Она питает мои фантазии,
как я питаю ее потерянное богатство – это все, что я могу позволить себе. Но ей все еще нелегко живется,
сломанная, под кокаином в придорожных мотелях с неоновой подсветкой
и вечно запаздывающая с оплатой за аренду.
И пока я слушаю ее историю, чтобы забыть о собственной,
она вдается в воспоминания о своем отце1.
POV Erika
В свое время меня называли секс-королевой берлинских автомагистралей. В свое время… Лет двадцать назад, когда мне тоже было двадцать, и я выглядела сексуально в коротких, обтягивающих мои бедра юбках, а на моем лице с каждым днем не появлялось все больше и больше морщин. Да, это было мое время. Я дарила стареющим семьянинам то, о чем их жены, готовящие им дома ужин, стеснялись даже подумать. Я отдавала им свое тело, а взамен получала смятые купюры. Я просто не знала, каково это – жить по-другому.
Я была секс-королевой берлинских автомагистралей, пока не оказалась тут. Двадцатилетняя девочка, приехавшая покорять Голливуд, будущая восходящая звезда кинематографа, готовая раздвинуть ноги перед любым режиссером, если понадобится. Я действительно думала, что этого будет достаточно, что так всё и работает в киноиндустрии. В двадцать пять лет я была уверена, что покорю всю чертову Америку, даже со своим ломаным английским и явным отсутствием актерских данных. У меня было красивое тело – и это было моим главным оружием, инструментом для достижения поставленных целей. У меня были большие мечты… Мне снилось в самых прекрасных и сладких снах, как миллионы зрителей со всего мира смотрят на мое лицо с огромных экранов, как на премьеры фильмов с моим участием скупаются все билеты и собираются полные залы. Но времена славы кинокартин вроде «Глубокой глотки»2 к тому времени уже закончились, а ни на что большее я не была способна. Моего таланта явно не было достаточно, чтобы стать второй Одри Хепберн или Мэри Пикфорд. Да, я была хороша, но и не настолько, чтобы стать второй Мэрилин Монро.
И вот я здесь. Сорокалетняя стареющая проститутка с порванной дорожной сумкой на плече, стоящая на обочине в ожидании попутки. Разве ради этого когда-то двадцатилетняя Эрика бросила родной город и рванула в неизвестность, которую чаще всего называют страной, где сбываются мечты? Если бы меня попросили пересчитать, сколько из моих мечтаний сбылось здесь, в Штатах, то я бы, даже не думая, с уверенностью ответила, что ни одного!
И я все еще здесь. Застряла в этой долбанной дыре, барахтаясь в собственном дерьме. Сорокалетняя стареющая проститутка, отчаянно размахивающая руками перед каждой проезжающей мимо машиной.
Я простояла так не меньше двадцати минут, прежде чем передо мной остановился белый автомобиль, марки которого я не заметила, да и такие мелочи меня уж точно не волнуют. Я в одно мгновение буквально подскочила к машине, небрежно выбрасывая на асфальт недокуренную сигарету. Боковое окно медленно открылось наполовину, и я наклонилась, чтобы заглянуть внутрь.
На водительском сидении оказался молодой парень, молодой и безумно очаровательный, один из таких, в которых можно запросто влюбиться с первого взгляда. Смотря на него, я снова вспомнила о своем возрасте, о своих морщинах, пожелтевших зубах, мешках под глазами, и мне почему-то вдруг стало ужасно неловко и даже стыдно, что он видит все это, что он смотрит на меня и… чувствует отвращение? Наверное, скоро от меня начнет пахнуть старостью, но пока что от меня несет только сигаретами, вся моя одежда, мои волосы, моя кожа пропитались табачным дымом.
Я сорокалетняя стареющая проститутка, и у меня нет никаких шансов понравиться мальчикам вроде этого.
- Тебе куда? – спрашивает парень, и его голос вытягивает меня из моих мрачных мыслей.
- В Питтсбург. Я надеюсь, тебе по пути…
И, черт возьми, я действительно на это очень надеюсь.
