моральными страданиями. Впервые ощутив это, я понял, что эта вещь сбивает с ног ударной волной. И это мне не понравилось.
Мне никогда не требовалось прилагать усилия, чтобы привлечь внимание людей, потому что я был из тех детей, кого вообще замечали в первую очередь. Тем не менее, я всегда стремился подчеркнуть это внешним видом, голосом, поведением, я просто хотел, чтобы меня не забывали. Я боялся этого, потому что это было то, что приносило мне мои фантомные боли. Я не хотел быть один, я нуждался в общении. И я, конечно же, получал его.
Если бы я только знал, что после буду молить небеса забрать это всё.
Фрэнк Айеро в 16 лет. Дыра от пушечного ядра залита свинцом, я неуязвим, непреодолим, непобедим. Мэтт и Марк, друзья, поддерживающие меня в каждом моём начинании. Мать, которая гордится своим сыном. Ни одного выкуренного косячка, ни капли алкоголя в крови, высший бал успеваемости в классе.
Фрэнк Айеро в 17 лет. Кричащий, экстравагантный, агрессивный, громкий, злой, кидающий вам в лицо то, кем он является. Бунтующий подросток, пытающийся унять свои плещущие через край амбиции и желания. Первая пуля в свинцовую грудь, дуло приставлено в упор – Мэтт, отвернувшийся от меня в самый неожиданный момент ради истеричной юбки. Удачное поступление в колледж, я – гордость семьи, истекающий кровью потери подросток, хватающийся за свежее ранение в груди.
Фрэнк Айеро в 17 лет и 6 месяцев. Вы можете встретить меня в пабах среднего уровня с бутылкой пива и сигаретой в зубах, а также иногда с дорогим виски по выходным, когда у меня получается внести свою долю в общую сумму. Рядом со мной Марк, пристрастившийся к алкоголю и курению, Джошуа, появившийся неизвестно откуда после того, как я был «расстрелян» Мэттом. Ещё несколько человек из разряда доверия, чьи имена сейчас не имеют никакого смысла.
Фрэнк Айеро в 18 лет. Ублюдочный маленький засранец, напивающийся до чертиков и выкуривающий по пачке в день, слоняющийся по грязным дворам вместе с Джошуа, брошенный большинства людьми в связи со своей открывшейся нетрадиционной ориентацией, а также получивший ядовитый нож в спину от Марка, шепчущего лживые обещания на ухо. Скандалы родителей, которые всё никак не разведутся. Вы можете найти меня пьяным, курящим, плачущим, грязным, потерявшим веру в дружбу и израненным до такой степени, что сквозь кровь на воображаемой плоти невозможно разобрать, где ранение от пули, где от кухонного ножа, а где мне просто воткнули карманный ножик в живот. Я – умирающий. Жалкий тип, веривший в то, что взрослая жизнь будет всегда намного лучше, чем была вчера.
Фрэнк Айеро в 18 лет. Пьяный, запутавшийся, плачущий и блюющий прямо в метро себе на ноги, потому что абсолютно не умеет пить. Рядом Джо, и его рот не затыкается, пока он несет какую-то успокаивающую ересь таким тоном, будто пытается убаюкать пятилетнего ребенка. А мне просто плохо, я ничего не вижу из-за слез, потому что я блюю, а не потому что снова окунаюсь в собственную душевную боль. Я слишком пьян, чтобы вообще понимать, что происходит вокруг. Люди наверняка смотрят на меня, пока мой желудок опустошается, а я сую себе два пальца в рот, согнувшись пополам, и я знаю, что завтра буду чувствовать обжигающий стыд, но это же Джо. Джо видел всё, Джо знает всё. Думает, что знает всё, а ещё не умеет подбирать слов. Да и понимать он ни черта не умеет. Я вспоминаю Марка, который мог угадать мои мысли с одного взгляда, и на меня накатывает невероятная тоска, пока я вытираю пальцы о штаны и сползаю по стенке вагона на пол, потому что ноги не держат. Джо пытается удержать меня в вертикальном положении, и я хочу сказать, что ему лучше прекратить это делать, потому что я хочу сесть, я чертовски хочу сесть. Он говорит, что я запачкаю свои джинсы в собственной блевотине, и почему-то я понимаю, что это звучит дико, и мне так стыдно, что я стал таким отвратительным. Но я всё равно хочу сесть.
