Глава 25.3. Уединение
Между тем, Джерард полностью замер и остановился, потянув меня к себе опять, в тепло своего тела, и заключая в свои объятия. Несмотря на мою неприязнь к его поведению, я сумел отделить его поступки от его личности. Я заботился о Джерарде, и мне хотелось, чтобы он всегда крепко держал меня, поэтому я просто уткнулся в его плече, как раньше. Я чувствовал себя таким ребенком, но мне было наплевать. Если я и был ребенком, Джерард не стал этому противиться, а собирался заботиться обо мне.
- Эй, ну прости, - извинился он, что является очень редким жестом с его стороны. Руками я пытался прижать его к себе еще сильнее, услышав эти редкие слова в его исполнении, но мы были уже настолько близко, что дальше некуда. - Я не думал, что это так на тебя повлияет.
- Нет, Джерард, - настоял я, потому что его извинения заставили меня чувствовать вину. Я слегка отстранился, чтобы увидеть его лицо. Уже полностью стемнело, но уличные фонари, что лили свет на Джерарда, позволяли мне увидеть в его зеленых глазах серьезное волнение и глубокую обеспокоенность. - Да, ладно. Я сам не знаю, что на меня нашло.
Джерард снова замотал головой, но не проронил ни слова. Мы не собирались спорить кому из нас больше жаль. Это было бессмысленно. Я терпеть не мог, когда видел как парочки выясняли отношения. Это было настолько банально, типично и здорово раздражало. Подобно спору, кто кого больше любит. Мы с Джерардом поняли, что оба были неправы. Все закончилось. И мы простили друг друга. У нас произошла наша первая ссора, наш первый бой. Джерард всегда говорил, что споры важны. Они дают понять, насколько мы принимаем другого человека и насколько мы хотим вернуться к нему назад. Джерард заправил разлетающуюся прядку моих волос за ухо, и я понял, что мы оба хотим быть друг с другом. На моем лице распространялась теплая улыбка от его прикосновений, что сбегали вниз; и Джерард мягко прижался своими губами к моим. Было так темно и поздно. Вокруг не было ни души, что могла нас увидеть. На тот момент мы были в безопасности от пристальных взглядов.
- Пойдем, - сказал Джерард после нежного поцелуя. Взяв меня за руку, он потащил меня вперед. - У меня есть идея.
Он улыбнулся, давая мне понять, что это было что-то хорошее. Я хихикнул и последовал за Джерардом, когда он куда-то меня уже направлял.
Через пять минут неловкого приключения со слитыми воедино руками, мы остановились в парке, где впервые по-настоящему встретились. Сразу на следующий день после фиаско синей краски. Это было то самое место, куда Джерард пришел за вдохновением. Здесь же он нарисовал мальчика Билли, а я узнал о мастерстве чтения по людям.
Ночью парк выглядел странно, металлические завитки конструкций выглядели почти угрожающе. Ночной воздух был холодным, таким же как эти металлические штучки, может даже холоднее. Но мы прижались с ним, согревая металл теплом своих рук. Странно, что парк был пустым, хотя стоял субботний вечер. Здесь обычно гуляло большинство подростков, а наркосцена совершала свои сделки. Мне казался странным тот факт, что распространение наркотиков происходит в одном из самых безобидных и невинных мест Джерси, что выглядело почти как ирония жизни. Они продавали далеко не свою невинность; так почему бы этого не делать в местном парке?
Джерард затащил меня на скамью, где мы тогда сидели, и завалил нас обоих на деревянный каркас. Отпустив мою руку, но все-таки крепко прижав меня к себе так, что наши ноги соприкасались, и мы немного переплелись друг с другом.
- Почему мы здесь? - спросил я, а на моем лице появилась улыбка от прошлых воспоминаний.
- Когда ты был в ресторане, ты что-то заметил? - Джерард задал свой вопрос, полностью игнорируя мой. Глазами он высматривал по периметру людей.
- Эм... не очень, - сказал я, не желая вспоминать тот страшный роман. - А я должен был что-то заметить?
- Да, - честно заявил Джерард, обратив все свое внимание на мою персону. - Ты должен был заметить все.
Я зажмурился от его заявления и, кажется, заволновался.
