Глава 23 = I кусочек =
Ответы
Джерард начал рассказывать все по порядку, разрешая мне вмешиваться и задавать поточные вопросы. Раньше, когда я прерывал его рассказ о двух поэтах-любовниках, Джерард дразнил меня, велел ждать и быть терпеливым. Теперь же он охотно принимал все мои ненасытные и яркие вопросы, что так и хлестали, когда он рассказывал о многих мужчинах (и женщинах), что были с ним. Я не задавал много уточняющих вопросов, он и сам обо всем подробно рассказывал.
- Ну, первым был Симон... - начал он. Мы улеглись под одеяло, так как стало понятно, что скорее всего следует устроиться поудобней. Джерарду было почти полвека, и кто знает, сколько времени уйдет на все истории, что он накопил?
Джерард сидел в изголовье кровати, полностью обнаженный сверху, одеяло доставало ровно до середины его живота. Он обнял меня, притянув ближе к себе. Я положил голову ему на плечо и слушал. Моя свободная рука застыла на его груди так, что мне удавалось чувствовать ритм его сердца и легких, что расширялись с каждым вдыхаемым глотком воздуха. Я смотрел на Джерарда, пока он невозмутимо говорил, и наблюдал, как двигается его подбородок. Я просто ждал случая, чтобы что-нибудь спросить.
- Он был моим первым, - произнес Джерард, взмахивая в воздухе свободной рукой. - Во всем первым. Первый поцелуй, он мой первый парень, с ним случился первый секс...
- Сколько тебе было, когда ты впервые занялся сексом? - я повторил его последние слова, уже немного оживившись.
- Четырнадцать.
- Сколько? - я кашлянул, глядя Джерарду в глаза.
Четырнадцать - это еще так мало, особенно учитывая то, что я только сейчас потерял девственность в 17 лет, и это все еще рано. В школе было такое давление, особенно к парням, пока ты не покончишь с этим, но даже если сосчитать все то хвастовство и рассказы моих сверстников, то многие все еще были девственниками. Ну, должно быть, 50 / 50 - поровну. Были те, кто потерял ее рано, но чтобы в 14 - никогда. Ну, по крайней мере, я таких ребят не знал. Я уверен, что кто–то, конечно, был из таких и среди моих знакомых, но они не афишировались. Сэм говорил, что его первый раз был в 15 лет, но опять же, я уверен, что он мог насочинять. Он всегда был полон дерьма. Я знал, что сейчас дети довольно рано теряют девственность в нашем поколении с учетом всего такого, что дает СМИ. Но, черт возьми, Джерард был старше на 30 лет. Я почему-то думал, что его поколение было более консервативное, особенно, если он еще и гей. Разве раньше люди знали, что такое анальный секс? Это был такой скрытый образ жизни, когда Джерард открыл эту часть себя. По крайней мере, сейчас об этом уже много говорят по телевизору. Я не мог даже представить себе разочарование, что испытывали двое мужчин, которые что-то чувствовали, но не знали, что с этим делать. Видимо, у Джерарда никогда не было с этим проблем. Секс был чем-то естественным, и он уже успел что-то придумать на тот возраст.
На мое выражение Джерард лишь улыбнулся.
- Да, мне было четырнадцать, Фрэнк. Я не ошибся. Я довольно-таки старый, но не схожу с ума... пока что.
- Но... но... - я не обратил внимания на его шутку, пытаясь уловить собственные слова. - Просто это так рано.
Джерард лишь слабо кивнул.
- Я знаю.
Я смотрел на него, пока не пришел в себя.
- Но, как? - я снова обрел способность говорить, чувствуя, как моя рука застыла под его ладонью.
Джерард снова рассмеялся и свободной рукой коснулся моего лица, будто его память вернулась на место.
- Неловко. Странно. Я психовал и был голым. Не знаю, что там произошло, и потом все закончилось.
Джерард снова рассмеялся, глядя на меня.
Я улыбнулся ему в ответ, изнутри сияя от счастья. Все же я был немного рад тому, каким непонятным оказался его первый раз. Хоть это и было давно, я чувствовал ревность, что вспыхнула во мне при упоминании чужого имени. Я понимал, что этот разговор принесет моей чувствительной натуре немало боли, даже если тех отношений уже нет. Но все же мне хотелось узнать, что было дальше.
- Ты ... это тоже, да? - я нервно спросил, толком не зная, то ли я сказал, что хотел или нет.
- Да. - Джерард просто кивнул, оборвав всякие мысли.
Обычно, он начинал рассказывать дальше, но сейчас он нарочно ждал и тянул время, чтобы я сам начал его расспрашивать.
- Как это было, когда ты дал ему?
- Немного лучше, - продолжил он с улыбкой на лице. - Мне по-прежнему было четырнадцать, и я снова был раздетым, но уже не таким растерянным. Мы сделали это несколько раз, так что мне удалось привыкнуть. Но, что случилось с другой стороны, когда я попытался сделать это с ним... - он снова засмеялся, прикрывая глаза ладонью и качая головой. - Я не знаю, что я там делал, когда уже все закончилось.
Я улыбнулся, сияя изнутри еще больше, потому что ни одно из наших совместных сексуальных переживаний не было схожим. И я надеюсь, что такого никогда и не случится. Может быть, я не такой наивный, как думал. Я прильнул к нему ближе, укладываясь на его плечо.
- Продолжай.
