POV Frank
Скажу сразу: выходя-выезжая-выкарабкиваясь на большую дорогу, ощущаешь странную вещь. Нет, совсем не то, что тебе наобещали приключенческие фильмы в детстве. Никакого полёта, ни свободы, ни радости, ни перца в груди, ни ветра, поддувающего рубашку. Ты пуст, чувак. Ты слишком пуст (ещё? пока?), чтобы осознавать полноту своей жизни. Стоп, ты сказал своей? Во-хо-о!.. А ну, давай, выбрось вздор поскорее из головы! Впрочем, если не сделаешь этого сейчас, дорога ампутирует всё ненужное чуть погодя.
Первое, что ты должен определить для себя, оправляясь: ты никому здесь не нужен. На хрен. И не только здесь, а вообще, где-либо. Ты ни к чему не привязан, никому не обязан, обратный путь – заказан, и, дружок, добавь-ка газу! Попробуй, человек, попробуй сравниться с бесформенным воздухом из прямой кишки своей машинки. Тот хотя бы летает свободно.
Второе: выдохни спокойно, через нос, вот так. Просто смирись с тем, что жизнь, которую ты имеешь смелость называть «своей», уже давно была кем-то прожита, причём помногу раз. В беличьем колесе фирмы, на которую ты работаешь, на скучных выпускных вечеринках, сидя за рулём – на распутье, а кажется, что на распятье. Чёрт, это всё уже было, было, было!
- Было, было, было!! – вопит сигналка в руле, колотимая злой, раздражённой рукой водителя.
Память сама, без команды, перебирает канонические образы путешественников-ради-путешествия: Сала Парадайза и Дина Мориарти Керуака*. Ну и чем я отличаюсь от них? Разве что не собираюсь записывать свои дорожные впечатления, как некогда старина Керуак, и лепить из этого роман. Я не уверен, что книга моей жизни была открыта на достойной странице. Постмодернизм, детка. Мы живём в эпоху постмодернизма. Твоя жизнь – всего лишь ссылка на чей-то старый опус. Цитата. Вырванный фрагмент. Сякой-такой костяк сюжета, перепетый последователями. Меткое слово посреди грузного моря текста – ага, нашёл жемчужину! Только его уже давно сказали за тебя. Не грусти, парень. Лекарство от СПИДа изобрести трудно и философский камень тоже. Поэтому… просто будь собой, ладно? Настолько, насколько сможешь. Отдайся дороге, дай ей всё рассудить.
Отдайся… отпусти… отрекись… – окажись!
***
Чё-ёрт, этот город делал из меня ёбаного мудреца. Неожиданно для себя я продрал глаза и обнаружил … что сплю прямо за столиком кафетерия. Единственная официантка и не пыталась разбудить – видимо, приняла за какого-нибудь малоимущего. Для того, чтобы сообразить, где я, понадобилось 30 секунд и широкий зевок на всю пасть.
Ньюарк? Пригород Ньюарка? Точно. Господи, я до сих пор здесь?! Заче-ем?..
Понадеявшись на то, что заказ был мной уже уплачен, я не раздумывая запихнул сэндвич с прилагающимися салфетками за пазуху, вылизал языком последнюю капельку кофе из чашки – и бросился вон, будто вор. Наверное, официанточка закатила глаза, офигевая.
С не меньшей стремительностью я чирканул ключём зажигания, дал задний, чтобы вырулить со стоянки, и двинулся по правой стороне трассы. Спиной почувствовал говяжий сок бургера. Примялся, зараза, в моей горячке. На малой скорости и при мерном движении теперь можно было спокойно обмозговать, что произошло до того, как я очутился в забегаловке.
«Фрэнк попрощался с Гарри и летанул за поворот на новом компаньоне-Мустанге. Фрэнк вдруг остановился на углу и задумался. Во-первых, бешено захотелось вернуть Гарри назад, да-да, этого упрямого клерка Гарри Нельсона, с которым я дружу со школьной скамьи и который ну так и напрашивается, чтобы кто-то расширил ему сознание бесцельной поездочкой. Я знаю всё, ведь Фрэнк – это я. И я знаю Фрэнка, то есть себя. Я знаю, что этот ублюдок Фрэнк захотел понежиться в мучениях на углу Спрингфилд-авеню перед тем, как швырнуть себя в пасть Дороги окончательно. Ему нужен был напарник. Попутчик. Побратим. Собутыльник. Груша для битья. Бездонные уши. То ли оттого, что сам Фрэнк был тем ещё слабаком и не смог бы, вообще не смог бы тащить на плечах тяготы кочевой жизни в одиночку. То ли оттого, что раз уж он не собирался уподобиться великому писателю и карябать воспоминания в блокнотике, ему банально нужен был свидетель. «Бро, а помнишь, как мы проделали тот большой путь в 2012-м? – Да, бро, конечно помню». И он всегда бы мог заново и заново убеждаться в том, что былые подвиги – правда. Уж бро-то не будет врать. Но бро в ближайшее время не намечался. По крайней мере первую половину пути явно придётся проделать в одиночестве. Ну его, Гарри Нельсона, пусть обсосётся.