- Тебе нужно было обратить внимание на окружающих людей, - продолжал Джерард, стараясь мне кое-что прояснить. Он оглянулся назад на детскую площадку, цепляясь рукой за металлическую трубку, что витала в искусственном свете ночи, и выглядывал людей, которые могли стать нашими свидетелями. - Когда ты по-настоящему один, ты можешь ценить как вещи, так и людей вокруг себя. Сегодня передо мной сидел мужчина. Он был не намного старше меня, но как бы это грустно ни звучало, его волосы поседели. Почти белые, как снег. А лицо было уставшим и покрыто морщинами. Сначала я не мог понять, почему же все так. Почему этот человек, не настолько старый по годам, настолько старый внешне? Существует разница между старостью и возрастом. Я в возрасте. Цифр накопилось так много, что я не хочу верить, что прожил такое количество дней. Но мне не нравится думать, что я старый. Мне нравится думать, что я все еще молодой, примерно такой, каким был в школе искусств, - он сделал паузу, взглянув на меня и кривовато улыбнувшись. - Мне нравится думать, что это ты сохраняешь меня молодым.
Я улыбнулся и покраснел, не желая больше привлекать его внимание к себе.
- Ну и что дальше с тем мужчиной?
- Ах да, - сказал Джерард, возвращаясь в ход своих мыслей. - Его жена. Я увидел его жену и все понял. Она разговаривала с ним свысока, твердив одно и то же, надоедливо бубня. Он, конечно, бедняга еще тот. Именно тогда я понял, что так счастлив сидеть и просто спокойно наблюдать за ними.
- Почему?
- Потому что именно в такие моменты - в моменты одиночества, мы начинаем видеть ответы на вопросы других людей. Картина того, что могло приключиться и с нами. Именно наблюдая за другими, мы держим под контролем себя, - заявил Джерард, поджимая губы и не прибавляя ничего больше к своей теории.
Я выдохнул, осознавая его правоту. Мне по-прежнему не нравилась идея с одной долбанной страстью на всю жизнь. Я и раньше видел таких людей. Например, когда мы были в парке и просто наблюдали за прохожими, когда Джерард просто сидел рядом со мной.
- Я реально больше не хочу разговаривать об одиночестве, Джерард, - честно заявил я, даже если я уже и большой малыш.
- Это не все касается одиночества, - сообщил Джерард, глядя на меня. И я отвернулся. Он провел рукой по линии моего подбородка, приподнимая мою голову к себе.
- А чего тогда? - саркастически спросил я.
- Того, как быть вместе, когда мы порознь.
- Что? - воскликнул я, будучи сытым по горло. Мне начало казаться, что, возможно, Джерард сошел с ума. Сегодня мы вышли на балкон, сегодня он пригласил меня в общественное место, а теперь... это. Возможно, это старческое уже...
- Фрэнк, - медленно начал Джерард, приложив ладони к моему лицу, пока моя коленка прижалась ближе к нему. - Ты же не собираешься проводить со мной каждую свободную минуту. Ты не можешь прогуливать школу, как делаешь это сейчас. То, как сильно я люблю быть рядом с тобой, не всегда будет оправданием. Ты должен быть независимым и проводить время в одиночку. И когда придет день, что мы расстанемся, я хочу, чтобы ты был в порядке.
Я услышал его слова, и хоть они, несомненно, имели смысл, я отказывался их принимать. Чем больше они эхом отзывались в моем сознании, тем больше я начинал понимать, как боюсь этого одиночества. Это уже не глупая детская популярность среди малолеток. Я вырос из этого; и я был в состоянии угробить своих так называемых друзей ради Джерарда. Теперь идея одиночества их больше не касалась. Я подсознательно связан одиночеством без Джерарда. Он научил меня очень многому, и я так сильно изменился, и все это лишь благодаря ему. Мы так много чего делали вместе, даже если просто сидели в его квартире. Я не мог принять жизнь без Джерарда.
- Если настанет этот день... - я попытался спорить, зная заранее, что это бесполезно. Только сейчас мне в голову пришла идея. Она была цельной и витала в воздухе. Это должно было произойти, и пугала меня больше всего эта неизвестность. Я понятия не имел, когда настанет этот день. Это может сразить нас в минуты сильной слабости. Или может случиться тогда, когда мы будем считать себя непобедимыми.