- Садись, - парень махнул рукой, приглашая меня в салон, и я уже готова завизжать от радости, как маленькая девочка. – Закинь вещи на заднее сиденье, - он указал большим пальцем назад, наблюдая за каждым моим действием до тех пор, пока я наконец-то не уселась.
- Ты даже не представляешь себе, как ты меня выручил! Слушай, если тебе неудобно везти меня до самого Питтсбурга, то можешь высадить меня на полпути – это не проблема, - затараторила я.
- Все в порядке. Я довезу тебя до пригорода Питтсбурга.
Он улыбнулся и схватился за рычаг коробки передач, а затем вжал педаль газа, и мы двинулись с места.
Неужели я наконец-то покидаю этот гадюшник, этот дурацкий маленький городишко? Неужели скоро я буду в другом конце штата, вдалеке от этого проклятого места? Я просто снова отправилась в никуда, опять преследуя какие-то призрачные надежды. Но вдруг на этот раз что-то получится?
Я заерзала на сидении, поправляя смявшуюся розовую юбку, которая уже давно потеряла свой насыщенный цвет и потускнела. Моя одежда – привет из прошлого, как и я сама.
Стареющая проститутка, застрявшая где-то в давно минувших девяностых.
- Эй, - говорю я, смотря, как сильные руки парня сжимают руль. Он смотрит на меня через зеркало дальнего вида, а потом снова переводит взгляд на дорогу.
- Мне нечем заплатить тебе, - говорю я, и парень кивает. – Я на мели, - зачем-то начинаю объяснять я, как будто ему интересно. – У меня есть полсотни на еду. Пятьдесят долларов, чтобы как-то выжить в Питтсбурге первое время, понимаешь? Этого и так очень мало, и я не смогу тебе заплатить. Я бы хотела, но…
Я не успеваю договорить, потому что меня перебивает спокойный голос парня:
- Я все понимаю.
- Если хочешь, я могу что-то сделать для тебя… Я много чего умею, и еще никто не жаловался, - я улыбаюсь краешком губ, измазанных помадой насыщенного вишневого цвета, и в своей голове я вижу себя двадцатилетней красоткой, флиртующей с привлекательным парнем, на минуту забывая о том, что этот парень видит меня совсем по-другому. Видит меня такой, какой я есть на самом деле.
Сорокалетней стареющей проституткой, чьи лучшие годы уже давно прошли.
Он откашливается, и на его лице появляется какая-то странная эмоция, которую я поначалу не могу распознать и дать ей название. А потом я понимаю, что он смотрит на меня, как на сумасшедшую. Может быть, даже с долей жалости. А может, я как всегда слегка преувеличиваю.
- Мне ничего не нужно, ладно? Никаких денег и… других услуг. Хорошо? – спрашивает парень, и я чувствую себя провинившейся школьницей. Я должна была догадаться, что он не дальнобойщик, большинство из которых не только бы согласились на что угодно, а и сами предложили бы мне с ними развлечься.
- Я привыкла, что за все в этой жизни надо платить. Любыми способами, - говорю я, пожимая плечами. – Бесплатный сыр только в мышеловке. Но ты вроде не похож на маньяка.
- Чаще всего маньяками оказываются именно те, кто на них совсем не похож, - парень улыбается, и я на пару секунд всерьез задумываюсь над его словами.
Я напрягаюсь, кладя ладони себе на колени, обтянутые черными капроновыми колготками, и хмурюсь, смотря на водителя, который так и не перестал улыбаться. Совершенно беззлобно, лишь немного насмешливо.
Он? Маньяк?
Я вздрагиваю от собственных мыслей, хотя и не доверяю им.
- Почему ты подобрал меня? Из доброты душевной? – недоверчиво спросила я.
То, что в наше время люди все еще делают что-то безвозмездно, кажется мне самым настоящим абсурдом. Так что, наверное, мне действительно легче поверить в то, что этот милый мальчик – серийный убийца и жестокий маньяк, чем в «бесплатную» помощь в современном обществе. Каждый преследует свои мотивы, и ничего не делается просто так – вот как функционирует этот мир. Вот как мы живем.
