Несмотря ни на что, я очень люблю свою маму и стараюсь прислушиваться к ней, ища в её предложениях, которые она все ещё не очень умело строила, совет и поддержку. Врачи говорили, что она вряд ли полностью осознает все, о чем ей рассказывают и даже то, что видит, но мы с Майки предпочитали в это не верить: общались с ней, как и раньше, до той аварии, и между собой никогда не обсуждали её слова как что-то, сказанное бессознательно. Мы даже не говорили о ней, как о больной, пусть даже и оба понимали, что она не совсем здорова. Она помнила, что мы её сыновья и заботилась о нас по-прежнему, хотя уже и не могла помогать нам так же, как раньше. Просто больше не знала, как это делать.
Нам было разрешено посещать её раз в месяц. Ей покидать территорию больницы нельзя, зато у нее была возможность звонить мне или Майку несколько раз в неделю. Она всегда звонила мне. Майки не обижался: на том листке, где записаны наши номера, мой оказался первым, поэтому она набирает его. В прошлый звонок мамы, когда медсестра, следившая за ней, забирала у неё телефон, я попросил эту медсестру кое о чем. Честно говоря, я уже успел забыть про эту просьбу: я нередко забывал о всяких мелочах, даже если они были немаловажными, как в этом случае. Но забытые мелочи имеют свойство напоминать о себе самостоятельно, не так ли?
***
Когда я через десять минут, после ухода Фрэнка из кухни, заглянул в гостиную, парень уже спал, подобрав колени к груди. Мне в голову снова пришло то же сравнение, что и в больнице – он был похож на ребенка и тогда, когда много разговаривал, и теперь, уснув в такой позе. Я не стал зацикливаться на этой мысли, просто закрыв в гостиной дверь и вернувшись на кухню, решив, что неплохо было бы приготовить ужин. Я в самом деле любил возиться на кухне, занимаясь готовкой, и, на мой взгляд, в этом не было ничего удивительного или неправильного. Мама больше не могла радовать нас с братом вкусными блюдами, ни у одного из нас не было девушки, которая занималась бы этим, поэтому роль повара отошла ко мне. Честно говоря, я увлекся этим лет в пятнадцать, когда всё ещё было хорошо и я мог, сидя на кухне и что-нибудь рисуя в своём постоянном спутнике – блокноте, наблюдать за мамой, которая проводила на кухне чуть ли не большую часть дня, находя каждую неделю новые рецепты или радуя нас своими фирменными блюдами, которых у неё было чуть ли не около десятка. Сейчас, вспоминая то время, я понимаю, что оно было самым счастливым в моей жизни, и вряд ли когда-нибудь ещё мне будет так хорошо. Я слишком изменился, когда мне было двадцать лет, в той аварии, которая унесла жизнь нашего с Майки отца и отдалила от нас нашу мать.
Достав из морозилки небольшой кусок купленного только сегодня мяса, я отправил его в микроволновку на разморозку, стараясь действовать тише, чтобы не разбудить своего незапланированного гостя. Сейчас, семь лет спустя, я мог думать обо всём, что тогда случилось, относительно спокойно, во всяком случае, мысли уже больше не вызывают у меня истерики, как раньше. Поначалу мне казалось, что я сойду с ума, пожалуй, некоторое время я действительно был не в себе, и теперь я понимаю, что достаточно легко отделался как в физическом, так и в моральном плане. Я был на заднем сидении машины, когда её вынесло на встречную полосу, прямо под колеса многотонной фуре. Такая глупая авария, одна из тех, что случаются по вине мокрой трассы. Мне повезло: я потерял сознание от первого же удара, пришел в себя уже в больнице и не видел изуродованного тела отца.
Нож скользнул в сторону, и я тихо ахнул, отдернув руку. Из указательного и среднего пальцев на левой руке буквально брызнула кровь, должно быть, порезы были достаточно глубокими. Я опять не заметил, как окунулся слишком глубоко в собственные воспоминания, которые, несмотря на прошедшее время, до сих пор доставляли слишком сильную боль.
Злясь на самого себя за то, что дал мыслям волю, я отправился в ванную, стараясь успокоиться и посасывая пальцы. Во рту тут же появился противный солоновато-железный вкус крови, а в голове, как сорняк после дождя, разрасталась досада, за которую я тут же схватился. Раздражение всегда помогало мне прийти в себя, причем с каждым разом это помогало всё эффективнее. Время очень медленное, когда дело касается воспоминаний, но оно залечивает их, пусть и тогда, когда они уже успевают истерзать душу. Я ничего уже не могу изменить, ничего не могу сделать лучше, а делать хуже, загоняя самого себя в ловушку, которая лишит меня разума, - бессмысленно. Эгоистично. Если мне не хочется продолжать быть собой для самого себя, я должен делать это для матери и брата, которые любят меня и нуждаются во мне. В каждом человеке кто-то нуждается. Каждый человек нужен кому-то прямо сейчас, или будет нужен завтра, а может – через несколько лет. Представьте себе, что вы сдались, вы сошли с ума или покончили жизнь самоубийством и тем самым уничтожили не только самого себя, а ещё сотни дней, десятки лет, которые могли произойти, но теперь уже никогда не случатся. Вы уничтожили не только себя, но и чье-то счастье, как бы банально и глупо это ни звучало. Никому неизвестно, что с ним случился в будущем. Никто не имеет права уничтожать это будущее.