Он кивнул, целуя меня в лоб, и начал рассказывать все до мельчайших деталей о Симоне. Его голос звучал, словно дикция опытного рассказчика, и привел он меня к небольшому домику из красного кирпича, где он вырос.
- Он был моим соседом. Все произошло как раз в то лето, когда я переходил в среднюю школу. Моя мама настаивала, чтобы я пошел и говорил с тем мальчиком о том, что эта школа из себя представляет. Ему было шестнадцать, и скоро нужно было собираться в школу, недалеко было наступление сентября, - Джерард замолчал на секунду, а я лежал с широко открытым ртом.
Меня немного шокировала разница в возрасте; два года - это много для школьников. И заниматься сексом с кем-то из младших - это уже слишком. Я не мог даже представить, каково это терять невинность до выпускных классов. Для меня это звучало страшно, учитывая, что я едва достиг половой зрелости на то время. Тогда я еще только рос, и теперь оглядываясь назад, я не думаю, что мой скачок в росте был больше, чем на три дюйма. Я помню свой первый день в средней школе и всех тех ребят, что окружали меня. Они были старше, выше и сильнее. Школьные коридоры были забиты под завязку учениками, так как большинство детей поступали из Богом забытого места. В тот день я врезался в кого-то в коридоре. Он навис надо мной, а его горячее дыхание опаляло мое лицо. Этот парень наорал на меня, приказав свалить на фиг с его пути. Ссылаясь на свою память, лежа сейчас в постели Джерарда, я был уверен, что тому парню было лет 16. Я не мог себе представить, как потерять невинность анальным способом, по меньшей мере - кому что нравится. Но это было так... неудобно, если выражаться деликатной лексикой Джерарда.
Я взглянул на художника, желая уточнить насчет той тревожной разницы в их возрасте с Симоном, но потом я вспомнил нашу с ним ситуацию. Джерард не учился в школе и не был на каком-то определенном ее уровне, он был на десятилетия старше. На целых три десятилетия старше, состоящих из тридцати чертовых лет. Этого вполне хватало, чтобы уже являться незаконным. Каким-то образом наше неравенство выглядело лучше, чем их разница с Симоном. Я продолжал расти и становиться зрелым в то время, когда Джерард уже был взрослым человеком средних лет, но он не сопротивлялся жизни, как большинство остальных взрослых. Может, наша разница в возрасте и была обособлена в числах, но вместе мы создавали гармонию. Я понимал, что не смогу подобрать нужных слов, чтобы доказать почему мы были намного лучше, чем он и Симон, поэтому я не стал ничего говорить. Я промолчал, а Джерард с невозмутимым видом продолжал дальше.
- Я не хотел идти к нему первым. Мне казалось, что он был нехорошим малым. Такой типичный красавчик средней школы, как мне тогда казалось. Высокий, худой, светлые золотистые волосы. Я привык видеть девушек, что постоянно сновали в его дом. Я никогда и не думал, что он захочет общаться со мной.
- И что изменилось?
- Он увидел, как я таращился на него, - Джерард усмехнулся, закрывая глаза. - Хотя я не думаю, что он был хорошим человеком с самого начала, но я смотрел на него, чтобы добиться. И все это привело к небольшому давлению. Хотя, по-видимому, я не был так одинок в своем начинании. Он заметил меня тайком, когда косил газон. И просто подошел ко мне поговорить. Он был маленьким уверенным педиком, но и я тоже. Я согласился столь же бессовестно, как и он, хотя внутри я сжимался и надеялся, что он не причинит мне боли и не обзовет педиком за то, что я сделал. На то время я только начал замечать, что мои секс-тенденции были не приемлемыми в обществе... Мой отец стал придираться к двум гомосексуалистам на работе, которые слишком сблизились. Когда я спросил, что здесь неправильного, то он порол меня больше двух часов.
Джерард притих на секунду, размышляя над этой историей, что утянула его в глубину ужасных воспоминаний детства. Я чувствовал, как вдруг стало тревожно и тяжело в атмосфере комнаты. Мое сердце болело за Джерарда. Я знал, что мой собственный отец никогда бы не принял наши отношения с Джерардом и неважно, будь мы одного возраста или нет. У меня есть некая надежда, что если вдруг я осмелюсь признаться ему, что я гей, то отец, в конце концов, примет это. Я же останусь тем самым человеком, что и был. Я буду таким, как все. Но, все было по-другому во времена детства Джерарда. Сейчас люди стали терпимее к гей-отношениям. Мой папа ничего прямо не говорил ужасного о геях, но я замечал, что ему было неудобно при их упоминании. Однажды мы снимали фильм, где-то около года назад, и когда отец узнал, что второстепенный персонаж - гей, я заметил, что он начал ерзать на диване. Роль этого персонажа не было такой уж важной, и она не заключалась в его ориентации, но всякий раз, когда он появлялся на экране, мой отец кашлял, дергался и находил любой повод, что встать и уйти. Должно быть, он выходил в ванную раз 60 в течении 80-и-минутного фильма, просто чтобы избежать косвенного контакта с проблемой.