Итак, Фрэнк, зевая (как обычно!), повернул сначала вправо на Спрингфилд-авеню, затем – влево и стал держаться прямо, прощаясь с родной местностью. Но без лишних сантиментов. Я раздумывал над тем, какую магистраль выбрать – 78 или 80 – и остановился на последней. Потому что восьмидесятая пролегала как раз через Спрингфилд-авеню, и не надо было лишний раз ни о чём париться – начинай путешествие с места, где стоишь сейчас! По идее, с помощью 80-й магистрали можно сделать довольно интересный крюк по стране. Да и потом, если в Европе «все дороги ведут в Рим», то в Штатах – в Калифорнию. Прелести Нью-Йорка (то есть 78-й магистрали) я отодвинул на второй план, надеясь, что со временем, если путешествие окажется благополучным, он перерастёт во «второй заход». 80-я магистраль. Нью-Джерси – Пенсильвания – Огайо – Индиана – Иллинойс – Айова – Небраска – Вайоминг – Юта – Невада – Ка-ли-фор-ни-я. Всё прекрасно, только через Иллинойс проезжать совершенно не хотелось. Конечно же, причина – в просьбе Гарри. Ну, штат-то большой, и я бы уж, думаю, исхитрился объехать Чикаго так чтоб ни слуху ни духу. Но Гарри не повезло – я у него взбалмошный, однако, совестливый друг. Она же, сука, загрызёт меня, если я пренебрегу поручением, находясь в этом штате. Не-ет, лучше отложу мирный визит на потом, когда буду возвращаться обратно. Милашке Мэнди, думаю, глубоко безразлично, когда её там навестят, а мой дружбан Гарри Нельсон… Я уже говорил: обсосётся.
Фрэнк в моей особе расстелил на коленях карту, открыл зубами колпачок чёрного маркера и, удерживая его по-прежнему в зубах, для крутизны, начал чертить свой путь. Чтобы не забыть часом – родина-то у него-меня большая. Некоторые штаты я вообще путаю между собой, потому что никогда в них не был. Итак, следуя магистрали 80, вместо Иллинойса мне предстояло проехать Кентукки и Миссури, а вместо Айовы – Канзас. Отличненько. Хотя пёс его знает, как могут поменяться планы в дороге. Я и так был нехило поражён решительностью самого себя. Решительностью Фрэнка…»
***
Ньюарк. Ньюарк. Ньюарк.
Два слога, а сколько эмоций! Ноль эмоций. Я же говорил, что это место делает из людей меланхоличных философов-кошек: жрать, спать, думать (уверен, пушистые тоже способны шевелить мозгами). Нет, правда, только здесь я мог вырубиться в 50-ти метрах от пропускного пункта в первой попавшейся харчевне. Хотя себе казался бодрым. А тут – бац! – и сморило. Или ведьма в переднике что-то подсыпала в кофе?..
Жрать, спать, думать. Жрать, спать, думать.
Вид из лобового и боковых окон ломился внутрь салона слишком уж серыми руками. Я решил им не заморачиваться. Закрыл правое окно, свесил локоть с левого. Холодно. В Ньюарке всегда холодно, промозгло и хочется умереть. Особенно среди этих придорожных влаголюбивых кустиков, которые – я надеюсь, – скоро, мать их, закончатся на моём пути. И подведут непосредственно к городу. И, собственно, ничего не поменяется – легче дышать не станет ни на йоту. Карма города, понимаете? Он как проклятый, как обречённый на вечные дождливость и хандру. Джерси в принципе штат прибережный, и морской климат даёт о себе знать даже в родном солнечном Саммите. Но это же иногда. Мне доводилось побывать почти во всех крупных городах штата: Патерсоне, Элизабет, Трентоне, Джерси-Сити.… Но подобной унылой «кармы» я не встречал ни в одном из них. Чем так нагрешили первожители Ньюарка, что навлекли на него серым-серую участь?..
