Из-за новых впечатлений и выпавшего шанса понравиться хоть кому-либо, мальчик спал плохо, и утром, лишь рассвело, он вышел из-под моста, который был для него домом и частично укрывал в непогоду. Всё-таки весной грозы были сильными, как и осенью, но мальчик знал, что переживёт их: ведь самым сложным периодом в его жизни бродяжки была зима. Ледяная, безжалостная; она накрывала его снегом, словно холодным одеялом, и мальчик часто придумывал себе игру - будто он некий путник в горах, и ему приходится выживать в таких условиях. Ведь не он управляет природой...
Скорее, она играет им, как хочет.
Солнечные лучи, не сдаваясь, пробивались через плотную завесу тёмных туч, обогревая землю после прохладной ночи, и попадали на лицо Фрэнка, который чуть улыбался, чувствуя это тепло всё ближе подступающего лета. Он не знал толком, какой сейчас день недели, число или месяц, но осознавал, что ещё шла весна - тёплая днём, холодная ночью. И стоит наслаждаться этими днями, пока есть возможность.
Потому что осень принесёт в город ливни, холодные, порывистые ветра и меланхолию. В один из таких дней в прошлом году Фрэнк потерял мать и сестру, которой было девять лет, в то время как мальчику исполнилось шестнадцать. Война была в самом разгаре, но всю семью Фрэнка убили 31 октября, задолго до окончания этой кровавой битвы. Это был самый ужасный Хэллоуин из всех...
Вдалеке послышались громовые раскаты, и лучи солнца исчезли окончательно, заставив мальчика вздохнуть и вернуться в темноту моста. Будет дождь, и намокнуть мальчику никак не хотелось: ведь пальто придётся сегодня отдать, а Фрэнк не хотел, чтобы мужчина думал, что ему так нравится портить чужие вещи; Фрэнк даже надеялся, что тот станет приходить как можно чаще.
Джерард слишком быстро заинтересовал его, в нём, во взрослом человеке, Фрэнк не замечал ничего, что было бы так присуще его возрасту, вроде определённой, глубокой философии, серьёзности или той напыщенности, которой полно у богатых людей, изредка проходящих вблизи от моста - Фрэнк видел их. Он видел этих людей, гниющих изнутри от жадности, вульгарности и пошлости. Люди, считающие себя богатыми, на самом деле бедны.
А художник был больше похож на ребёнка, который так и не успел вырасти; в нём было то детское очарование, которое так понравилось Фрэнку. Джерард обладал какими-то особыми качествами, которые не позволяли грубо отталкивать его. Фрэнк намекал на это, подталкивал, но мужчина оказался упрямым. И если раньше, в их первую встречу, мальчик боялся приблизиться к Джерарду, то теперь ему почему-то хотелось сесть рядом с художником, согреться его теплом и насладиться той заботой, которую он любезно отдаёт. Мужчина не был похож на человека, который мог воспользоваться тем ростком доверия, что сумел пробить в сердце Фрэнка каменную стену, в своих корыстных целях. Он, скорее, просто делает то, что считает нужным.
Мальчик с улыбкой закрыл лицо длинными рукавами коричневого пальто, которое оставил ему художник, и с неким любопытством вдохнул запах, которым оно было пропитано. Фрэнк не мог понять, из чего этот запах состоял - смесь мятного чая, красок и какой-то лёгкой, эфемерной свежести, присущей больше лесу или природе вне города. Была, конечно, нотка дыма от дорогих сигар, но это всё, возможно, из-за нахождения в городе, где Фрэнк боялся показываться: всё там было диким, чуждым его сердцу и душе.
А это пальто, принадлежащее Джерарду, согревало Фрэнка и успокаивало. Мальчику стало интересно - что же будет от рук самого художника, если Фрэнк попросит обнять его? Он хотел слишком многого, слишком разного, и причём сразу. Прикоснуться, обнять, сесть рядом, просто говоря ни о чём...
Обнять по-другому, касаться совсем не так, как стоило бы, отдаться, ощутить, почувствовать...
И если первые желания были невинными, то последние пугали мальчика. Он не ожидал от себя подобных мечтаний и хотел бы от них избавиться, потому что всё это было неправильным, запретным... Но таким сладким и трепетным, что одно лишь представление подобного наполняло всё тело странной дрожью, захватывая, словно паутиной.