Несмотря на эту небольшую проблемку с фильмом, он никогда не делал ничего неуважительного по отношению к ним. Возможно, он пытался избежать таких людей любой ценой, но во мне еще присутствовала доля надежды, что потом он не станет избегать меня. Он не будет счастлив, когда узнает, но Боже, он никогда бы не стал меня бить, как это сделал отец Джерарда. Особенно за то, где я не виноват. Я был его сыном, и, может быть, он и не любит меня или то, чем я занимаюсь, но в глубине души я знал, что он никогда не тронет меня. Он никогда не давал мне повода думать иначе. Даже после инцидента с кражей, он не причинил мне никакой физической боли. Он наорал на меня, пока весь не посинел, забрал мои вещи и посадил под домашний арест почти на год, но он ни разу не ударил меня. Отец никогда не прикасался к моей маме, он мог разве что кричать на нее, и на том все. У них были споры, но мелкие, что, как правило, заканчивались тем, что мой отец потом дулся в углу.
С другой стороны, если бы мой отец узнал о Джерарде, он мог бы помочь. Не думаю, что он запретит мне видеться с Джерардом, но я полностью уверен, что настроен он будет враждебно. Мой отец никогда не был жестоким человеком но, конечно, был немножко гневным. Его громкий, сильный голос был создан для того, чтобы орать. И отец практиковал это правило довольно часто. Если он думал, что мне грозит опасность, то он непременно бы применил насилие к тем людям, что навредили мне или сделали больно. Я был уверен в этом, и сама только мысль, что он может сделать Джерарду больно, заставляла меня волноваться.
Я посмотрел на художника и понял, что не могу заблудиться в собственных воспоминаниях, когда он, кажется, попался в ловушку своих. Я осторожно прикоснулся к его груди, давая понять, что я все еще здесь - рядом.
- У меня было много красных рубцов и шрамов по всему телу, - голос Джерарда, кажется, был отражением прошлого; он больше не говорил со мной, он потерялся в себе. - Мой брат должен был заботиться обо мне в течение трех ночей после случившегося, потому что от боли я не мог двигаться и ходить слишком далеко. Я всегда заботился о брате. Но, потом случилась такая перестановка ролей, и это было для нас шоком. Ему было всего десять.
Не будучи в состоянии выносить и дальше подавленное состояние Джерарда, я убрал руку с его груди (так как это, казалось, совсем ничего не дало) и дотронулся до его лица, касаясь щеки и пытаясь повернуть к себе. Его глаза были темными и мрачными, но когда он увидел меня, то заметно оживился. Он осознавал, что ему не должны были причинять боль так незаслуженно в том, где он не виноват. Джерард всегда знал, что его действия никогда не были неправильными. Быть геем не было преступлением или причиной, чтобы причинять кому-то боль. Еще маленьким, он пришел к выводу, что есть вещи, что заслуживают наказания. Но, он не заслуживал их. И если бы ему пришлось выбирать одно из двух - бросить всё это или быть наказанным, то он охотнее принял бы наказание.
Джерард притянул меня ближе, прижавшись губами к моему лбу в мучительно-интимных объятьях. То, что он сказал мне о необходимости беречь себя в случае, если нас поймают, и про отсутствие его заботы потом - я начинал его понимать... Джерард знал, что все то, что мы имеем сегодня, заслуживает наказания прямо здесь и сейчас, но на это ему, казалось, было наплевать.
- Так что случилось с вами? - спросил я, нарушая тяжелое напряжение между нами. Нужно было снова переключиться на прежнюю тему. Хоть я и любил разговаривать с Джерардом, но некоторые темы (такие, как мы или наш разрыв) я не хотел упоминать и думать о них. У меня не было желания беспокоиться о будущем. Ссылаясь на наше настоящее, мы будем жить здесь и сейчас.
- А, ну да, - выдохнул он с улыбкой на лице, вспоминая что-то приятное. - Я подошел к его дому, и в какой-то момент мы оказались уже внутри, и он начал меня целовать. Мы целовались долго-долго. Ну, и много других вещей мы делали тоже... - Джерард откинулся назад на подушку, прикрыв глаза с малой улыбкой на лице, притом выглядел он крайне довольным.
- И как долго это продолжалось? - спросил я.
- Секс? Клянусь, в первый раз, наверное, секунд пять, но мне показалось, что часов пять.
Я вздохнул.
- Я не то имел в виду, Джерард.
- Я все отлично понял, - он хитро улыбнулся и посмотрел на меня.
- Как долго вы были вместе? Ну, как пара?
Вместо ответа, Джерард прищурился и сказал:
- Тьфу, я ненавижу это слово. Пара - это слишком старомодно. Пары - это то, что ты видишь каждый день в супермаркете, их сразу определишь по одежде, они все покупают оптом для своего дома. Живут скучно и обыденно друг с другом, и это единственная нить, что держит их вместе. Они не трахаются - они только целуются. Они спят в одной постели так, будто связаны, и находятся на противоположных концах кровати. Они остаются вместе лишь по той простой причине, что не знают, как жить отдельно. Да и на самом деле они никогда не прикасались друг к другу как нужно, чтобы полностью быть одним целым вместе.
Я с уверенностью кивнул. Да, я видел такие пары, как описал Джерард. Даже мои родители попадали под эту категорию. Я не мог вспомнить, когда в последний раз видел, как мой отец целует мою мать, и я вообще сомневаюсь, что они занимаются сексом. Потом же, это был плюс. Я не хотел видеть или слышать, та даже думать, что они там что-то делают... Когда-то давным-давно они занимались этим единожды, чтобы в итоге получился я. Когда я отключился от этих мыслей, то увидел, что Джерард был словно из ниоткуда. В нем не было страсти. Любви необходима страсть; что-то ненормальное и не рутинное. В наших отношениях не было и грамма рутины, но было ли это любовью, я тоже не знал.