Как в этом парке.
Я вытянул шею, оглядываясь в поисках людей. Однажды мне показалось, что искореженное дерево - человек, что пришел, дабы забрать нас друг от друга, и моя грудь сжалась, сжалась до боли. Но я вышел из этого заблуждения.
- Он настанет, Фрэнк, - поправил меня Джерард, и я учуял в его голосе боль. Он всегда был таким четким и лаконичным, выдавая свои теории, но сейчас Джерард был примером того, как трудно скрыть свои эмоции. - Этот день придет. Я не хочу этого, но однажды он наступит. И сейчас... - сказал Джерард, увлекая меня в свои руки, что привело к тому, что я практически сидел у него на коленях. - Давай просто научимся одиночеству вдвоем.
Я почувствовал, как сжимаются мои внутренности, а сердце разрывается в груди при упоминании слова "одиночество". В эту ночь мы так много о нем говорили, что мне казалось, что этот участок сердца уже не так болит. Но нет. Я ненавидел его; и ненавидел с гребаной страстью. То, чему меня собирался обучить Джерард, как с этим жить и справляться с ситуацией, и что еще важнее - как жить в одиночестве вместе, уменьшило мои эмоциональные кровопотери.
Я придвинулся ближе к Джерарду, обхватывая своими ногами его талию, и жестко прижался к его губам, затирая нежную кожу губ практически до крови. Физическая боль была ничтожной по сравнению с душевной, что была раз в десять больше, что заставляло нас хотеть целоваться вечно. Наши поцелуи стали более аккуратными, проникая еще глубже. Я рванулся своим языком к его рту и облизал его уголочки, пока Джерард не приоткрылся и не впустил меня внутрь. Его руки касались ткани моей рубашки, а пальцы стали искать путь под нее. Теплота рук взрывала меня в тиши ночного прохладного воздуха. Я лишь крепче зажал вокруг Джерарда ноги, притянув ближе, и потерся об него, вызывая приглушенный стон из его горла. Своими руками я скользнул под куртку "голубя", намекая, что она лишняя. Джерард снял ее со своих плеч, но оставил накинутой сверху, а наши руки отказывались уходить от тел друг друга, пока мы изучали грудь и спину, касаясь кожи и пробуя наши губы на вкус. Я почувствовал, что твердею от его дыхания, что поникло к низкой тональности и непрекращающегося рычания, и я понимал, что Джерард уже тоже завелся.
Это было так опасно - то, что мы вытворяли в данный момент. Какой-то случайный прохожий мог просто идти мимо и увидеть нас вместе, друг на друге, но это не имело никакого значения. Мы чувствовали, что целый парк - наш, воспоминания о тогдашнем наблюдении за людьми до сих пор вертелись в моем сознании. Если мы в любом случае потеряем друг друга, то мы оба не видели причин, почему нам не нужно делать то, от чего нам всегда было хорошо.
Пользуясь своей новой храбростью, полученной в подарок, я оторвался от губ Джерарда, таща свою руку туда, где наши штаны тесно соприкасались, и начал расстегивать пряжку его ремня. Я наблюдал, как опускалась и поднималась его грудь, как тяжело и глубоко дышал Джерард, утыкаясь носом в бок моей шеи, пока я переживал сложности нашей спутанной одежды. Я понятия не имел, что мы собирались делать в этом парке, но мне казалось, что это будет что-то хорошее. Идея секса на улице взбудоражила мою кровь до кипения, тем более, что Джерард захватил мои мертвенно-бледные руки и повел меня к траве.
Он медленно уложил мое тело и принялся целовать низ моей шеи. Мы были в другой стороне от детской площадки, где росли деревья, что разделяли местность. Трава под моей кожей была прохладной, и я чувствовал, как утопаю в мягкой сырой земле, когда Джерард сел на мою талию прямо возле промежности и такого столь необходимого трения. Его рука заползла под мою рубашку, а губы и пальцы другой руки касались моей шеи и ключицы, пока мои ладони отчаянно пытались снять с него штаны.