«Лес», а точнее Милитари Парк, внезапно закончился, и я выдохнул с облегчением. Нет, это потому, что дорожная полиция могла преспокойно сесть на хвост, заподозрив в наркоманстве, – забегаловочный инцидент до сих пор трахал мне мозг. Сейчас у легавых строго, не как в старые времена, – взяток не берут, но чуть что любят полапать мальчиков с «руками на капоте». Фамильное. Профессиональное. Генетическое.
И, да, привет, аэропорт Ньюарка. Ты мне всё равно не понадобишься.
***
Вид заброшенной исторической части города – чёрно-белый, и он создаёт впечатление тотальной разрухи в твоей жизни. Кстати, Милитари Парк знаменит одной фишкой – газонной площадкой, выложенной в форме длинного грустного меча. Не люблю мемориалы – они заставляют меня скорбеть о том, чего я сам никогда не испытывал. Фальшиво это всё. Так что я и не собирался парковаться там, походить…
Страшно подумать, что меньше чем через два часа я буду в совсем другом штате. С моим везением? Ну да ладно.
Дальше мне предстояло прокатиться вдоль Броуд-стрит – попав на неё, я хотя бы перестал казаться себе отсталым лесным аборигеном. Я впитывал в себя прохожих (поскольку рядом аэропорт, Броуд-стрит довольно людная), их наряды, собак, хорошо отрепетированную озабоченность лиц. Делать это вот так, «в домике» своей машины, – довольно безопасно. Почему-то, будучи просто себе бухгалтером, я не рисковал «подглядывать» за людьми. Подобное занятие всегда казалось мне невежливым. Кто я такой, чтобы иметь право вмешиваться в чужие жизни – невидимо, без помощи рук, скальпеля?.. Комплексы детства, правила хорошего тона от родителей. Но путешествие – клянусь сам себе – обязательно избавит меня ото всех стереотипов, которыми я успел обрасти за свои двадцать шесть.
Люди спешили на автобус, с сумками, с поклажей, спешили жрать, спешили перебежать дорогу в положенном месте, спешили спрятаться так, чтобы их никто никогда не нашёл. Всенародная лихорадка продолжалась и в месте пересечения с Маркет-стрит, для единения с которой я сдал вправо. Та же картина: эти люди живут вполовину. Пытаются непринуждённо гулять, любоваться деревьями на обочинах, искренне улыбаться детишкам, за руку ведомым в развлекательный центр. Пытаются. Я проморгался.
Знаете (а вы знаете, я уверен), те чужие недостатки, которые твои, бросаются в глаза немедленно. Я проморгался ещё раз – если бы в глазных яблоках находились хрящи или кости, они бы уже хрустели. Один сосуд, может быть, и лопнул.
Неужели я тоже так жил? Неужели это я – ребёнок с мороженым в руках, меланхоличный, но терпеливый, которого родители заталкивают в развлекательный центр, потому что «так надо»? Или я – подросток-школьник, боязливо переводящий через дорогу престарелую трансвеститшу тётю Роуз, которая приехала из Феникса погостить? Или я – клерк, который опаздывает в свою ячейку после перерыва, хотя мог бы опаздывать на свидание с любимой девушкой? Или я – сам тётя Роуз, рассыпающаяся лепестками старости по дороге, – долгая, трудная, прожжённая жизнь, за которой близится смерть?..
Кто я?
Кто?
- Добрый день, молодой человек. Офицер Эрдман. Предъявите ваши документы.
Кто я?
Кто-о?
- Офицер Эрдман. Парень, ты что, залип? Давай, просыпайся!
Но я и не сплю. Кажется…
Оп-па.
Поздравляю, Фрэнк: ты только час в дороге – и уже попал.
Как там говорилось? И я выдохнул с облегчением. Нет, это потому, что дорожная полиция могла преспокойно сесть на хвост, заподозрив в наркоманстве. Забудьте, забудьте всё.
Посчитав до трёх – и вправду, как под кайфом – я неторопливо поднял глаза на офицера. Привет, большой мир! Привет…
- Здравствуйте, офицер Эрдман…
Чем чёрт не шутит, но дверца автомобиля мешала рассмотреть этого светло-рыжего колобка в полный рост. Полный, как он сам. Хотя довольно молодой – может, мы даже ровесники.
- Парень, для начала съедь на обочину, там поговорим. Здесь скоростная трасса.