- Ладно, - согласился я быстрым кивком головы. - Тогда, как я должен называть вас с Симоном?
- Любовники, Фрэнк! - Джерард раскинул руки, подчеркивая драматичность ситуации. - У художников есть любовники. Я думал, что мы это уже проходили?
- Ах да, ты прав. Глупо было с моей стороны, - я удивлялся, как легко все получается. Нам было так спокойно без дополнительных усилий. Мы просто подзаряжались чужим творческим, эмоциональным подъемом.
- Итак, как долго вы были любовниками? - я специально сказал как нужно, и Джерард вернулся в свои воспоминания.
- Не долго. Всего одно лето, - он замолчал, кусая губы, - перед возвращением в школу, нас поймали, когда мы целовались в его доме. К счастью, поймала его мать. Не думаю, что мы остались бы в живых, если б чей-то из наших отцов увидел нас.
- И что она сделала? - спросил я, ощущая собственное усиленное сердцебиение.
Во всяком случае, их отношения длились долго. Разница в возрасте была, и неважно насколько крошечной, невзирая на эмоции и ощущения, Симон был взрослым. Может быть, это я сам себе внушил, что сейчас наша с Джерардом разница в возрасте не такая плохая, ведь я вырос и уже почти взрослый. Хоть это было правдой только в физическом смысле. В эмоциональном - все было гораздо хуже. Внутри я был еще маленьким ребенком, ну или, по крайней мере, таким же, каким я попал в эту квартиру в первый раз. Джерард был лучше меня по интеллекту, так же, как и с числовыми значениями, но вместо того, чтобы воспользоваться этим, как сделали бы другие люди, Джерард пытался это исправить. Он сделал это приемлемым в первую очередь для нас, чтобы нам было хорошо вместе, позволяя мне расти в разных отношениях и направлениях. И хоть он отказался от собственной старости, было несколько дней, когда он рассказывал о своей любви к жизни, где, казалось, мы не выглядели такими далекими друг от друга.
- Ну, во-первых, она ничего не сделала, - Джерард просто ответил на мой вопрос, глядя куда-то в сторону, чтобы вспомнить все те моменты, будто они высечены на стенах этой квартиры. - Она просто открыла дверь в его комнату, она не стучалась, когда мы с Симоном лежали в постели. В тот день мы как раз собирались заняться сексом, мы каждый раз старались, когда у нас было время для этого, но тогда мы были еще полностью одеты. Его рука была под моей рубашкой, но не дальше. Ну… это уже много значило, учитывая, что наши губы практически слились в единое... Мы вообще не заметили, что она была на первом этаже. Просто резко и внезапно Симон перестал меня целовать, а когда я открыл глаза, то увидел его мать. Она стояла в дверях и смотрела на нас, как на привидение. Мы с Симоном стали словно парализованные. Не могли пошевелиться. Мы перестали целоваться, и он убрал от меня свои руки, практически отталкивая меня поперек своей кровати. Мы не могли ничего сказать в свое оправдание. Та как вообще можно защитить себя в такой ситуации?
Я пожал плечами, не зная, это был риторический вопрос или нет. Джерард едва заметил мое замешательство, после чего продолжил дальше...
- Мы просто тихо стояли в той же комнате очень долго, прежде чем его мать не ушла, просто закрыв за собою дверь. Больше мы с ним не целовались и тогда мы не переспали. Мы просто стояли и пялились друг на друга, обмениваясь какими-то обрывками слов, придумывая выход из ситуации. Наш шепот не распространялся слишком далеко. Когда я уходил домой, его мать ничего мне не сказала. На следующий день, Симон рассказал, что она и ему ничего не сказала.
- И чем все закончилось?
Было так много интриги в этой ситуации, и Джерард рассказывал мне детали и я знал, что он просто не может оборвать эту историю так преждевременно.
- Ничем, - заявил он, чтобы доказать мне, как я неправ. Некоторые вещи проще простого. - Школа началась на шестой недели, и мы с Симоном тогда уже порвали.
Быстро закончив историю о светловолосом пареньке по соседству, мы пошли дальше. Джерард продолжал рассказывать мне о других людях, с которыми он был. Но, ни один из них не был таким же важным и значительным, как первый, с которым Джерард потерял свою невинность. Они с Симоном остались друзьями и дружили на протяжении большого куска школы, но свои отношения они держали в тайне ото всех. И после того случая, они больше никогда не спали друг с другом. Они просто не могли больше быть вместе, как пытался донести до меня Джерард, но я просто не понимал. Как он мог подарить себя кому-то так легко, и его это ничуть не смущало потом, после их расставания. В некотором смысле, это звучало почти как Джерард - шлюха, если он так легко продолжает жить и идти вперед. Но, я знал, что этого не может быть, он просто совершенно другой и это не подходит к его личности. Он любил секс, и у него было много любовников, но он не шлюха. Он настолько много философствовал о сексе, что просто не мог быть сучкой, он слишком много думал о том, что остается за ним. Джерард размышлял над каждым, с кем был. Джерард помнил имена каждого человека и причину, по которой он хотел быть с ним в конкретный момент жизни. Когда он занимался с кем-то сексом, то это что-то значило, пускай даже что-то пустяковое и незначительное, но значило.