- Фрэнк, - тяжело задышал Джерард мне в ухо, оторвав губы от моего тела и оставив на коже холодный и влажный след. Ночной воздух, будто щетка, очистил его прежнее место - место его губ, посылая озноб предвкушения вдоль моего позвоночника.
- Да... - я тяжело выдохнул, пока дыхание Джерарда возле моего уха сводило меня с ума. Его штаны были слишком тесными для меня; я не мог просунуть в них свою руку и потрогать его член, кожа-к-коже, но я прикоснулся к нему снаружи, чувствуя, как под моей рукой что-то растет. Сегодня вечером у Джерарда не было с этим никаких проблем.
- У меня есть другая идея, - произнес Джерард, и я почувствовал его улыбку, прижатую к моему уху. Прежде чем я успел ему что-либо ответить, я почувствовал, что теряю вес его тела, который всего миг назад был здесь, а теперь его нет. Я открыл глаза и посмотрел на Джерарда, что уже лежал рядом со мной.
- Что ты делаешь?
Он ничего не ответил, а просто начал расстегивать ширинку, вытаскивая свой член, что еще только твердел. Даже в тусклом свете ночи, я мог с уверенностью сказать, что вспыхнул до корня волос от мысли, что последует за этим. Я рассматривал его лицо и то, как оно изменилось, когда его рука полностью жестко себя сжала; его глаза были закрыты, а губы сжаты в тонкую линию, подавляя его легкий стон.
- Вытащи и свой тоже, - сказал Джерард, скользя рукой по моей талии и указывая на мою выпуклую ширинку. Как только я коснулся верхней пуговицы своих джинсов, его рука снова исчезла к нему, обхватывая собственную толщину. Джерард снова коснулся себя.
Я сделал все в точности, как сказал мне Джерард, не задумываясь о вопросе. Я вытащил свой член из боксеров, сдвигая их на середину ног. Я уже абсолютно затвердел, просто наблюдая за человеком, с которым спал, и что прикасался к себе сам. Я точно не скажу, потому что не знаю, что мы делали там, лежа в середине ночи на детской площадке, но это было так круто, поэтому я забил на все остальное.
- Коснись себя, - приказал Джерард голосом едва громче шепота. Он сам выполнил свой приказ и уже зашел далеко впереди меня.
- Зачем?
Концентрироваться ставало неимоверно трудно, пока я сжимал в руках свой возбужденный член, но я все равно хотел ответа. Когда Джерард впервые прикоснулся к себе, я уж подумал, что ему хотелось, дабы за него это сделал я. Но зная его характер - Джерард никогда не выпрашивал у меня секса, и это казалось частью его сущности. По какой-то причине просить меня ему подрочить было для него совсем нехарактерно.
- Я хочу увидеть, как ты это делаешь, когда меня нет рядом, - сказал Джерард, останавливаясь в движениях, чтобы взглянуть на меня. Его рука все также была где-то при нем, но недоставало того давления, дабы отвлечь его полностью. - Когда ты один.
Я открыл рот, отчасти оглушенный сенсацией, а частично из-за попытки что-нибудь сказать, но Боже, это было слишком трудно - сосредоточиться на словах и мыслях, когда такое происходит. Либо я занимаюсь только собой, либо наблюдаю за тем, что он творит сам. Я больше не мог ни на что смотреть, не вовлекаясь в сей процесс.
- Зачем?
- Только когда ты один, ты сможешь по-настоящему понять ценность кого-то или чего-то, - повторил Джерард, срывающимся пару раз голосом. Его глаза были плотно сжаты, а голова упиралась, нежась об мягкую и сочную траву. Мне кое-как удавалось держать глаза открытыми, но смотря на него такого, я сокрушительно захлопнул свои веки и, взяв свой член в руку, тихо застонал.
- Пока ты еще не можешь быть один, - сказал Джерард, сбивая и возвращая меня назад. Я слушал... я действительно старался его слушать, но это так отвлекало.
- Иногда, быть совершенно одиноким - очень трудно. Так, что мы сделаем это вместе. Мы оценим наше одиночество, мы признаем его, а затем сразу же вернемся друг к другу.