Я повиновался, н-но… какая нафиг скоростная? Будто кто-то по ней сейчас ездит, кроме меня! Я специально оглянулся – редкие машинки бороздили это пространство. А легавый снова потребовал у меня документы.
- Фрэнк Айеро? Прекрасно, – пока ещё гнида не попросила выйти из салона, но уже по-свойски поставила локоть на борт правого окна. – И зачем же вам, Фрэнк Айеро, понадобилось тормозить дорожное движение, м?
Чувство справедливости/несправедливости начало неспешно закипать, грозясь потом выплеснуться через уши и окрасить полицейский костюм страстным лавовым цветом. Что я мог ответить копу – этой сдобной булочке, точно с экранов плохих немецких сериалов?
- Извините, мистер, но сейчас же на дороге почти свобод…
- Это сейчас свободно, уважаемый, – каркающий голос. – Вам повезло, что вашу машину, – огладил белую хромированную дверцу толстыми пальцами. Не трожь мою машину, урод! Не трожь Сэма! – не снёс на тротуар какой-нибудь лихач. Повторяю ещё раз: это скоростная трасса!!
- Я знаю, мистер, – спокойствие, только спокойствие, Фрэнки. – Я знаю, просто увлёкся тут…
- Чем это вы увлеклись?
Ну вот. Всегда так. «Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас». Копы пристают по поводу и без повода, и главное в этом поединке – продержаться с достоинством. Ну хоть чуть-чуть. Тебя отпустят.
- Ньюарк – такой прекрасный город, – улыбка святой простоты, неубедительная. – Я рассматривал людей.
- Зачем вам понадобилось рассматривать людей на скоростной трассе?
Разрази его гром. Пожа-алуйста.
- А я… писатель, – блять, блять, блять, почему именно это?! – Я путешествую и наблюдаю за людьми, – прости, Керуак. – Я пишу книгу…
- Значит так, писатель, выйди-ка из машины. Хочу проверить тебя на предмет запрещённых препаратов психотропного характера.
Что и требовалось доказать. Сразу бы с этого и начал, офицеришка. Я же говорил, что полицейским полу-гомосекам ничего больше не надо, кроме как прижать тебя сзади, преследуя «якобы законные» основания.
Я вышел с поднятыми руками (так ведут себя в фильмах) и прилепил их на капот. Посмотрел своей машинке в глаза – чистое, блестящее ветровое стекло. Глаза как некогда – у моего друга. Прости меня, Сэм, за прорех. Но я не дам им тебя отобрать, слышишь? Только не во второй раз.
- Чё ты задницу оттопырил? – полицейская дубинка постучала мне по крестцу. – В тюрьме будешь оттопыривать.
- Да чтобы вам было удобнее…
- Ишь какой! – икнул от смеха и с этим начал возить руками по моему телу. – Шутить умеет. И правда – писатель!
- Но за что в тюрьму-то? – хотелось плакать и блевать.
Меня, мужчину, никогда в жизни не лапали так грубо, будто умышленно задерживаясь не там, где положено. Возмутительно. Садистски. Ненавижу мужиков в форме. Ненавижу извращенцев и извращенок, которым нравятся мужики в форме.
- А это мы ещё посмотрим – может, действительно есть за что.
И колобок освободил меня от своих противных рук. Какое-то время мы тупо смотрели друг другу в глаза, пока полисмен не начал ходить вокруг Сэма, помахивая дубинкой. Он явно выискивал в моей идеальной машине подвох.
- А ты знаешь, писатель, что твои колёса на соплях держатся? Причём и покрышки, и железо?
- Знаю.
- А как магнитола работает, ничего?
- Ничего. Если хотите – включите, проверьте.
- А что там…
Может, ещё под капот заглянешь? Машине под юбку?
- Офицер, скажите, вы нашли у меня наркотики?
- Конкретно на вас, Айеро, их нет, – легавый кивнул в мою сторону. – Но я не исключаю, что они могут быть в ваших личных вещах.
И уже сунулся в салон сквозь открытую правую дверцу, как я крикнул в полном отчаянии. Всего часдороги. Час.
- Извините, но на каком основании?! – терпение лопнуло, как переполненный мочевой пузырь. Я дёрнул полисмена за плечо, тормозя его толстое продвижение в салон. – Я просто себе еду, никого не трогаю, скорость не превышаю и все параметры у меня вроде как на месте, господи!.. – слова бесконтрольно обрушились на него – я ничего не мог с этим поделать.