Их время с Симоном вышло, и это Джерард пытался мне объяснить; их страсть умерла, даже если она и была вначале. Симон был его испытанием, актом отчаяния, чтобы, наконец, найти кого-то, кто разделял бы те же самые чувства к мужчинам, что и он. Но это совсем не обязывало их друг перед другом. Однажды в школе, Джерард понял, что они с Симоном были не единственными гомосексуалистами, так что не было никакой необходимости возвращаться к нему. Средняя школа все изменила, и даже если бы мать Симона не поймала их, то они бы все равно расстались.
Мать Симона никогда никому не рассказывала о том, что видела их вместе. Но было видно, как ей тяжело от этого. Она пыталась игнорировать своего сына и никогда не разговаривала с ним о случившемся. Но, с тех пор, он стал словно похоронен у нее внутри. Она начала себя вести по-другому, не притрагивалась к нему и не заботилась, как следовало. Будто Симон был чем-то заражен, а она боялась прикоснуться к нему и заразиться. Она давала ему самые основы, такие как еду, одежду или собственную комнату, но она уже никогда не была мамой. Просто матерью.
Я кусал губы, глядя на Джерарда, что щелкал детали так стремительно быстро, что я невольно задумался, как поступила бы моя мать в такой ситуации. Она только недавно превратилась в маму, так что могла быстро и выйти из этой роли. Но Джерард принялся рассказывать дальше, и я бросил об этом думать.
В средней школе у него было много поклонниц, что так и бегали за ним. Несмотря на свою пухлую внешность ботаника, много представительниц женского пола из ориентированных классов, таких как искусство, стекались ко всем, у кого был член. Джерард отшил большинство из них, подружившись только с несколькими, и то это были самые избранные девчонки. Их отношения никогда не выходили за рамки простого поцелуя. Он должен был встречаться с женщинами - как объяснил сам - чтобы попробовать один раз и посмотреть, что из этого выйдет в итоге.
Ничего не вышло.
Женское тело просто не привлекало его так, как мужское, хоть в школе не было так уж и много подобных вещей с парнями, но если смотреть в общем на его жизнь - то, конечно, такие были. Он рассказал мне историю о случайном увлечении молодым школьным учителем с темными глазами и вьющимися волосами. Текст в книге был его лучшим другом на уроках - он не читал и не делал домашку, скрывая свою симпатию ото всех так, чтобы никто не заметил, как он радовался с утра, когда видел мистера Брандейджа. Другие рассказанные истории касались тренажорки или спортзала, когда он кидал взгляды на почти полностью раздетых парней вокруг.
- Слава Богу, физкультура была обязательной всего один год, - вздохнул он, закатывая глаза из-за своей неуклюжей подростковой жизни. - Не думаю, что смог бы остаться незамеченным, если бы мне пришлось наблюдать за всем этим все четыре года.
Откинув фантазии о мужчинах в сторону, самой по себе гомосексуальной школьной жизни у Джерарда практически не было. Практически. Джерард продолжал встречаться с некоторыми девчонками, но всегда держал глаза открытыми для удобного случая - вдруг такой бы появился. Было слишком опасно действовать в одиночку. Если бы кто-то был на его стороне, тогда бы он решился.
Никто никогда не лез наперед.
В школе было несколько подростков не той ориентации, но это было так себе, и никто из них не совался дальше школьного туалета. Постоянно ходили слухи и навешивались ярлыки (даже Джерард не скользнул от этого, но это был просто пшик по сравнению с тем адом, что устроил ему отец) но никто не имел реальных доказательств, что тот или иной школьник был геем. А кто и был, то редко в этом признавался, несмотря на все свое бесстрашие. Однажды Джерард подумал, что нашел такого бесстрашного человека. Был один парень, он учился в научном классе, и Джерард поддерживал его и любил так нежно. Он был высоким, худым мальчиком с грустными глазами по имени Уильям. Однажды ночью Уильям признался Джерарду, что возможно он гей, но когда Джерард попытался его поцеловать, то мальчик разволновался и убежал. И после этого они больше не разговаривали.
- Тебе было больно от его поступка? - своим вопросом я рассыпал соль на старых ранах Джерарда.
- Средняя школа - это вообще больно, Фрэнк, - быстро отшутился Джерард, думая об этом, наверное, долгое время задолго до этого дня. Вред отношений, даже если они и неплохие. Боль именно по этой причине. Этот парень был слишком напуган, чтобы понять это.
Я видел мучения в глазах Джерарда, когда он рассказывал об этом, и мне хотелось унять эту боль, прикоснуться, но я оставил все как есть. Истории из жизни средней школы закончились и начались улучшения. Летом Джерард выпустился из школы и отправился в Нью-Йорк - и там его личная жизнь ожила.
- Нью-Йорк в то время проходил своего рода реконструкцию, - объяснил Джерард, забираясь вглубь этой истории. Его глаза начали светиться и отражать свет, прям как шары на дискотеках в гей-клубах, куда наведывался Джерард.
Подземная сцена клуба только начинала свою жизнь в Нью-Йорке, и это изменило всё. Быть геем не только становилось общепринятым, это еще и красовалось повсюду. Гей-клуб за гей-клубом образовывали целые петли. Это были целые кондитерские гей-мальчиков, и они были как разноцветная радуга из леденцов.