Он, тихо склонив голову, мягко повернулся, чтобы удовлетворить мое плечо. Открыв глаза, Джерард улыбнулся мне хитрым оскалом, даже не улыбкой. Я улыбнулся в ответ и быстро чмокнул его губы, прежде чем каждый из нас уйдет в свой собственный мир.
Я понимал, что с таким одиночеством я смогу справиться. Джерард был рядом со мной, изредка задевая мое плечо. Мы были такими уединенными и одинокими в своих действиях, но у нас была взаимная поддержка, если она вдруг понадобится. Это было словно тишина, что окутывала нас прежде. Это было громко; скажи мне, кому я принадлежу. Одно лишь утешало, убеждал я себя, что я смогу это сделать понемногу, по крупицам, пока, в конце концов, Джерарда не станет рядом. Мне не хотелось загадывать далеко наперед, поэтому я сосредоточился на своем деле.
В дальнейших словах Джерарда я начинал тонуть. Я понимал, что предпочтение я отдавал его рукам, нежели своим, даже если то, что я делал, мне нравилось. Но было что-то еще, совсем рядом со мной, и это другая текстура кожи и другое трение. Джерард делал это так, как не умел делать я. Когда в какой-то миг нашей демонстрации на траве, я, лежа, взглянул на его тело, то понял, что предпочел бы сделать это для Джерарда сам, а потом, чтобы он сделал мне. Я видел, как приоткрылся его рот и сузились глаза, когда он задел сверхчувствительное место. Мне нравилось прикасаться к Джерарду - я понял это, когда видел выражение его лица, виновником которого был я. Это давало мне какое-то странное и извращенное чувство гордости. Я был ему безмерно благодарен за это, что было больше и сильнее, чем если бы сейчас я находился в собственной комнате и под своим одеялом.
Я все еще занимался самоудовлетворением, даже если собирался увидеть Джерарда в тот же день. Обычно это происходило утром перед школой, только так я мог выдержать весь день. Хоть и казалось, что я получал много секса, Джерард поразил меня этим, и я не мог насытиться. Мне очень нравилось послеоргазменное ощущение, а еще больше я любил, когда кто-то разделял этот момент со мной. Когда я занимался самоудовлетворением утром перед школой, я никогда не думал о том, что останусь один. Я никогда об этом много не думал.
Но в тот момент, сам факт, что мы с Джерардом решили заниматься этим одиночеством, прикасаясь к себе сами, а не друг к другу, казалось сделало картину реальности более настоящей и, в то же время, мимолетной. Это могут у нас забрать. И мы должны были найти смелость посмотреть угрозе в глаза, найти способы, как справить с болью до того, как это произойдет. Мы были одни; но в тоже время мы были вместе. Это утешало, и что еще важнее - это заставляло меня почувствовать себя сильнее, будто теперь я мог справиться с этим, если оно произойдет. Я ни в коем случае не хотел приближения этого дня, но мне казалось, что теперь я переживу. Ладно. Мне почти захотелось вернуться в тот ресторан и досадить злобной официантке. И я сидел бы с высоко поднятой головой, потому что теперь я понимал, что смог бы это сделать, никого не боясь.
Вместо этих мыслей я снова сосредоточился на себе. Я ужесточил хватку, сжимая до боли и изо всех сил. Я никогда не делал этого с кем-либо еще, и в этом было какое-то волнение. Проваливаясь в свое собственное утяжеленное дыхание, я слышал, как стонал Джерард. Я изредка открывал глаза и смотрел на его лицо, что, в свою очередь, только наполняло меня чувствами. Это было всего до момента финиша, что наступил в ближайшие трудные минуты моего сжатого кулака. Я выгнулся в спине и бедрах, пытаясь словить все. Расслабившись на земле, я размазал свои неприятности об пятачок травы рядом со мной. И все так же мягко гладя свой член, я заметил, что моя кожа становилась, на удивление, чувствительной.