Но нормально ли это всего после второй встречи?
***
Дождь постепенно перерос в ливень, стеной скрывающий всё, что находилось за пределами моста, но Фрэнк отчётливо слышал, как кто-то бежал к нему по лужам, явно поднимая тучу брызг; и голос, зовущий его по имени, наполнял душу мальчика непонятной, но такой приятной сладостью, что он невольно улыбнулся, заметив Джерарда, влетевшего под каменную защиту. С чёрных волос капала вода, оба свитера, в которых он был, намокли. "Простудится ведь", - мелькнула мысль у мальчика в голове, и он поднялся на ноги.
- Я думал, ты не придёшь в такую бурю, - сказал Фрэнк, подходя к Джерарду ближе. Он старался спрятать остатки страха и недоверия к художнику, потому что не желал его обидеть.
- Ну, как видишь, я пришёл, - с улыбкой ответил Джерард, встряхнув волосами, как промокшая собака. - Боже, как же холодно...
- Возьми пальто, а это сними, - мальчик указал на два свитера - ткань салатового цвета выглядывала из-под тёмно-синей. - Иначе заболеешь. Давай, ну что ты как маленький?
Фрэнк с улыбкой, скрывающей волнение, отошёл на шаг назад, замечая, как Джерард слегка краснеет, говоря что-то о том, что он-то уж точно не ребёнок, и просто протянул мужчине его пальто, отводя взгляд. Фрэнку неловко и стыдно за свои желания, но всё же он не может ничего с этим сделать, думая, что само как-нибудь пройдёт. Тем более, что звучит это плохо - а по ощущениям наверняка будет наоборот.
Просто смотреть, просто прикасаться, просто чувствовать...
... Небо темнело - наступал вечер - а дождь всё не прекращался, то утихая и начиная моросить, то усиливаясь вновь. В итоге под мостом снова образовалась маленькая речка, и художник, немного поспорив с Фрэнком о том, что куда лучше провести пару дней в тепле, чем на холодном, пронизывающем до костей ветру, уговорил мальчика побыстрей собраться и вместе отправиться к Джиму. Фрэнк боялся. Джима он ни разу не видел, и, соответственно, не доверял ему. И было, всё ещё оставалось лёгкое недоверие к Джерарду - но, в любом случае, что бы себе не напридумывал Фрэнк, он с художником вскоре бежали под дождём в сторону кладбища, чуть вздрагивая от громких громовых раскатов.
Улицы были совсем пусты, что и понятно - люди предпочли сидеть дома в такое ненастье, греясь у каминов и завернувшись в плед, чувствуя себя при этом комфортно и хорошо - но счастливы ли их загрязнённые, заточённые в тяжёлые оковы, души? Счастливы ли люди, вынужденные едва ли не с рождения отдаваться плотским удовольствиям, не задумываясь об этом?
По крайней мере, Фрэнк с Джерардом, не имеющие даже четверти того, что есть у богатых, сейчас были счастливы, как маленькие дети, бегущие по лужам в ужасный дождь.
***
- Боже, Джерард, какой нормальный человек станет в такую погоду куда-то ходить? - в своей привычной манере спросил Джим, кидаясь к небольшому шкафу и вынимая оттуда чистую, сухую одежду с парой полотенец.
- Я же не просто так, у меня было важное дело, - Джерард со вздохом сел на ближайший стул. Единственным его желанием сейчас было согреться и выпить кружку чая с мятой, который он так полюбил.
- И какое? Намокнуть? Так ты его сверх меры...
Речь Джима прервал тихий голос Фрэнка, который обратился к Джерарду:
- Можно мне уйти?
Оба мужчины повернулись к Фрэнку, который в некотором смущении и страхе стоял у двери, явно не желая быть лишним и попросту навязывать себя замеревшему от неожиданности Джиму, который разглядывал его. Каштановые волосы, с которых стекала вода на тёмно-зелёный ковёр, до странности несчастное выражение лица; мальчик чуть заметно дрожал от холода, но держался.
Хотя сам Фрэнк чувствовал себя так, словно он вот-вот расплачется, слишком стесняясь и боясь окружающих его людей. Джерард ведь, по сути, насчёт ночи ничего не сказал...