Джерард подмигнул и улыбнулся, продолжая дальше в более скромной манере разговора.
- Я не афишировал свою сексуальную ориентацию, как они. Я сходил в несколько клубов лишь для того, чтобы избавиться от сексуальной агрессии и разочарований. В месте, откуда я приехал, всё это было не принятым. Когда я только попал внутрь, я подумал, что попал на небеса. Я тогда мало понимал, что это был ад из велюра и пластика.
Джерард продолжал рассказывать мне об употреблении тяжелых наркотиков в клубах, и вообще большая часть гомосексуального поведения не являлась чем-то законным, но под воздействием наркотиков иногда случались оргии. Это не было тем, чего ему хотелось. Джерарду не нужно было любить такой секс, но ему нужен был человек, который фактически смог бы подарить ему это. В первую неделю посещений таких клубов, Джерард несколько раз находил подобных людей. Он бросался из одной крайности в другую, не задерживаясь на середине. Однажды мать его лучшего друга увидела, как он открыто занимался сексом с другим мужчиной в общественном туалете. Он даже не знал, где была эта середина, на которой он мог остановиться. Всегда была некая серая область, и ее нельзя было опасаться или бояться. Джерард вытащил себя из гей-клубов, из ночной похоти в дневное время, в местные кафетерии, где нашел для себя нужное количество теней, в которых так нуждался. Он рассказал мне, что нашел несколько человек, с которыми провстречался самую малость, но там не было ничего захватывающего. Он сделал дружбу чем-то более значимым, и ему, наконец, удалось сблизиться с несколькими другими геями и их жизнью. И тогда Джерард узнал, что половина всего того дерьма, что случилась в его жизни, это еще ничего по сравнению с жизнью других.
- Я познакомился с парнем, у которого убили друга, - торжественно заявил Джерард. - Причину его смерти списали на обыкновенный грабеж, но ты же не будешь проламывать чью-то голову бейсбольной битой за каких-то гребаных 10 долларов. Мне казалось, что мои шрамы от ремня - ничто по сравнению с этим.
Мое дыхание сбилось в горле, когда я думал над этим ужасным преступлением. Я дрался и раньше, но никогда даже не мог представить себе, как это убить кого-то по-настоящему; взять бейсбольную биту, разбить кому-то голову и лишить жизни. Неважно насколько сильно я хотел навредить кому-то в отдельных случаях, и сколько раз я бурчал угрозы в их адрес, все равно существовала огромная разница между словами и реальностью. В жизни, я никогда бы не смог убить кого-то - особенно из-за чего столь тривиального, как ориентация. Очевидно, другие люди думали иначе, и для них это вполне причина для убийства. Меня пугало то, что кто-то способен на такие страшные вещи просто потому, что чего-то не понимает.
В истории Джерарда промелькнула одна вещь, что заставила меня обратить на это внимание - шрамы от ремня. Я просто знал кое-что из его прошлой жизни и его злоупотреблениях, но эти воспоминания появлялись только из его слов. Но, что осталось видимое - я так и не понял. Джерард сказал, что у него остались шрамы на теле после того избиения?
Я начал прикасаться к его коже нежно и, в то же время отчаянно, точечно касаясь своими бледными руками. Я ощущал ладонями его грудь и живот, пытаясь самостоятельно найти и рассмотреть те отметины, что он так небрежно упомянул. Джерард замолчал, видимо поняв, что я делаю. Он просто спокойно сидел, пока я искал, и немного подвинулся, что облегчить мне поиски. Я никогда не искал ничего подобного на его теле раньше, всегда принимая его таким, как есть, не задавая лишних вопросов. Мне никогда не приходило в голову искать шрамы или отметины в отличии от морщин, ведь я знал, что они были.
Я должен был; я должен был ответить вопросом на вопрос - это именно то, чего хотел от меня Джерард. Мне нужно было сосредоточиться и сфокусироваться на этом.
Я думал, что поиски чего-нибудь такого на коже Джерарда займут у меня года, но внезапно я заметил нечто; оно было будто еще свежим, как в моей памяти, так и в его голове. Когда я увидел отметку на коже, совсем небольшую и не рассматриваемую с тех пор, как она появилась, я провел по ней пальцем. Я знал, что шрамов было несколько. Случайно я рассмотрел небольшую дорожку из крапинок, что соединяли эти отчетливые и видные вмятины, но один шрам был самым большим. Он был чуть выше бедра с правой стороны, а в длину составлял около 2-х дюймов. Немного выцветшим за время. Я медленно водил по шраму рукой, и вдруг во мне появилось неконтролируемое желание прикоснуться к нему губами. Я аккуратно целовал и засасывал то место, где, я когда-то думал, находятся обыкновенные морщинки, а не шрамы. Джерард игрался с моими волосами на затылке, касался шеи, и, в конечном счете, потянул меня к себе, чтобы я целовал его, вместо его отметин. Я сдался, но по-прежнему держал ладонь на том самом месте - на его шраме. Я не хотел отпускать его. Я не хотел отпускать его...
В конце концов, мы вернулись к разговору. Я положил голову под самый его подбородок, утыкаясь виском в его шею, а он тем временем водил рукой по моей спине вверх-вниз. Моя ладонь все так же оставалась на его коже со шрамами. Джерард рассказал еще немного о знакомствах в кафе, но надолго на этой теме он не останавливался. Когда Джерард жил в Нью-Йорке, его больше волновало искусство, нежели что-то другое. Он все так же оставался бедным, и жил в дерьмовой квартире, по-прежнему пытаясь поступить в художественную школу. И когда ему, наконец, удалось это сделать, его мнение о любви и сексе изменилось навсегда.