- Я направляюсь в Калифорнию, и это достаточно долгая дорога, чтобы всю ее провести в одиночестве, - сказал парень. И в его словах, пожалуй, есть смысл.
Я сразу же расслабилась. Меня не понадобилось долго убеждать. Скорее всего, меня не убьют сегодня и не выбросят мой труп на лесополосе – это хорошая новость, согласитесь.
- Значит, ты решил подвезти меня, потому что тебе скучно ехать одному?
- Отчасти – да. Но не только поэтому. Не совсем поэтому.
И теперь я не поняла. Не поняла, но кивнула. Не поняла и задумалась, доставая из маленькой сумочки пачку сигарет с зажигалкой. Я уже сунула сигарету себе в рот, когда подумала о том, что нахожусь в чужой машине, и, возможно, ее водитель против курения в салоне.
- Можно? – спросила я, вопросительно приподняв бровь. И парень кивнул, после чего я наполовину открыла боковое окно.
- Ты ведь проститутка, да? – вдруг спрашивает парень, и мне почему-то не хочется говорить правду. Но правда чересчур очевидна. Настолько очевидна, что мне и не нужно отвечать.
- Сейчас я уже не занимаюсь этим так, как раньше, - я делаю затяжку. – И планирую в ближайшее время завязать с этим навсегда. Если получится. Мне сорок, и я за свою жизнь я вдоволь наскакалась на членах, думаю, пора бы уже остановиться.
Я делаю еще одну затяжку и выдыхаю дым в отрытое окно, стряхивая пепел.
- Я знаю, что не умею ничего другого, и, как говорится, каждый должен заниматься тем, что получается у него лучшего всего, но в моей профессии обычно больше зарабатывают те, что помоложе. А я с каждым днем все больше и больше отдаляюсь от этой возрастной группы.
Я замолкаю, делая как можно более равнодушное выражение лица. Я многое недоговариваю. Например, о том, как я боюсь будущего. Как я боюсь сдохнуть в приюте для бездомных. Как я боюсь старости. Как я боюсь умереть в одиночестве. Сорок – это не так уж и много, но в последнее время я слишком часто думаю о смерти. Я думаю, что такие как я, обычно не живут долго.
- Как тебя зовут? – спрашивает парень, и я натянуто улыбаюсь, прежде чем произнести собственное имя.
- Эрика, - отвечаю я. – Теперь твоя очередь.
- Фрэнк, - говорит парень, и я сразу же пытаюсь вспомнить всех клиентов по имени Фрэнк. Тех, которые вообще называли свои имена. Потому что многие предпочитали быть просто «папочками». Черт возьми, сколько «папочек» у меня накопилось за всю мою жизнь, вы даже себе не представляете.
- Отлично, Эрика, - Фрэнк повторил мое имя, а затем стукнул пальцами по рулю. – У нас впереди больше пяти часов езды. Может, расскажешь мне о себе? И зачем ты едешь в Питтсбург?
- Это долгая история, и я не уверена, что она будет слишком интересной для тебя.
- У нас много времени. А мне интересно все, чем ты сама захочешь со мной поделиться, - сказал парень, на пару секунд повернувшись ко мне лицом, чтобы встретиться со мной взглядом. Будто говоря: «Доверь мне все, что считаешь нужным», и мне не понадобилось долго думать, чтобы начать говорить.
В конце концов, нам всем рано или поздно хочется открыть свою душу. Может быть, даже лучше, если кому-то незнакомому. Нам всем иногда хочется рассказать свою историю кому-то, кто согласится, по крайней мере, выслушать ее.
Что ж, я сорокалетняя стареющая проститутка, и вот моя маленькая исповедь.
Я начну с начала. Почти с самого начала.
Итак, меня зовут Эрика Малер. Да-да, фамилия прямо как у композитора, которого я никогда в жизни не слышала, но о котором мне часто рассказывал в детстве мой папа. Мол, ты должна гордиться, что носишь такую фамилию, мол, это такая честь. Он любил музыку и безумно хотел, чтобы я играла на каком-то музыкальном инструменте, хотел отдать меня в музыкальную школу. Но дети не всегда становятся теми, кем хотят их видеть родители. Иногда дети – это сплошное разочарование. И я – тому яркий пример.