Когда я взглянул на Джерарда, то был немало удивлен его стойкости. Я мог сказать, что его голос стал низким и хриплым, а дыхание тяжелым и рваным, быстрым и учащенным, но он все еще держался до последнего момента. Я лежал рядышком и наблюдал за его тонкими элегантными пальцами. Я смотрел на его кожу, что скручивалась, на его бедра, что яростно противились его руке. И вот, наконец, настал тот момент, когда глаза Джерарда стали закатываться под тонкие веки, и прозвучал его низкий стон. Все произошло довольно быстро, если смотреть под одним углом на то, как он проехался по остатку своей кульминации.
Джерард пришел в себя довольно сразу, вытирая руки о траву, что росла возле наших ног, а потом взглянул на меня. Я следил за каждым его движением. Он улыбнулся, видимо, полностью прочитав мои мысли. Джерард вообще ничего мне не сказал, а он и не должен был. Я все еще слышал, как эхо оргазма наполняло мою кровь, заполняло эндорфинами ноги, и, уверен, Джерард чувствовал то же самое. Я улегся рядом с ним на траву, рассматривая ночное звездное небо. И только потом, возможно, в какое-то мгновение, я действительно понял, что был невесом и у меня нет никаких проблем, и я мог взлететь выше всех - как звезды в небе.
- Почему мы не можем быть просто нормальными? - я искал ответ на этот вопрос, пока мы все еще отходили от пережитого удовольствия. Но руки мы все также держали где-то там, в той области, чтобы сохранить это воспоминание и уберечь себя от холода.
- Ты не хочешь быть нормальным, - провозгласил Джерард, а его голос стал возвращаться в свой обычный тон. - Я не хочу быть нормальным. И мы должны соответствовать этому вместе, потому что мы далеки от народа.
- Да, но зачем ты всегда меня чему-то учишь? - поинтересовался я, задавая свой вопрос, который крутился в моих мыслях уже давно.
Мне нравилось проводить свое время с Джерардом, и я, правда, любил его философские мысли и жизненные теории, так что не возражал, когда он пытался меня чему-то научить (потому что мне действительно было нужно то, чему он меня научал), но, казалось, что с Джерардом мы только и можем, что учиться жить. Мы не могли просто сидеть и делать обыденные нормальные вещи, которыми занимаются парочки. Мы не могли просто пойти поужинать без чего-то грандиозного и экстравагантного. Мы не могли даже прикасаться к себе, если не найдем какой-то глубокий смысл в истоках его существования. Мне немного хотелось таких дней, когда мы бы просто сидели и смотрели фильм или занимались какой-то фигней. Но не все время - мне бы это наскучило слишком быстро, и наши отношения уже были б не те. Всего на один вечер. Всего на одну ночь мы могли бы просто посидеть и посмотреть кино, не думая все время о плохом, что должно будет случиться с нами.
- Я стараюсь подготовить тебя к жизни в этом мире, - сказал Джерард. Он немного сдвинулся и натянул штаны.
- Да, думаю... - я замолчал, также попутно одеваясь. - Но что, если в один прекрасный день я не захочу учиться? Что, если я захочу просто посидеть и поговорить ни о чем?
Я перевернулся набок, обнимая, и прижимаясь к нему. Джерард придвинулся ко мне плотнее, переплетая наши ноги на мягкой земле.
- Нет такого понятия, как ни о чем, - его ответ был ясным и не принимал во внимание мое заявление. Джерард вдохнул, собирая мысли в кучу, прежде чем продолжить. - Жизнь - это живопись. Существует несколько уровней и смыслов интерпретаций. Ты не можешь просто смотреть на нее и видеть все. Слишком много деталей, слишком много всего, что нужно препарировать и понимать, - он помолчал, проводя пальцами по моей талии к спине. - Ты - живопись. И я просто пытаюсь показать тебе все твои слои, то как их много, и как они объединяются все вместе. Я пытаюсь помочь тебе найти свою собственную интерпретацию. У меня это отняло слишком много времени, чтобы выяснить все самому.
Джерард улыбнулся мне, мягко подчеркивая, насколько он уже постарел. Он так много об этом шутил, что в итоге меня это уже перестало раздражать. Я просто принял его возраст как должное. Это ничуть не умаляло его. Его возраст был его частью, и я принял все. Мы с Джерардом делили много вещей; его года, его настойчивые мысли обо всем другом. Мои личные убеждения о геях сюда тоже входили. Пока у меня был Джерард, я знал, что это того стоило.