- Время учебы в художественной школе было самым сексуальным временем в моей жизни, - серьезно заявил Джерард с огромной улыбкой на лице. Его речь начала протекать более легкомысленно, он то и дело пускался в пропитанные краской и потом воспоминания, и я заодно с ним ощущал что-то приятное из этого всего.
- Почему? - я пытался узнать все аляповатые и леденящие кровь подробности того времени, но я и так знал, что Джерард не упустит ничего интересного.
- Это была художественная школа, а искусство само по себе уже является сексуальным, очищающим опытом, - пояснил Джерард, раскинув руки в воздухе, создавая тонкую картину того места в моем воображении. - Нас просили создавать вещи вновь и вновь. Нам преподавали, учили рисовать и понимать искусство. Проще говоря, нас учили дышать.
Джерард сделал глубокий вдох, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. Выглядел он крайне серьезным. - Нас учили, что искусство - это жизнь. И наша жизнь в то время была сексом. Это был колледж; там все строится на сексе. Но, на этот раз эта была безопасная среда, где эксперименты и опыт поощрялись и закреплялись на холстах и бумаге. Всякое было... я имею в виду все, что угодно.
Джерард взглянул на меня огненно-горящими глазами. Страстно поцеловав меня, настолько глубоко и горячо, мы создавали само искусство. Мы продолжили дальше...
Он рассказывал мне о пьяных вечеринках, где вино и плоть были главными угощениями. Его рассказ наполняли полуобнаженные модели, любовные треугольники в стенах общежития, но больше всего - Вивьен.
- Она была первой девушкой, к которой я испытывал реальные чувства, - сказал серьезно Джерард, вызывая в моем воображении картинку с радостной, темно-земляничной рыжей головой, чье обнаженное тело, я видел когда-то на его диване. - Все другие девчонки, что были у меня, не вызывали во мне чувств. Они были лишь для отвода глаз, чтобы уберечься от избиений. Прежде, я всегда любил парней, да, именно любил. Они вносили страсть в мою жизнь. Но когда я встретил ее, все изменилось. Ну, не совсем. - Он остановился на мгновенье, сдвинув брови, пытаясь подобрать правильные слова. - Все же моя симпатия к мужскому полу осталась, но она единожды сбила меня и отвлекла с моего жизненного пути. Она подтолкнула меня к этому, и я так охотно купился. Было что-то в ней такое, в том, как она себя вела, ее смех или беззаботный характер... я хотел быть рядом с ней. Сначала, я думал, что это всего лишь дружба, но когда я уговорил ее стать моей обнаженной моделью, у меня просто не было пути назад. Я понял, что хотел ее больше всех, кого встретил в своей жизни на тот момент. А я всегда получал то, что хотел.
Я смотрел на Джерарда, пока он говорил, и пытался представить его вместе с женщиной. Он был настолько ярким и артистичным человеком, что я не мог представить такого в своих мыслях. Он был геем; он спал со мной. Ему, как предполагалось, должны нравиться мужчины - они ему и нравились. Я бы понял все намного лучше, если бы он сказал, что бисексуал, но нет же. Я напрямую его спросил об этом, и он со смехом отмахнулся и заявил, что мужчины и только мужчины. Он не видел себя между двумя крайностями. Он хотел быть на одном ясном пути, и он был на нем. Я все еще пребывал в смятении, не понимая, каким боком сюда попала Вивьен. Я понял, что она была женщиной, я видел ее обнаженной, так что я не стал задавать глупых вопросов. Он был решительно настроен, что является геем, но по-прежнему заявлял о своей бессмертной любви к этой женщине.
Должен признаться, что мне было завидно. Даже, если я ничего не понимал в полной мере, просто слушая, как он рассказывает о ней с той искоркой в глазах, заставило мой желудок сжаться. Я почти радовался, что не мог полностью его понять, потому что, если б понимал, то моя зависть была бы еще сильнее. Я старался не устроить шоу своим презрением, поэтому полностью сосредоточил внимание на Джерарде. Он слегка коснулся подробностей о Вивьен и их совместной жизни, наверное, из-за того, что их история все еще продолжалась. Из всех людей, друзей и любовников, она была единственной, кто сохранила постоянное место в памяти художника и его реальной жизни. Я зачарованно смотрел на него, но мне хотелось узнать больше, и главное - почему Вивьен из любовницы превратилась в просто друга?
- Ну, ладно, - ответил Джерард на мой вопрос, одновременно удобней устраиваясь на матрасе. - Художественная школа закончилась для меня. Я окончил ее и вся та сексуальная атмосфера, в которой мы жили, растворилась. Меня стала волновать только страсть к живописи. Мы с Вивьен стали все меньше и меньше заниматься сексом уже до того момента, когда до меня дошло, что мы давно лишь просто друзья. Мы больше не срывали друг с друга одежду, а лишь изредка целовались, чтобы показать свою любовь другим. Но, это можно охарактеризовать как... как привязанность. Мы начинали с похоти и секса, что наполняли атмосферу, позволяя искусству управлять нами, но это все, что мы делали. Творили искусство. Мы любили друг друга по-дружески, и как только художественная школа изжила себя, наша дружба обрела форму привязанности. Все изменилось, но это было только к лучшему. Она начала интересоваться другими мужчинами, а я просто остался.