Отец воспитывал меня сам, и сколько я себя помню, матери никогда не было рядом. Папа говорил мне, что она любила меня, но не могла остаться. Позже я узнала, что она покончила жизнь самоубийством через год после моего рождения. Он говорил, у нее была неустойчивая психика, но после того, как ей сообщили о смерти ее брата, жившего в то время в ГДР и расстрелянного во время попытки сбежать, она совсем слетела с катушек. Отец говорил, она не соображала, что творит, а он просто не смог уследить за ней. Она любила нас, но, по-моему, это не имело ни малейшего значения, раз уж ее не было рядом.
В шестнадцать я начала заниматься проституцией. То есть тогда я предпочитала не называть это проституцией, или правильнее сказать – я не задумывалась над тем, что то, что я делаю – это проституция. Я просто нашла, как мне казалось на тот момент, самый лучший способ заработать денег и материально помочь моей маленькой семье. А потом моя помощь затянулась. Потом это уже не было помощью, это стало частью моей жизни, постоянной работой. Отец умер раньше, чем узнал, чем я занимаюсь, и слава богу!
Я не стала поступать в университет. Я была секс-королевой берлинских автомагистралей, на кой черт мне сдалось высшее образование и степень бакалавра? Я была молодой и красивой, я заставляла мужчин обожать меня, и тогда мне казалось, что это навсегда. Я была желанной, я знала, как доставить удовольствие, и за мои услуги мне неплохо платили – по крайней мере, тех денег вполне хватало на жизнь. Позже я узнала, что даже в этой работе не все так просто. Позже еще совсем молодая девочка узнала, что иногда быть проституткой опасно.
Мне было девятнадцать, когда один из моих клиентов избил меня, а потом выкинул в полусознательном состоянии на улицу. Я никому не рассказала об этом случае, я просто пережила это, пообещав себе, что впредь буду осторожней. После произошедшего я все равно продолжила работать, ну а что мне еще оставалось? Я мечтала о великой славе, я хотела быть больше, чем секс-королевой берлинских автомагистралей, но тешилась и этим званием – наверное, моим самым большим достижением в жизни. Конечно, трахаться с мужиками в дешевых мотелях – не было пределом моих мечтаний. И до определенного момента я была более чем уверена, что это не навсегда, что все должно измениться.
Спустя год после падения Берлинской стены, я решила испытать судьбу и уехала в США. Боже мой, первые недели, пока у меня еще хватало денег на проживание, прошли в абсолютной эйфории, я даже не особо расстраивалась из-за постоянных отказов на кастингах, я была слепа, отказываясь видеть, что Голливуд не нуждается во мне, что я никогда не стану актрисой, моделью или кем-нибудь еще в этом роде. Что я никогда не стану той девушкой, которой я себя видела в собственных снах. Голливуд просто прожевал и выплюнул меня обратно. Я только и могла, что в последний раз прогуляться по Аллее Славы и свалить куда-нибудь подальше – Лос-Анджелес был мне явно не по карману.
Ну и, думаю, можно не говорить об очевидном, но, тем не менее, после моей неудачной попытки заделаться кинозвездой я вернулась к своей прежней работе. Ловила клиентов в придорожных барах и забегаловках, ночевала где придется. Тогда-то я почувствовала, что осталась совершенно одна в чужом для меня мире, никому не нужная и не имеющая никаких перспектив. Я находилась в полном отчаянии, моя жизнь была похожа на болото, в котором я прочно застряла, не в состоянии из него выбраться. Вернуться в Германию я не могла – после того, как я продала квартиру, чтобы уехать в Америку, мне просто некуда было возвращаться, потому выбирать особо не приходилось, и я осталась.