Потому что когда ты пьян, ты хочешь думать о том, как тебе плохо. Ты хочешь жалеть себя, зализывать раны, вспоминать всё лучшее, что было раньше, и снова жалеть себя. Это как отрывать корочки от ещё незаживших ранок. Я хотел просто упасть вниз и размышлять о Марке, потеря которого лишила меня собственного достоинства. В памяти мелькают картины воспоминаний, где я стою перед ним на коленях, прося не оставлять меня, потому что я был тогда чертовски слаб, так унижен, лишен гордости, я просто любил этого человека, и хотел, чтобы он остался. Посмотрите на это: пьяный Фрэнк Айеро сидит в луже собственной блевотины в вагоне метро, потому что его родители разводятся, его друзья ненавидят его, потому что он гей, он разбил все возложенные на него матерью надежды, он встречается с парнем, который безумно его любит, а сам влюблен Фрэнк в другого. Посмотрите на этого парня, который стоит на коленях и просит не бросать его. Он смешон. И он ужасен, потому что никогда не перестает лгать кому-нибудь ещё.
Никаких идеальных образов. Я вспоминаю те дни с содроганием, и всё это отдается в моей онемевшей груди звенящей болью, горечью, стыдом. В такие моменты я немного жмурюсь и медленно выдыхаю воздух через нос, сожалея о том, что вообще был рожден. Понятия не имею, как всё стало происходить именно так, и вся моя жизнь с 15 до 18 лет кажется одним большим быстрым скачком во времени. Когда ты читаешь книгу, в которой с главным героем происходят странные вещи, допустим, он морально «перегорает» или кардинально меняется после определенной ситуации, и ты всегда думаешь, что нет, нет, это случится с кем угодно, только не со мной, это же просто история, со мной этого не произойдет.
Я не читал эти книги. Но я, наверное, думал бы точно так же, и сильно бы удивился, когда это случилось со мной в реальности.
Я мало что помню из тех последних четырех часов вместе с Джо. Я упустил момент, когда нужно было прекратить пить, а люди, находившиеся рядом, просто не были заинтересованы тем, чтобы следить за таким же надирающимся подростком. Всё происходит вспышками. Я, ревущий на асфальте у стены паба, прямо возле оживленной дороги. Из носа текут сопли, иногда при всхлипах образовываясь в пузырьки, которые лопались и забрызгивали мне лицо, пока я тру пальцами глаза и неразборчиво скулю и ною, жалуясь на свою неудавшуюся жизнь. Сорвавшись один раз, трудно остановиться. Меня несет, и я рыдаю, потому что не могу вспомнить, когда я давал эмоциям свободу в последний раз. Я не хочу умереть, я просто хочу, чтобы мне стало легче. Я даже не требовал понимания и тех людей рядом с их ненужным сюсюканьем, всё, чего я хотел – выпустить засевшую в горле горечь, чтобы наконец суметь вздохнуть свободнее и начать разбираться в себе. Клянусь, в тот вечер я собирался начать разгребать то дерьмо, в котором я тонул. Я собирался бросить курить, бросить пить. Я просто не успел.
Я не помню, когда прекратилась моя истерика. Также я не помню, как мы добрались до станции метро вместе с Джо и куда делись ещё трое людей, которые были вместе с нами. Следующее моё воспоминание – я блюю возле заведения быстрого питания. Схватившись за что-то очень холодное и явно металлическое, я перекидываюсь через него, пока мои внутренности выворачивает на асфальт. Не знаю, на что опиралось моё тело, я был уверен только в том, что мне чертовски, чертовски хреново! Я слышу шум машин на дорогах, разговоры людей, что-то ещё, и постоянный, нескончаемый поток слов Джошуа. Кажется, он постоянно произносит моё имя, и это раздражает, а раздражение – предвестник агрессии. Я всё ещё здесь, я в сознании (хотя лучше бы я вырубился тогда), так чего ты хочешь ещё от меня?