- А на таком, мистер Айеро, – преспокойно ответил тот, расположив зад на сидении водителя и глядя на меня уже из-под сени моей машины. – Что час назад в отделение поступил звонок от некоего Джеффри Питерсона. Ваш босс, не правда ли? Фирма по изготовлению кулеров для воды – как её там?..
- Да-да-да, – я покачал головой. Господи, что этому старому пердуну нужно? И зачем было звонить в участок? Зачем мне всё портить? – Я его бывший подчинённый. Надеюсь, он не обвиняет меня в краже имущества фирмы? – юмор – жалкая форма самосохранения.
- Да нет, не обвиняет. Айеро, у вас есть мобилка? – внезапно осведомился полисмен.
Конечно должна быть. Я попытался нашарить её на себе, в карманах. Просканировал глазами сидения в автомобиле, приборную доску, пол – тщетно. Ну и где же ты, красавица? И тут до меня дошло. Наши с колобком глаза синхронно стали номиналом в 50 центов.
- Она в багажнике!! – и я рванул туда, звякая ключами.
Когда вернулся – офицер лишь хмыкнул, зевнул. Потом ещё раз хмыкнул и ещё зевнул. Провёл пальцами по приборной доске, рулю и отделке сидений, как по бёдрам дешёвой шлюхи. Это моя машина, урод! Что ему – в самом деле – было до моей маленькой трагедии? А она заключалась в том, что я, захотев свободы и не-привязанности, первым делом отключил мобилу. Более того, засунул её в единственный рюкзак с вещами и заточил в багажнике.
Всего час путешествия. Час. А у меня натикало шестьдесят пропущенных: тридцать – из офиса (Питерсон лично бы никогда не стал звонить, но вот в участок удосужился), двадцать – от мамы и десять – от Гарри.
Я думаю, не надо лишний раз пояснять, зачем мне понадобилось наголо отключать телефон.
- Короче говоря, Айеро, поедем мы решать ваши дела в участок. На дороге это делать неудобно.
Незыблемые тучи Ньюарка я воспринял теперь на свой счёт – они оглушающе навалились на меня сверху.
Я даже смирился.
Но…
- Но… мистер, – руки он не стал заковывать в наручники, но в спину толкнул ощутимо – до полицейской машины. – Куда я дену свой ав…
- Не переживай, о твоей карете мы позаботимся. Отвезём её пока в надёжное место. За ней уже выехали.
И он был прав: прямиком от аэропорта, по Броуд-стрит, с парадным высокомерием (и размерами! размерами!) дефилировал красивый, оранжевого цвета эвакуатор. Тыква из сказки. И я – грёбанная Золушка. Фак. Дерьмо. Тьфу!
По дороге в участок я – хотя, говорю же, не был скован – чувствовал себя именно таким: со связанными руками, беспомощным, а главное, неудачливым. Полисмен забросил меня на задние сидения и продолжать разговор не собирался – никто мне толком ничего и не объяснил. «В участке всё поймёшь». Естественно, бля, надо сначала свозить в участок, поразвлекаться! А если бы у меня были планы, неотложные дела, а? Им ещё повезло, что я в свободном полёте! Или это… мне повезло? Мысли были, как щербатые зубы двенадцатилетней кузины. Облако домыслов в голове вращалось около того, откуда Питерсон мог узнать о моих передвижениях. Я подозревал, что старый хрен так просто не отвяжется, но зачем ему понадобилось натравливать на меня полицию? С интересом мамы всё понятно, но почему названивал Гарри? Ну а соусом ко всему был утраченный автомобиль. Чёрт, да я же не вчера родился! – что, не понимаю разве, зачем легавому понадобилось залазить внутрь и ещё спрашивать свои вопросики насчёт машины? Все они – эти системные шестерёнки – спят и видят, чтобы и себе отхапать такое сокровище. Чего никогда, разумеется, не случится. Даже если копы её конфискуют (в чём я сомневался – с какой бы стати?), она не будет принадлежать ни одному из них. Мой автомобиль – не просто автомобиль. Это человек. Душа, воплотившаяся в машине. И за неё я был реально готов бороться до конца.
Сэм, я не брошу тебя. Мы вместе. Мы им ещё покажем.
***
Участок. Милипиздрическая приёмная. Чёрный офицер за столом. Белый, офицер Эрдман, мерит шагами комнатку и помахивает своей дубинушкой.
На столе передо мной вывалены все вещи из единственного рюкзака.