Через какое-то время я осела во Флагстаффе3, стала снимать там комнатку на окраине города и еле успевала платить в срок хозяйке, которая в итоге выперла меня оттуда, потому что «таким, как я, не место в ее доме». Она меня ненавидела, и я ничего не могла с этим поделать. Через несколько месяцев жизни во Флагстаффе мне пришлось переехать в другой штат. Я буквально кочевала из штата в штат, и думаю, я больше повидала в этой чертовой Америке, чем любой среднестатистический американец, почти всю свою жизнь не вылезающий из своего города, застрявший в порочном кругу под названием: «дом-работа-дом». Так меня и занесло на восток, где я познакомилась со своим будущим мужем Нилом.
Я никогда не любила Нила, но он был моим единственным шансом получить американское гражданство и пребывать на территории США легально. Нил был тупым рабочим с завода, шутящим похабные шутки и все свое свободное время хлещущим пиво со своими дружками-придурками. Нил был на самом деле отвратителен во всем, что он делал, но он был моим мужем, а я была его женой. И спустя пять лет совместной жизни я родила ему ребенка, который никому из нас не был нужен. Я знала, что с моим образом жизни я не смогу его воспитать, а на Нила уж тем более надеяться не стоило.
У меня родилась девочка, и думаю, я действительно любила ее. Любила, но так же, как и моя мать, не могла остаться с ней. Нилу же было плевать – он был не только хреновым мужем, но и хреновым отцом. Да и в принципе хреновым человеком. Мне понадобилось целых десять лет, чтобы наконец-то развестись с этим мудаком. Это довольно долго, но были свои причины, чтобы быть с ним, и две главные – это деньги и жилплощадь. Когда мы расстались, я переехала в Ланкастер. Я даже пыталась начать там новую нормальную жизнь. Устроилась уборщицей в кафе, но нетрудно догадаться, что тех денег, что я там получала, едва хватало, чтобы платить за аренду. Днем я мыла полы, а вечером выходила на охоту, прогуливаясь на парковках старых мотелей, заправок или баров, где обычно проводили время дальнобойщики или байкеры.
Я крутилась, как могла, пока моя молодость медленно утекала от меня. Я замечала, но не хотела верить. Я со страхом ждала свой очередной день рождения, и приближение моего сорокалетия значило для меня приближение апокалипсиса.
И вот мне сорок, мир еще не рухнул, и я все еще жива, к сожалению или к счастью. Последний год мне довелось прожить в Потстауне со своим новым бойфрендом (на самом деле просто очередным засранцем, который любит распускать свои руки), а сегодня тот самый день, когда я решила, что, возможно, пора что-то менять. Что-то кроме своего местоположения (с этим-то у меня никогда проблем не было). Я узнала, что моя дочь живет в приемной семье в Питтсбурге, и сейчас ей должно быть шестнадцать. Не уверена, что она будет рада моему внезапному появлению, я даже не уверена, что мне вообще позволят с ней поговорить, но я попробую найти возможность. Может быть, она сможет понять, что ее непутевая мамочка любит ее, но для ее же блага должна была ее оставить. Может быть, я смогу воспользоваться своим очередным шансом что-то исправить. Может быть, на старости лет что-нибудь и получится.
- Как думаешь, Фрэнк, насколько это безнадежная затея? – спрашиваю я под конец своей истории, когда мы сидим в забегаловке возле заправки и едим бургеры, запивая их колой.
- Думаю, это замечательная идея, - говорит Фрэнк, жуя. – Думаю, это круто, что ты решилась.
- Вряд ли она хочет меня видеть, - я вздыхаю и трясу в руке картонный стакан, о стенки которого бьются кусочки льда, и отставляю его в сторону. – Но она моя дочь. И я не требую, чтобы она любила меня. Я просто хочу, чтобы она знала, что я всегда помнила о ней.
- Ты должна попробовать, - Фрэнк улыбнулся, тщательно вытирая пальцы салфеткой. – Она будет обвинять тебя, говорить, что ненавидит, что хочет, чтобы ты навсегда исчезла из ее жизни и больше никогда не появлялась, но она простит тебя. Рано или поздно.
Как и я простила свою мать.
Фрэнк заплатил за нас обоих, и мы вернулись в машину, чтобы продолжить наш путь. Мы двинулись дальше на запад Пенсильвании, в какой-то момент мне даже стало грустно, что чуть больше, чем через два часа, нам с Фрэнком придется попрощаться.