Далее воспоминания из поездки в метро, тоже довольно размытые и почти полностью уничтоженные алкоголем. Не знаю, где находилось моё сознание в тот момент, но я рад, что хоть какой-то промежуток времени я был свободен от самого себя. Не понимаю, как именно мы с Джо оказались на улице, и даже не уверен, где именно, но я отлично помню, что боли не было. Мне говорят, я просто сорвался с места и побежал, но я действительно не знаю, как всё происходило. В тот момент я не находился в своём теле, возможно, я был в Другом Месте, где ничто материальное не тревожит сознание, но тот факт, что меня сбила машина, остается фактом.
Я получил сильное сотрясение и трещину в левой руке, не считая множества ушибов. В фильмах всегда показывают, что первое, что пациент замечает, очнувшись в больнице – белоснежный потолок и пикающие приборы рядом. Лично я заметил только серые стены, грязные розовые жалюзи на окне и звуки воды, наполняющей в соседней комнате бочок унитаза. Тот день я вспоминаю неохотно, как и все остальные. Это что-то такое, что я хотел действительно навсегда забыть. Отец, абсолютно игнорирующий меня, мать, кричащая и брызжущая слюной прямо в лицо, тонна неприятных слов и обвинений, подозрения на наркотики, небезопасный секс, плохие компании.
Тогда моё сознание перестало ощущать тело, наверное. Я, наверное, ужаснулся бы, ощутив, что мне совсем не стыдно смотреть сейчас в глаза заведенной матери, и я даже не слышу её слов, пока её рот открывается, выплевывая новые обидные предложения. Но я не ужаснулся. Я выдерживаю всё с каменным лицом, и думаю о том, что мои губы пересохли, а язык опух и ужасно болит, как обычно бывает после того, как вызываешь у себя рвоту. Он вяло шевелится во рту, не особо откликаясь на мои команды. Тело действительно болит, но мне не хочется шевелиться, так что это не особо заметно. Я просто перестаю хотеть, ощущать, желать. Осознание того, насколько фальшивой была моя жизнь накрывает пустую и тяжелую голову тёмной вуалью раздумий, и мне уже не выпутаться оттуда. Маме не нужно говорить мне, что я стал никем, ей не нужно тыкать меня носом в то, что я барахтаюсь на самом дне, вывалянный в грязи – я это прекрасно вижу. Люди, выглядящие жалко, для меня всего лишь причина усмехнуться, и я смеюсь, я неистово хохочу, потому что я не просто жалок – я ничто! В тот момент мама замолкает, а затем просто выходит из палаты, пока я пытаюсь остановить свой смех, переходящий в крик отчаянья. Я кричу, но больше не плачу, я сожалею о том, кем я был, я ощущаю весь стыд, горе, смятение, боль, ненависть к самому себе, к образу своей жизни, но я не знаю, как теперь всё это изменить. Как повернуть время вспять, чтобы не допустить этого кошмара.
Многие говорят, что ты всегда можешь исправиться и встать на верный путь, измениться и показать, что ты лучше, чем был когда-то. И тогда ты вернешь доверие людей. А я вам скажу, что это – дерьмо.
Навязанный нам кем-то взгляд, пытающийся убедить нас идти дальше, не сосредотачиваясь на том, что действительно пробивает копьем наше сердце. Я просто хочу, чтобы бумага доверия людей ко мне никогда не была смята, но невозможно разгладить на ней старые морщинки. Вот то, что уничтожает меня каждый день. Я хочу, чтобы моего прошлого не было никогда, я хочу никогда не облажаться в этой жизни, не свернуть на неправильный путь. Нет разницы, как я пойду дальше, если воспоминания всегда останутся на страницах истории. Я слишком слаб, чтобы признать это и нести ответственность за свои поступки дальше. Я не знал, как выпутаться из веревок, которыми связал себя сам.
|