Мистер Айеро, расскажите подробно, зачем они вам? Где вы прячете запрещённые препараты? Вы куда-то собираетесь? С какой целью? У вас есть разрешение?
Сглатываю. Во рту сухо и жжёт. На губе возобновилась полоска раны от моих же зубов.
Я – Фрэнк Айеро, а это – мой пустой алюминиевый термос. Когда найду даровой кипяток, хочу заварить себе чаю впрок.
А это – мои двадцать пакетиков с чёрным чаем, если я захочу заварить себе его впрок.
А это – моё большое синее махровое полотенце, в которое я завернул термос, в котором я собираюсь варить себе чай впрок. И в которое я буду кутать своё тело, если найду себе мотель с душем.
А это – мои резиновые шлёпанцы, чтобы не стоять в душе босиком и не подхватить грибок, не простудить стопы.
А это – моя маленькая паста, кусок мыла и зубная щётка. Надеюсь, господа офицеры, вы знаете, для чего они нужны людям.
А это – запасные футболка и штаны, чтобы я смог переодеться в чистое после душа. У меня ещё есть шорты и пять трусов. Надеюсь, господа офицеры, вы знаете, для чего они нужны людям.
А – это фонарь, чтобы освещать себе дорогу, куда идти, если вдруг…
- Достаточно, мистер Айеро, – вмешивается чёрный. – Мы так понимаем, запрещённых веществ вы у себя не храните.
- Тогда почему его начальник заливал нам о том, что Айеро везёт наркоту и её надо перехватить? – парирует белый.
- Он не сказал: везёт, – шашки: чёрное против белого. Кто победит? – Он сказал: у него могут быть…
- Господа офицеры!! – я подскочил со своего места, положил руку на горстку кровных вещей, как президент – на Библию. Я заставил их обратить на себя внимание. – Скажите мне, пожалуйста, какого чёрта я здесь нахожусь? Разве вы не видите – я просто турист. У меня нет никаких владений, я не вожусь с наркотиками, святые угодники, да я даже трезв, трезв! – на миг я закрыл лицо руками и продолжил – как побитая собачонка, взывая к жалости. – И я до сих пор не в курсе ни одной внятной причины своего задержания. Господа офицеры, пожалуйста, объясните мне наконец…
Мужчины переглянулись. Я не планировал этот перфоманс, но, видит небо, он был моим истинным криком души. И они объяснили…
Во всём виноват – ну кто бы сомневался? – я, владелец отключенного телефона. Мистер Питерсон через секретутку Эми (которой я подарил галстук в честь долгожданного увольнения) пытался дозвониться до меня тридцать раз. Затем напряг девчонку потревожить мою мать, что было логично, если непосредственный абонент не берёт трубку и дома. Та – я думаю, прокляв самый момент зачатия сына, – также не смогла достать меня из-под земли и начала перебирать варианты альтернативы. С кем я теоретически мог находиться рядом? Имя Гарри Нельсона не пришлось долго искать в телефонной книге, только – вот беда! – и ему, как и всем предыдущим, не удалось достучаться до непутёвого друга. Тогда он не нашёл ничего лучше, чем спалить маман мои мореходные планы и приблизительный маршрут. Мама, в свою очередь, спалила меня Питерсону – так всё и случилось.
Шестьдесят пропущенных.
А началось-то с босса, мистера Питерсона! По идее я должен был ему перезвонить в первую очередь. Если мама и Гарри могли подождать со своими эмоциями, то старик наяривал, понятно, по делу.
Я спросил у копов, можно ли воспользоваться их телефоном. Трубку мне предоставили даже в какой-то степени любезно…
- Держи, «писатель», – припомнил мне офицер Булочка и загоготал на пару со своим чернокожим приятелем-оппонентом.
Я решил атаковать сразу личный телефон Питерсона, не распыляясь на секретаршу, без её посредничества. Учтивое, с британским произношением «алло» раздалось на том конце трубки почти мгновенно.
- Мистер Питерсон, добрый день. Я…
- Фрэнк Айеро? Хм… приятно удивлён тем, что наконец слышу вас. За вами пришлось хорошо погоняться. Что можете...
- Мистер Питерсон, – я перебил его так беззастенчиво, как мечтал всю свою бухгалтерскую жизнь. Громко, обиженно шмыгнул носом. – Скажите, зачем вы объявили меня в розыск в Ньюарке?
- Мне ничего не оставалось делать – дома вас нет, телефон отключен… Я позвонил в полицию!