Я давно не разговаривала ни с кем так, как с ним. Давно никто не слушал меня не перебивая, поглощая каждое мое слово, как будто моя история действительно имела для него ценность. Он не давал мне советов, которых я не просила, и не осуждал меня, хотя я знаю, что меня есть за что осуждать. Он слушал каждое мое слово, и я видела это. Я видела, что мой рассказ – не просто шум или замена радио.
Но сам Фрэнк в свою очередь практически ничего не говорил о себе, и когда я начала расспрашивать его о его прошлом, он сказал, что в основном, за исключением парочки забавных историй, оно довольно скучное. В итоге он все же согласился отвечать на мои вопросы, и я все-таки узнала о нем многое, но в то же время, мне продолжало казаться, что я не знаю о нем абсолютно ничего. Что, может быть, он сам еще не до конца знает себя. И, может быть, встреть я его уже в конце его путешествия по Штатам, я бы встретила совсем другого Фрэнка. Может быть, но, скорее всего, об этом я уже никогда не узнаю.
Он сказал, что это дорога – его шанс, возможность все изменить, и он не имеет права ее упускать. Так же, как и я. Но если мой путь – это возвращение, то его – побег.
Отречься от всего старого и привычного, чтобы обрести новое, чтобы наконец-то найти себя. В этом что-то есть, да?
- Единственное, о чем я жалею сейчас, что потерял столько времени, - говорит Фрэнк, и я грустно улыбаюсь.
Парень, тебе еще даже нет тридцати – у тебя впереди вдвое больше времени, чем ты потерял на своей гнусной работе!
- Ты счастливчик, Фрэнк, - я вздыхаю, смотря прямо перед собой в лобовое стекло, смотря, как вперед простирается дорога, огромная линия из асфальта, ведущая куда-то далеко.
Фрэнк усмехается. Он не верит. Наверное, он даже не понимает, насколько, черт возьми, он счастлив. Я достаю еще одну сигарету, щелкаю зажигалкой и заполняю дымом легкие.
- Знаешь, я завидую тебе, - говорю я, и Фрэнк ничего не отвечает.
Он прибавляет скорость, и мы летим вперед, пока солнце над нами медленно затягивает тучами.
До Питтсбурга осталось совсем немного, и с нашим темпом мы доберемся до пункта назначения раньше, чем я предполагала изначально.
***
За последний час, что мы неслись по хайвэю, погода успела изрядно испортиться, и солнце, которое буквально недавно вовсю светило и плавило асфальт, сейчас совершенно не видно за темными тучами. К тому же поднялся сильный ветер, так что окна пришлось закрыть.
- Через несколько часов стемнеет, а погода, похоже, станет только хуже, - Фрэнк насупил брови и прикусил губу, явно недовольный своими умозаключениями.
- Собираешься где-нибудь остановиться? Ну, чтобы переждать?
Фрэнк сначала на минуту задумывается, а потом качает головой.
- Вряд ли. Я высажу тебя, а потом поеду на север, выйду на восьмидесятую трассу. По идее, уже через полтора часа я буду в Огайо, а дальше не знаю… может, еще проедусь. Будет видно.
- Будь осторожней, - говорю я, и Фрэнк посмеивается. Знаю, наверное, это забавно, когда какая-то проститутка советует тебе быть осторожней, но я-то знаю, о чем говорю. – Я серьезно. По ночам, особенно в плохую погоду, нужно быть осторожней.
- До ночи еще далеко.
- Просто возьми себе на заметку.
И Фрэнк кивает, хотя, скорее всего, не воспринимает мои слова всерьез, думая, что я преувеличиваю или что неприятности по ночам могут случаться только с проститутками. Все мы думаем, что с нами-то точно ничего не приключится, уж мы-то не попадем в беду, до тех самых пор, пока не вляпываемся в какое-то дерьмо. Что ж, возможно, эта глупая уверенность в собственной исключительности заложена где-то в человеческой натуре, и все мы иногда предпочитаем наступить на грабли, чем послушать того, кто об этих граблях предупреждал.