- Правда? - глупая улыбка появлялась на моем лице каждый раз при упоминании других любовников или уже совершенно другой истории. Мы проговорили больше часа, и хоть одна моя сторона полностью онемела, потому что я ее конкретно отлежал, а мой мочевой пузырь разболелся, потому что был наполнен под завязку. Но мне было так тепло и уютно, что не хотелось никуда вставать.
- Кто был следующим?
- Алексей, - заявил Джерард, при этом сильно ухмыляясь. - Этот человек был тем, кто в первую очередь напомнил мне, почему я гей.
После недолгих смешков и быстрых коротких поцелуев, Джерард начал рассказывать мне историю про русского мужчину, с которым он познакомился, пытаясь продать одну их своих картин. Он был коллекционером произведений искусства, приезжал непосредственно из России, чтобы пожить немного в Штатах и приобрести какие-то хорошие картины для своей домашней коллекции. Он разговаривал на английском, но, по словам Джерарда, его акцент был настолько явным, что по нему можно было ездить.
- Я бы трахнул его голос, если бы мог, - он медленно проговаривал слова, а тон голоса был смешан с каплей вожделения.
- Я думал, ты не трахаешься, Джерард, - я смеялся, похлопав его по плечу.
- Мы не трахаемся, - он исправил меня, - но, по правде говоря, почти всегда это можно было назвать именно так. Сырое животное желание, не более. Я трахал Алексея в течение долгих семи месяцев, пока он не вернулся в Россию. Он обещал мне позвонить или вернуться через несколько недель, но так ничего и не сделал. А я и не хотел. Наши отношения были чисто физическими, и я был рад тому, как все сложилось. Уж лучше я буду держать его в памяти и оставлю все на своих местах.
Я кивнул, совершенно не понимая к чему он ведет. У меня никогда в жизни не было любовников - ну до него, но я мог понять его чувства в дружбе, что у меня была, и которую я в последствии потерял. Я и моя подружка Джессика, что перешла к нам в 9-ом классе, приехав из далекого города под конец учебного года. Мы были не более чем просто друзья из чистого отчаяния, встречались на уроках английского языка и попеременно делали домашнюю работу каждый день. У нее было четыре брата, а сама она была эдаким сорванцом, далека от женственности, как другие девочки, которых я знал. Но именно это и привлекло меня в первую очередь. Обычно с девочками (с любыми) я становился очень нервным, а с ней все было намного проще, она была такой приземленной. Мы тусовались вне школы пару раз, ходили в местный магазин комиксов, а потом спорили какой супер-герой круче. Мы не были такими близкими друзьями, как я с Сэмом, но здесь была лишь моя вина, я это понимал. В последний день учебного года она дала мне свой номер телефона, ведь мы знали, что вскоре она уедет. Джессика настаивала, чтобы я позвонил ей потом. Я проносил весь день этот клочок бумаги в кармане, что просто жег меня сквозь джинсовую ткань. Когда я вернулся домой, то, наконец, вытащил бумажку с нацарапанными цифрами и выбросил в мусорное ведро. Она была хорошим другом, давала советы, слушала мою ругань о родителях, но мне нужно было ее отпустить. Сэм так сильно донимал нас, когда видел в школе вместе. Его постоянных ехидных замечаний и комментариев сексуального характера было до одури много, что однажды Джессика не выдержала и заехала ему по яйцам, лишь бы он заткнулся. Остаток того дня Сэм провел у медсестры.
Я видел Джессику еще не раз в том же магазине комиксов, в который мы раньше ходили вместе, но я даже не здоровался с ней. У меня не было желания. Я помнил ее, как сильную четырнадцатилетнюю девчонку, что заставила Сэма плакать, и я хотел, чтобы все так и осталось. Мне не хотелось слушать о ее новом парне или новых друзьях, потому что раньше нам было по четырнадцать, и мы были слишком невинны и обеспокоены разве что обсуждением "Подростковых титанов".
Точно также было и у Джерарда с Алексеем. Он хотел запомнить его русский акцент, но не его самого, что вернулся бы или не вернулся через лет 10 с весом на 40 футов больше и со значительно меньшим количеством денег на счету.
- Я трахнул много людей после Алексея, - продолжил рассказывать Джерард, выхватив меня из собственной ностальгии. - Когда люди приходили ко мне и интересовались моим творчеством, в 8-ми случаях из 10-ти - все заканчивалось сексом. Иногда прямо на произведениях искусства. Но, среди них не было ни единой женщины. Несколько все же приходило ко мне, но ни одна из них не смогла сбить меня с толку, как это сделала Вивьен. Я никогда ее не трахал. Мы занимались искусством, точно так же, как и с тобой, - он ткнул меня локтем и притянул ближе. Я улыбнулся, встречаясь с его губами, когда он опустил свой подбородок, дабы задеть мой приоткрытый рот.
- Был ли еще кто-то в твоей жизни, с кем ты не просто трахался? - я лег назад на смятую простынь, а мой любопытный характер не давал мне успокоиться. Мне было почти жаль, что я задал этот вопрос. Мрачный характер Джерарда отразился, и он слабым голосом тихо прошептал:
- Да.
|