- Нет, я имею в виду, зачем эта история про наркотики, мистер Питерсон? Чем я заслужил то, чтобы на меня так гадко клеветали?.. – я осел просто на пол, пренебрёг стулом. Я изо всех сил старался держаться мягко.
Скотина ответила полушёпотом:
- Ради Бога, простите меня, мистер Айеро. Вышла накладка, чудовищная накладка. Я понимаю, как вам должно быть неприятно, но.… Знаете ли, каждый преследует свои интересы. Мне нужно было срочно связаться с вами, а в розыске кем попало не занимаются. Пришлось придумать эту муру про наркотики, чтобы поймать полисменов на крючок, и я очень…
- Вы слышите себя со стороны? Точно? – я накручивал мягкий спиральный провод старого телефона на палец. Копы по бокам от меня вслушивались в разговор (о чём Питерсон и не подозревал). В груди занемело – но это пока; я готовил всплеск на потом.
- Ещё раз говорю: я вас прекрасно понимаю. Но и вы меня поймите: ведь кто так поступает?! Вы бросили своё рабочее место сразу же, хотя согласно контракту вам предстояло ещё неделю отработать. Если, конечно, вы хотите получить выходное пособие. Но даже если и нет – вам следовало написать заявление...
То, что парализовало мою грудь, теперь заныло. Чувства не хотели раскрываться, оформляться, определяться – я до сих пор не знал, что меня снедает. Как после удара биты по голове. Или нет – те тяжёлые ньюаркские облака. Я посмотрел на лица обоих полисменов – и по ним можно было заключить, что за окном разрастался вечер. Слова Питерсона текли в приоткрытую форточку и точно – мимо моих ушей. Всё вдруг стало неважным. Я вспомнил, что успел снять в банке сбережения, которые у меня имелись. Последних, прощальных денег на карточку таки не поступило, я проверял. Но об этом предстояло позаботиться со временем, а пока…
- У вас назрело решение, Айеро? Ну что, возвращаетесь в Саммит? Дорабатываете – и мы с вами квиты?
- Поцелуй меня в задницу.
- Что? Я не расслышал, простите…
- Поцелуй. Меня. В. Задницу, – для особо понятливых. Я уже поднялся с пола – нет смысла на нём больше сидеть – и отряхнул вышеуказанное место от пыли.
Передал трубку в руки офицера за столом. Разговор окончен. На случай, если ребята захотят доебаться до Питерсона по поводу ложного вызова полиции и неправдивых показаний, я сунул им смятую визитку фирмы – той, где мне уже никогда не придётся работать.
Я застегнул худи до самого горла, ещё раз шмыгнул носом и спросил, могу ли быть свободен. Эрдман, офицер-немецкий-колобок, пару раз хлопнул меня по спине и сказал, что сейчас мы с ним поедем в место стоянки Мустанга. Только он выйдет на пару секундочек. По делам.
Ожидая своего провожатого, я попереминался с ноги на ногу в кабинете, скрипящем половицами. Мои последние мгновения здесь, надо же!
Чтобы избавить нас от классической тишины, чёрный коп за столом заговорил – ехидно, но в то же время как-то по-доброму прищурившись:
- Парень, ты, конечно, наделал делов со своим телефоном, – заложил руки за голову. – Но, знаешь, я всю жизнь мечтаю так отшить своего шефа, как это сделал ты, – и в доказательство движением чёрной пантеры забросил ноги на стол. Откинулся в кресле – свободно, будто мафиози.
Я улыбнулся. Свой мужик. И луч света из проёма двери победно резанул по сумеркам в окне.
***
После маленького-большого приключения в участке, теперь я колесил вдоль Малбери-стрит. Чем дальше по дороге – тем больше район приобретает форму вечного СТО: всё для машин, ничего для людей – их, видимых, нет. Одни гаражи, кажущиеся призрачными, и сервисные центры. Непонятно, чего ожидать от этого места. Точно так же мне было непонятно, что происходило внутри. И дело не в невыплаканности чувств (извините, но от таких вещей плакать глупо). Я хотел приключений – я прошёл своё первое боевое крещение. Наверное, во мне плескалась злоба – бессильная, но смешанная с радостью от того, что я дерзнул выбраться из своей клетки для хомячков. Ясен пень, она не захотела отпускать меня, очередного арестанта. Ясен пень, полисменам было не понять – как это, сорваться с насиженного места? В путешествие-ради-путешествия? Наркоман, что ли? Писатель?..