- Да о чём ты говоришь, Фрэнки? На улице холодно, а здесь хотя бы нет такого ледяного ветра. - Джерард подошёл к мальчику, пытаясь заглянуть ему в лицо, но Фрэнк опустил голову, разглядывая мокрый ковёр на полу.
- Я не хочу мешать. Мне лучше уйти...
- Кто тебя пустит-то? - добродушно заворчал Джим, подходя к мальчику и протягивая ему чистую одежду и полотенце. - В такую погоду только дуралей из дому выйдет...
Джерард ободряюще улыбнулся Фрэнку, точно так же принимая из рук Джима вещи, и, получив в ответ лёгкую улыбку, вполне удовлетворился этой реакцией. Мальчик должен уметь различать людей, выделять нормальных среди прогнивших.
И Джерард научит его этому.
...- Боже мой, Джерард, ты не рассказывал мне об этом! Вот больше не буду верить твоим словам, врунишка несчастный...
Художник усмехнулся, глядя в кружку мятного чая, над которым тонкими замысловатыми узорами поднимался пар.
- Он помог мне... Нет, не так. Он спас меня. Только они всё равно не в первый раз приходили.
Успевший сделать большой глоток Джим поперхнулся от неожиданности, и поражённому не меньше Джерарду пришлось похлопать его по спине, при этом спрашивая у Фрэнка:
- Что ты имеешь в виду?
Мальчик был не рад этому вопросу. Картинки из прошлого закружились перед глазами: разноцветные, наполненные сперва слепой надеждой, глупым доверием, а после - болезненным разочарованием в людях.
Кадры воспоминаний всплыли на поверхность ароматного мятного чая, кружась в нём и выстраиваясь в правильном порядке, заставляя погрузиться в них... И Фрэнк не смог устоять.
"Кровавая осень.
Окрашенный алым ноябрь.
Маленький мальчик сидит под мостом, накрывшись старым отцовским свитером, который он несколько дней назад унёс из дома - ему, сыну итальянки, появляться в городе равнялось смерти.
Если эти люди убили его девятилетнюю сестру, то что они сделают с ним? ИХ не остановит то, что у него нет оружия, ИМ всё равно, что он всего лишь ребёнок. Главное, он иностранец, а им место лишь в безымянных могилах; также трупы могли сжигать прямо на улицах, и души мёртвых точно так же рассыпались пеплом, подобно телам.
А здесь, под этим мостом, было спокойнее, хоть и холодно - особенно сейчас, в наступивших сиреневых сумерках, в которых тают последние крики и запахи крови и сожжения.
Запах Смерти.
- Ох, Эрик, посмотри на это. Какой кошмар.
Мальчик испуганно вздрогнул, поднимая голову - под его каменную защиту, которую он стал называть домом, зашли трое мужчин. Он мог разглядеть, что они не в форме, но это успокаивало мало. Мальчик уже не знал, кому верить.
- Ты что здесь делаешь? И совсем один, - сказал первый, сделав шаг вперёд.
- Да в такое недетское время! - добавил второй, переглядываясь с первым. Фрэнк вздохнул.
- Мою семью убили, и жить мне больше негде, - ответил он, разглядывая свои колени. Третий мужчина заметно оживился.
- То есть, ты совсем один, и о тебе некому позаботиться?
Маленькое сердце мальчика учащённо забилось - быть может, ещё не всё потеряно? Может, он сможет вспомнить, что такое родительская любовь, ласка и забота?
В душе - буря, на лице - маскирующая её печаль.
- Именно так...
Фрэнк поднял голову, когда трое мужчин подошли ближе; один из них присел рядом с мальчиком на колени, заглядывая в лицо. На их лицах сияли странные улыбки, которые мальчик обычно видел у военных.
- Тебе не к кому пойти, за тебя никто не заступится, ты совершенно беззащитен... Тем лучше, - тот, что сидел рядом, резко хватает мальчика за руки, придавливая к сырой земле, и Фрэнк понимает: что-то не так. Лишь когда остальные двое с одинаковыми ухмылками начинают расстёгивать свои пояса на брюках, он понимает, ЧТО именно они хотят.
Просьбы отпустить никто не слушал.
Крики боли были заглушены грубой, сильной рукой.
По всему телу остались синяки за борьбу и сделанные царапины.