- Не подумай, я не пытаюсь нагнетать обстановку и не утверждаю, что с тобой обязательно должно что-то произойти, - сказала я, подтягивая колготки и поправляя юбку. – В конце концов, ты тут водитель – ты знаешь, что делаешь.
Тучи сгустились, и на улице заметно потемнело. Светло-серого цвета небо помрачнело еще больше, приобретая более темный оттенок, а на стекле появились первые мелкие капли дождя.
- Мы почти приехали, - говорит Фрэнк, и я не знаю точно, но чувствую, что нам осталось не больше десяти минут до ближайшего маленького городка неподалеку от Питтсбурга.
Десять минут, и мое путешествие закончится. По крайней мере, на какое-то время уж точно. По крайней мере, я действительно очень на это надеюсь.
За окнами начали появляться небольшие дома, и чем дальше мы заезжаем, тем больше их становится и тем плотнее они расположены друг к другу.
Еще десять минут, и эти десять минут проходят, как одна.
- Я высажу тебя возле остановки, - говорит Фрэнк, и я замечаю, что с каждой секундой мы едем все медленней и медленней, приближаясь к знаку автобусной остановки, а через минуту мы и вовсе тормозим. Фрэнк включает аварийный сигнал и смотрит на меня, как будто ждет, когда я что-то скажу или же просто молча уйду.
- Спасибо, - говорю я и благодарно улыбаюсь. – Ты даже не представляешь, как ты помог мне сегодня.
- Я надеюсь, что у тебя все получится, - он тоже улыбается, добро и искренне, не так, как обычно улыбаются случайные знакомые.
- А я надеюсь, что в следующий раз ты найдешь себе попутчика, который сможет платить хотя бы полцены за бензин, иначе ты так разоришься, - говорю я абсолютно серьезным тоном, и Фрэнк смеется, при этом прикрывая глаза. – Послушай, у тебя есть что-нибудь, какая-то бумажка или что-то в этом роде? – спрашиваю я и бесцеремонно, не дожидаясь ответа, открываю бардачок. – Карта подойдет! – я хватаю лежащую на самом верху бумажную карту и черный маркер. Хорошо, что хотя бы помадой писать не придется.
Все это время Фрэнк только наблюдает за моими действиями, но ничего не говорит и не пытается меня остановить, и я спокойно, как ни в чем не бывало, раскрываю карту, ища на ней Пенсильванию. Я кладу ее себе на колени и снимаю с маркера колпачок, чтобы оставить свой номер телефона рядом с Питтсбургом. Большие жирные цифры и неаккуратная подпись.
- Напишешь мне, когда будешь в Калифорнии, просто пару слов, чтобы я знала, что тебе удалось, - говорю я и открываю дверь автомобиля, чтобы выйти.
Я оставляю карту с маркером на сидении, вылезая наружу под мелкие капельки теплого дождя, и жду, когда Фрэнк подаст мне мою сумку. На это уходят считанные секунды.
Раз, два, три. Парочка ловких движений. И всё, прощай, Эрика! Через несколько минут ты останешься лишь кривым именем на карте.
Ты – уродливые черные буквы между желтыми линиями дорог.
- Удачи, - говорит мне Фрэнк, когда я уже перекидываю сумку через плечо.
И я киваю ему, подмигивая, а затем хлопаю дверцей, перед тем как уйти. Перед тем как снова осознать, что я в очередной раз осталась одна в чужом городе с бесконечным количеством планов.
Черное пятно на карте необъятной страны.
Я вдыхаю на полную грудь, не смотря, только лишь слыша, как белый Мустанг уезжает прочь.
Фрэнк, Фрэнк, Фрэнк…
Отчаявшийся беглец.
Я хмыкаю и улыбаюсь своим мыслям.
Фрэнк, хранитель чужих историй.
____________________________________________________________________________
1 Стих Вернона Фрейзера – «Секс-королева берлинских автомагистралей».
2 Американский порнофильм, снятый в 1972 году. Фильм является первым примером широкой демонстрации откровенной порнографии. С него началась так называемая эпоха «порношика».
3 Город на севере Аризоны.
|