Я усмехнулся, потому что понял. Я не позволю себе вновь издеваться над самим же собой. Какой бы опасной и неизведанной не представлялась дорога – работать под крылом босса, который закладывает тебя полиции с потрохами, да ещё и несправедливо, я считаю, много страшнее.
Радио включать желания не было – глаза в полутемноте едва ли не спали. Организм, видимо, требовал времени для того, чтобы переварить перемены. Окончательные. Да – заметили? – я устал сваливать сонливость на «мистику Ньюарка». До пункта назначения номер один – пенсильванской Филадельфии – оставалось не так уж много, но я почувствовал, что физически не смогу протащиться ещё через Элизабет и Кадмен, не-смо-гу. А даже если и смогу, то вряд ли получу удовольствие от пересечения границы своих мечтаний. Мне нужен был отдых хотя бы в полчаса, дрём, и я остановился возле какой-то автомойки, объехав её и разместившись на заднем дворе под сенью дерева. Безрассудно, не спорю, но отчего-то моя переживалка отказывалась трястись.
Вырубив фары, прилепившись к автомойке, как гриб, я задремал. Будильник – через полчаса. Я умею кратко спать…
***
- Фрэнк?
- Сэм, это ты? – когда некто заглянул внутрь машины через левое окно, я не смог поверить. Но других вариантов не было, не было…
Я щёлкнул предохранителем – и дверца открылась. Перебрался на соседнее сидение, давая возможность Сэму занять законное водительское. Несколько секунд (или минут?) долгого пожирающего взгляда – и я сгрёб друга обеими руками в объятия, зарываясь ему куда-то в шею. Он не изменился. Там, откуда он пришёл, не переделывают, не переиначивают. Как бы сильно я его ни сжимал, Сэм всё равно не почувствовал бы, но я почему-то предусмотрительно отстранился. У него по-прежнему глаза цвета стекла для машинных окон – того, что пуленепробиваемое, в несколько слоёв. Сэм не любит телячьи нежности, и его светло-зелёный взгляд показывает: пора бы мне начать справляться со своими чувствами, когда он приходит. Я говорю: «Тебе не понять, друг». А он отвечает, что мне тоже многого не понять.
- Лихо ты с моей машинкой сегодня, – парень принялся ощупывать её поверхности, как бы выискивая травмы. – Ты, наверное, и не догадываешься, но ты сам виноват в происшедшем.
- Знаю-знаю, – поучительный Сэм. Умеет он.
- Да нет, я о другом. Если можно – маленький совет от небожителя?
- Валяй, – я утопил себя глубже в кресле, слушая его голос. Мне слишком хорошо и тепло, чтобы шевелиться, реагировать и бурно разговаривать. Я не хотел пропускать ни слова – всё, что он когда-либо говорил, было важным.
- Ты приехал в Ньюарк с настроем «о боже, зачем я попал в эту дыру?». И что ты наделся получить взамен? Знаешь, в чём философия дороги? Полюбить её и то, что на ней находится. Каждый городок, каждый километр асфальта, каждое дерево и каждого человека, встречающегося на пути. Если их уродство – реально, оно не должно тебя смущать. Важно не что ты видишь, а как ты к этому относишься. Это и определяет всё. Я сам много ездил, я знаю…
- А я думал, тебя на небе таким хиппи сделали.
- Смеешься, Фрэнк? Ну ладно, посмотрим, что будет дальше. А мне пора идти.
- Стой!
- Что?
- Не уходи.
- Я не могу, малый.
- Тогда обними меня напоследок.
И он сделал – как это было всегда. Как это будет всегда. Человек-машина, который хочет, чтобы я стал человеком-дорогой.
Пешком, с легким сердцем, выхожу на большую дорогу,
Я здоров и свободен, весь мир предо мною,
Эта длинная бурая тропа ведет меня, куда я хочу.
Отныне я не требую счастья, я сам свое счастье,
Отныне я больше не хнычу, ничего не оставляю на завтра и ни в чем не знаю нужды,
Болезни, попреки, придирки и книги оставлены дома,
Сильный и радостный, я шагаю по большой дороге вперед.
Земля, — разве этого мало?
Мне не нужно, чтобы звезды спустились хоть чуточку ниже,
Я знаю, им и там хорошо, где сейчас,
Я знаю, их довольно для тех, кто и сам из звездных миров…
(Уолт Уитмен. «Песня большой дороги»)
_____________________________________________
* речь идёт о главных героях романа Джека Керуака «На дороге» – одного из самых знаковых произведений американской литературы бит-поколения (50-60-е годы прошлого века).
|