Когда мужчины ушли, оставив Фрэнка лежать на холодной, замёрзшей земле, мальчик понял - никому нельзя доверять. Доверишься - будет больно. И не важно, как - физически или душевно. Боль - это плохо.
Слёзы бриллиантами катились по лицу, теряясь в земле. Он отвратителен, грязен, подобно этим животным, которые сотворили такое с ребёнком. Но они научили его подозрению, страху, недоверию...
Снег, выпавший так неожиданно двадцать первого ноября, покрыл землю тонким слоем, тихо ложась на дрожащее, хрупкое тело, покрытое ужасными следами произошедшего, на покрасневшее лицо... И алую детскую кровь, пролитую во время сотворения одного из самых ужасных поступков человека; поступок, которому нет прощения.
- Никогда. Никому. Не верь. - Тихо прошептал мальчик, глядя в белоснежное небо над собой, мечтая о том, что когда-нибудь и он станет одним из этих умирающих, танцующих свой последний танец снежинок."
- Фрэнк?! Фрэнк, Господи, да что с тобой?!
Взволнованный голос принадлежал Джерарду. Ни капли не фальшивый, а искренне обеспокоенный и даже слегка испуганный. А в самом деле, что произошло?
В кружке с ароматным чаем плавали лишь два листика мяты, и больше ничего. Никаких воспоминаний, остро режущих сердце, никаких криков, которые недавно словно наполняли всю маленькую комнатку.
- Я... Всё в порядке. Вспомнилось кое-что...
Карие глаза перенеслись на почему-то стоящего Джерарда, потом на поражённого Джима, и обратно. Сколько времени вообще прошло с той минуты, как мальчик вспоминал тот чудовищный день?
- Господи, Фрэнки, не пугай меня так больше. Я минуты три ждал от тебя ответа, а ты всё смотрел в кружку с чаем и молчал... Не надо меня пугать, ладно? - Джерард еле ощутимо сжал плечи Фрэнка, глядя ему в глаза. Мальчик опустил голову.
- Прости.
Художник со вздохом сел обратно на стул, взяв свою кружку и большими глотками допивая успевший остыть чай - листья мяты он держал в руке, после чего, поставив опустевшую кружку на стол, зачем-то растёр листья в ладонях; Джим сделал то же самое. Фрэнк же, в свою очередь, даже не притронулся к оставшемуся чаю - его интересовал Джерард. Неужели он и впрямь переживал за него? Они даже толком не знакомы. Мальчик не знал возраст художника, не имел понятия о том, где он вырос... Одно лишь мальчик знал точно: его влекло к Джерарду, который словно пережил то же самое, что и Фрэнк. Его тянуло к мужчине, окружённому туманом таинственности, но он не мог так быстро довериться ему. Хотел бы, но не мог. Старые принципы и произошедшее, что сильно подкосило мальчика, сделали своё дело. Всё доверие, пустые надежды и глупые мечты о счастье Фрэнк запер глубоко внутри себя, уже не стараясь думать о том, что это случайное знакомство с художником всё изменит. Скорее всего...
Да, скорее всего, он просто исчезнет из его жизни.
- Так, а где мы парнишку спать положим? - спросил Джим, когда закончил мучить несчастные листья мяты - теперь мягкий аромат заполнил помещение, приятно кружа вокруг трёх человек.
- В моём кресле, я буду спать на полу. - За мальчика ответил Джерард.
- Пол холодный, - Фрэнк взглянул на Джерарда, тут же поймав удивлённый взгляд его зелёных глаз. - Я привык, поэтому давай лучше я на пол лягу.
Впрочем, как и ожидал мальчик, Джерарду это решение не понравилось - он стал забавно размахивать руками, словно птица.
- Нет-нет-нет, я не позволю тебе это сделать! Ты спишь в кресле, и это не оговаривается. В конце концов, там хоть немного удобней, чем на полу.
Ну разве можно спорить с этим упрямцем?
***
Стук капель по стеклу, мерное дыхание лежащего где-то в темноте Джерарда, изредка звучащие раскаты громка вперемешку с довольно частыми вспышками молний... Фрэнк, который приучил себя спать чутко, никак не мог заснуть. То его разбудила резкая, яркая вспышка, озарившая помещение на короткий миг, то громкий удар грома, словно молот, бьющий по небесной наковальне... В итоге мальчик просто вспоминал.