- А что, если я не хочу быть живописью? - спросил я после нескольких минут молчания.
Джерард всегда все связывал с искусством. Все. Это могло быть чем-то совершенно другим, но он бы все равно нашел способ, как приплести сюда искусство; в буквальном или переносном смысле. Я слышал об этом раньше уже много раз, так что это теряло всякий смысл. Он перегибал палку. Я не хотел быть живописью. Мне даже не очень хотелось быть художником. Вивьен сказала, что у меня в жизни помимо этого должно быть что-то еще, оно нарисовано на моих руках, что-то мне необходимое. Я не знал что это, но перерыв свою голову и мысли, я наткнулся на нечто, что реально соотносилось ко мне. В моих руках или нет.
- Я хочу быть голубем, - мой голос удивил даже меня; это не было на меня похоже. И я не знал, хорошо это или плохо.
- Но, Фрэнк, - Джерард хлынул ко мне, притягивая ближе и целуя в лоб. - Ты - голубь.
- Нет, - перебил я, пытаясь прояснить свою точку зрения. - Не тот, что живет у тебя дома. У него просто мое имя. Я хочу быть настоящим голубем.
Я почувствовал, как загорелись мои щеки, осознавая какую нелепую глупость я ляпнул; этого никогда не сможет произойти.
- И ты настоящий голубь, - Джерард снова поправил меня, наклоняясь, чтобы посмотреть мне в глаза. Я взглянул на него в замешательстве и заинтриговано одновременно, особенно из-за того, что это не было похожим на издевку. - Ты мой голубь, такой же, какой живет у меня в квартире, только вы с ним очень разные. Ты эксклюзивный, более свободный, такой человечный. Ты - мой голубь, а я - твой хранитель. - Он запнулся, касаясь моих волос и коротко целуя в область сбитой челки, и это было настолько интимным жестом, от которого хотелось закрыть глаза и прочувствовать все еще раз. - На каждом уроке я учу тебя, - продолжил он, обнимая меня сильнее, притягивая к своему телу невыносимо близко, разрушая тот мизерный разрыв между нами. - Быть ближе к свободе на один шаг.
- Я думал, мы уже проходили свободу?
- Да, я учил тебя свободе, - согласился он, кивая головой куда-то в область моего плеча. Мы оба лежали слишком тесно, я чувствовал макушкой его подбородок, а лицом я утыкался в его плечо и шею, и прятался внутрь каждой складочки на куртке, коже и тепле. - Но это свобода по отношению друг к другу. Чтобы быть друг с другом. Свобода выбирать то, чего ты хочешь в жизни. У свободы много уровней, Фрэнк. Есть свобода в творчестве, есть свобода в музыке. Что доказывает, что есть свобода и в любви, - его голос сорвался, не в состоянии по-настоящему подчеркнуть значения последних слов. - Но тебе все еще предстоит пройти долгий путь, Фрэнк. Сегодняшний вечер тому подтверждение.
Я выдохнул еще такое свежее воспоминание, чувствуя, как мое сердце сливалось. Он быстро потер рукой мою спину, мягко приговаривая на ухо:
- Но ты не потерпел неудачу. Невозможно потерпеть неудачу, обучаясь свободе, потому что, если ты сорвался в одном месте, тогда ты узнаешь другое. Так было и сегодня. И во все остальные наши ночи. Ты замечательно обучаешься, но тебе все равно еще необходимо выяснить, кто ты.
- Я Фрэнк, - сказал я ему, не зная, что еще должен был сюда прибавить.
- Да, но что это значит?
- Голубь... - сказал я слегка подрагивающим голосом. Он всегда подсознательно заставлял меня мыслить на таких параллелях, что мой голос не справлялся и не мог передать всего смысла, что я обычно хотел сказать. Но, для него, это вроде оказалось довольно-таки сносным.
- Да, именно, - согласился он, прибавляя еще истории. - Но есть нечто больше, чем это. Ты должен понять каждое из своих перьев и сказать мне, что оно значит. Ты все еще работаешь над этим. Я все еще работаю над этим. И я буду учить тебя, пока ты не узнаешь все. Я собираюсь держать тебя, моего голубя, до тех пор, пока не придет время тебя отпустить.