Вспоминал, как мама уговаривала его сбежать в другой город, вспоминал алые реки на улицах, вспоминал сестру... И маленького Билли.
Десятилетний Билли Уэстер был единственным другом Фрэнка, и, когда Айеро исполнилось шестнадцать, они сбежали вместе, потому что родители малыша, что погибли первыми, были финнами, решившими искать счастье в другой стране, но через два года после такого решения оказались в самом центре "мясорубки". Мальчики собрали вещи, и, под покровом ночи, направились к лесу, куда рассчитывали бежать утром вместе с матерью и сестрой Фрэнка. Просто Билли плакал, говоря, что ему страшно, что он не хочет больше видеть кровь. И Фрэнк, глядя в наполненные болью голубые глаза мальчика, не смог ему отказать.
Тем более, ночью обычно было тихо и город спал, чтобы с утра увидеть новую кровь и трупы.
Одна-единственная слеза затерялась в белой ткани подушки, когда Фрэнк наконец вспомнил, что случилось с Билли.
"- Мы свободны? - с некой радостью спросил малыш, беря руку Фрэнка, когда они остановились у заброшенных улиц города. Где-то закаркали вороны, словно предвещая скорую беду.
- Тише, Билли, тише. Нам надо тихонько перейти эту последнюю черту - вон там, за бывшей школой, видишь? И всё. Но военные явно поставили там...
Но маленький мальчик, радуясь тому, что он больше не увидит реки человеческой крови, с весёлым криком "Догоняй!" бросился вперёд, выпустив ладонь Фрэнка из своих пальцев.
- Билли, стой, не надо! - Фрэнк кинулся было за ним, но оглушительный взрыв, смешанный с коротким детским криком, заставил его быстро упасть на землю, закрыв голову руками.
Вот что он хотел сказать - военные установили мины на окраинах города, чтобы никто не сбежал.
Красные капли украсили одежду и руки Фрэнка, пролившись кровавым дождём, и, когда мальчик пересилил себя, он увидел лишь лёгкую дымку и алые брызги на грязном асфальте.
А от маленького Билли, который для Фрэнка был как родной брат, не осталось и следа."
Фрэнк не мог больше слышать эти успевшие надоесть звуки, и, аккуратно поднявшись с кресла, захватил с собой одеяло с подушкой, направляясь в сторону Джерарда - при коротком, ослепительном свете, он заметил его фигуру под тонким пледом.
"Под ним, наверное, всё равно холодно", - подумал Фрэнк, ложась рядом на расстеленную на полу простыню и вздрогнул, стоило полностью опуститься на холодную ткань. Как же Джерард ту не замёрз, он же явно не привык к такому! Желая всё же удостовериться, Фрэнк аккуратно протянул руку, дотрагиваясь пальцами до щеки художника.
Странно. Горячая.
- Фрэнки, уйди, ты холодный, - засмеялся вдруг Джерард, мягко перехватив руку мальчика и убирая её. - Как ты так замёрзнуть умудрился?
Фрэнк пожал плечами, немного дрожа, после чего, буквально перешагивая через все свои страхи, вцепился пальцами в свитер художника, пряча в тёплой ткани своё лицо. Он слышал, как удивлённо выдохнул Джерард, но потом аккуратно, будто боясь сделать что-то не так, еле ощутимо притянул его ближе к себе.
- Ты странный что-то, - заметил он, немного отстраняясь от мальчика и заглядывая ему в лицо.
- Я не знаю тебя.
Всего четыре слова, произнесённые шёпотом, заставили Джерарда замереть. Так что, проблема страхов Фрэнка лишь в том, что он не знает Джерарда? Как-то глупо получается. Они могли давно уже поговорить, так почему же раньше Фрэнк молчал?
- Меня зовут Джерард Артур Уэй, мне двадцать лет; я вырос в приюте, потому что мать умерла, когда мне было одиннадцать лет, а моему брату восемь. В восемнадцать меня из приюта выгнали, даже не сделав какие-либо документы. Что ещё... Я видел войну, видел все её ужасы, но постоянно находился в тени. После окончания войны в декабре прошлого года, я решил, что покажу людям всю красоту этого мира. Пожалуй, всё.
Он замолчал, слушая мерный стук дождя по стеклу, потом обратился к Фрэнку вновь:
- Что ты можешь сказать про дождь?