Он завершил свою речь, пытаясь втянуть меня в объятия, но я не мог. Я отстранился и посмотрел ему в глаза.
- Меня отпустить? - повторил я за ним. Эти слова меня до жути перепугали. - Зачем тебе меня отпускать?
Все это время я знал, что мы были обречены, но мне всегда казалось, что всему виной было общество, которое растерзает нас на куски. Я никогда не думал, что Джерард сам позволит этому случиться. Я никогда не думал, что он собирался меня бросить, и в самом деле меня отпустить. Разве он не будет бороться за наш союз так долго, как только сможет? Я был готов бороться ради него.
- Да, - сказал он, кивнув головой. Он приложил к моим губам палец, усмирив мои лихорадочные мысли, что наводнили меня. - Мне придется тебя отпустить, но только тогда, когда ты будешь к этому готов. Я никогда не уйду от тебя до этого момента.
- Как ты узнаешь, что я буду готов?
Он немного помолчал, а затем переадресовал вопрос.
- Почему ты хочешь быть голубем, Фрэнк?
Я сделал паузу, не находя нужных слов. Я наблюдал за голубем Джерарда настолько часто, что чувствовал, будто изучил ее. И чем больше я смотрел на нее, тем больше мне хотелось ею стать. Но я никак не мог понять, откуда все это повелось.
- Я не знаю, - честно ответил я. Я думал о птичьей красоте, об ее угольно-черных глазках, о клюве, перьях, потом о крыльях.
- Чтобы летать? - ответил я с тревогой в голосе, отчего мои слова прозвучали как вопрос. Я снова посмотрел на небо, рассматривая звезды, что были раскиданы как бусинки по ткани. Мне захотелось прикоснуться к ним. Я хотел подняться так же высоко, так же невозможно, как это и звучало. Если бы я только мог стать голубем, я бы, вероятно, снял каждую звездочку с неба и хранил бы ее.
- Тогда я никогда не оставлю тебя прежде, чем ты научишься летать, - честно заявил Джерард, нащупав мою руку и крепко сжав в своей ладони, показывая мне свое обещание одним жестом. - Но, тем не менее, ты должен научиться быть одному, чтобы позволить себе стать свободным. Я могу преподать тебе все уроки, которые только захочу, и я смогу оставить тебя, когда ты будешь к этому готов. Но ты должен будешь расправить свои крылья и фактически улететь.
Я услышал волнение в его голосе, будущий облик нашего возможного расставания, что витал в воздухе. Я сжал его руку изо всех сил, ощущая странное дежавю к его словам и чувствуя, что это случится через мгновенье, и мы разойдемся. Я закрыл глаза и задержал дыхание в ожидании, но ничего не произошло. Как и до этого, мир не разрушился. Ничего плохого не случилось. И когда я открыл глаза, мы все еще лежали в парке, ночью, что скрывала от опасности и оливковых глаз Джерарда, который все также смотрел на меня.
- Что тебе это дает? - спросил я с любопытством.
Все это время он учил меня, рассказывая мне все, отдавал, что у него было, дабы уберечь мою свободу. Он прямо заявил, что является моим хранителем, и это была его обязанность - научить меня жить в этом мире. Вот почему нам никогда не стать нормальными, а теперь мне и не хотелось никогда становится этим нормальным. Я лучше бы лежал в постели из путаницы и безответных теорий вместе с ним, нежели ничего не делал.
Но что это было для Джерарда? Я постоянно ловил себя на этой мысли. Он изливал свою душу и сердце, придумывая новые способы, чтобы сделать меня свободным. Но я не чувствовал, что заслужил этого, особенно, когда он оставался с пустыми руками.
Джерард глубоко вдохнул с улыбкой, что раскрашивала его лицо.
- Ох, Фрэнк, - ответил он, слегка снисходительным голосом, как будто я должен был знать ответ всегда. Глубокие корни заботы его голоса и действий проявились, когда он окончательно заключил меня в объятия, посылая дрожь вниз по моему позвоночнику, и прошептал мне на ухо. - Я собираюсь смотреть, как мой голубь взлетит.
|