- Мокро, холодно и ужасно.
- А теперь послушай: звук, с каким капли разбиваются о стекло и крышу, это своеобразная музыка, просто мы не можем её разобрать. Или линии молний, прорезающие небеса - словно белые нити, старающиеся зашить дыру на тёмной ткани дождевых туч. Если ты не слышишь эту музыку, не видишь эту скрытую красоту в природе, то жизнь лишаешь ярких красок. Вот что ужасно, Фрэнк. Ужасны люди, заставляющие себя проживать дни в оковах Общественного Мнения, считая себя за истинных людей, а нас или тех, кто выделяется, принимают за отвратительных существ.
Фрэнк смотрел на художника широко раскрытыми глазами, после чего снова скрыл лицо в тёмно-синем свитере мужчины, проговорив чуть слышно:
- Я не знаю, почему ты помогаешь мне. Может, мне больше нравилось жить одному, во тьме, прячась от людей и холодного города, равнодушного ко мне? Почему ты не понимаешь мои намёки на то, чтобы ты ушёл, ты всё равно сделаешь это когда-либо, а я просто не хочу страдать... Я хочу, чтобы после этого дня ты оставил меня, дал мне уйти, не воспользовавшись мной так же, как другие... Оставь меня...
Эта речь ошеломила Джерарда; он думал, что они уже прошли через это, думал, что Фрэнк и сам больше не хочет быть один, ведь не так давно он сам говорил, что Джерард может заходить к нему под каменный мост в любое время. Так почему же сейчас он говорит такие странные слова?
- Я сам себя не понимаю, - сдавленно произнёс Фрэнк, и Джерард понял, что мальчик плачет - его плечи дрожали, а немного промокший свитер и пальцы, как-то судорожно сжимающие ткань, довершали картину. Художник всё-таки решился на более успокаивающее действие.
- Фрэнки, знаешь, что я думаю? Что ты в равной степени боишься как быть одиноким, так и раскрыться кому-то, - Джерард стал мягко гладить Фрэнка по голове, чуть улыбаясь тому, насколько странным было ощущение - худое, хрупкое тело маленького мальчика, отчаянно ищущего любви и заботы, только прося об этом незаметно, безмолвно. - Я понимаю, ты боишься, что я воспользуюсь тобой, как те трое, но Фрэнки, я правда не такой. То, что те, кхм, "люди" сделали с тобой, происходило и со мной в приюте.
Мальчик поднял голову, встречаясь взглядом с глазами Джерарда - даже в полутьме он выглядел спокойным, передавая это же и Фрэнку.
- Но ведь... это приют, они не станут поступать так с детьми!
Джерард невесело рассмеялся, глядя в покрасневшие глаза Фрэнка - даже со слипшимися от слёз ресницами он выглядел мило.
- Им всё равно. Мне было тринадцать лет, когда я сказал одной из смотрительниц, что это я разбил окно в комнате, а не мой брат. И меня в первый раз отправили к охранникам, которым слишком нравилось унижать детей подобным образом.
- Но зачем ты сделал это, если вина была не твоя?
Художник снова рассмеялся, словно его совсем не тревожило то, что Джим может проснуться в любой момент, хотя старик просто немного заворочался в своём кресле.
- Ты так напомнил мне Майки! Он точно такой же вопрос задал, когда я рассказал ему, что со мной сделали. Я просто обещал матери, что буду заботиться о нём, пока меня не выдворят на холодные улицы, и я всегда заступался за брата. Он младше меня, всё-таки.
- Ты странный, - забормотал Фрэнк, устраиваясь поудобнее. Он продолжал не доверять Джерарду, но страхи как-то сами собой исчезли - ведь если Джерард прошёл через то же самое, то вряд ли он сделает ему что-то плохое, как те люди.
- Фрэнк, ты можешь не доверять мне, но прошу, не думай, что я поступлю с тобой так же, как те люди.
Что ж, мальчик это уже понял - и поэтому просто кивнул в ответ. Недоверие стало его спутником, он не мог от него избавиться, даже если хотел. "Никому не верь" - вот его правило.
Город отобрал у него не только семью и будущее, но и внутренний свет, оставив в сердце лишь крохотный лучик надежды; веры в простую человеческую доброту.
|