Обработав оказавшиеся действительно довольно глубокими ранки, воспользовавшись маленькими кусочками пластыря и почти полностью успокоившись, я вернулся на кухню. Убрав несколько кусочков, на которые попала моя кровь, я продолжил мелко нарезать мясо, теперь уже стараясь не слишком отвлекаться на мысли, чтобы не порезаться ещё раз. Я действовал неторопливо, зная, что Майки придет ещё через несколько часов, а Фрэнк, если он вдруг и согласится поесть, проснется нескоро. Впрочем, я глубоко сомневался, что он останется на ужин, к тому же, я не собирался слишком настаивать. Думаю, я уже сделал для него достаточно, и попытки оставить его на ужин доставят неудобства и ему самому, и мне с Майки. Да, точно, Майки, про него тоже не стоит забывать. Он не будет в большом восторге, если увидит своего интерна у себя дома.
Покончив с нарезанием мяса, я выложил кусочки на противень, заранее смазав тот маслом, и достал из холодильника баночку с соусом. Я был рад, что смог отыскать именно этот в супермаркете на этот раз: обычно я попросту не успевал его приобрести, он пользовался довольно большой популярностью из-за своих вкусовых свойств, просто божественного запаха и того, что с ним мясо получалось намного мягче, чем с любым другим, даже самостоятельно приготовленным соусом. Заливая мясо – за что у меня ушла треть всей баночки – я невольно глубоко дышал, чуть ухмыляясь и справляясь с желанием есть чертов соус ложкой прямо из банки. Ну, уж нет. Томленый с мясом под высокой температурой он намного вкуснее. Возможно даже вкуснее самого мяса.
Отправив противень в духовку, я решил взяться за гарнир – как всегда, немного овощей – и уже открыл холодильник, но, немного испугав меня, хлопнула входная дверь. Это было довольно странно, потому что Майки, приходивший со всех этих праздников раньше, чем обычно, всё равно должен был прийти ещё как минимум через полтора часа.
Я закрыл холодильник и вышел в прихожую, к своему немалому удивлению действительно увидев там брата, который как-то слишком медленно разувался. Зная его, я с уверенностью мог сказать, что к алкоголю он не притрагивался – он пил очень редко, настолько редко, что не делал этого уже несколько лет, и вряд ли изменил себе ради какого-то корпоратива на работе.
- Майки? – вопросительно произнес я, когда он распрямился и стала заметна его ещё более сильная, чем обычно, бледность.
- Привет, - он как-то отстраненно улыбнулся и, проходя мимо меня на кухню, негромко добавил: - Мама звонила.
Пока Майки набирал в себе стакан воду и медленно пил её, я быстро и суетно пытался проанализировать ситуацию. С мамой всегда разговаривал я, я уже привык к этому, привык понимать её и заталкивать почти каждый раз подкатывающие к горлу спазмы, иногда даже улыбаясь и представляя, что она просто уехала отдыхать куда-то, игнорируя её проблемы с речью. Брат не общался с ней лично, даже несмотря на то, что иногда мама просила дать ему трубку. Я знал, что он любил её не меньше, чем я, но ему далось всё, что случилось, сложнее, чем мне. Он почти не разговаривал целый год после аварии, ещё пару лет не ездил со мной в больницу, с большими проблемами соглашаясь на мои уговоры даже теперь, когда приходило время посещения. Я хотел как-то помочь ему справиться с этим, пытался поговорить, но он закрывал от меня, и я…
Боже, как я мог об этом забыть! Я должен был хотя бы предупредить Майки, не знаю, хотя бы намекнуть, или…
- Почему она позвонила мне? – он, наконец, оторвался от стакана и взглянул на меня. Я, с облегчением, заметил, что он выглядит спокойнее.
- Просто, - выдохнув, я осмелился поднять на брата взгляд, - я попросил медсестру, чтобы она иногда набирала твой номер вместо моего.
Он молчал, глядя куда-то над моим плечом. Воспользовавшись этим, я продолжил.
- Майк, она скучает по тебе, ей не достаточно видеть тебя раз в месяц, ты…
- Я знаю, - он перебил меня, тяжело вздохнув и проведя ладонями по лицу, - и ты прав. Мне давно пора было поговорить с ней и перестать на каждой встрече сидеть с отсутствующим видом, только, Джи, не торопи меня, хорошо? Я не смогу справиться быстро, - неопределенно поведя в сторону рукой, Майк взглянул на меня чуть ли не умоляюще. Не колеблясь, я кивнул, стараясь скрыть собственную радость от его слов.
- Хорошо, Майк, но я прошу тебя, не закрывайся, если будет слишком тяжело, не надо, так ты сделаешь только хуже.
Несколько секунд он смотрел мне в глаза, а затем медленно опустил голову в знак согласия. Я выдохнул, чувствуя, как напряжение постепенно уходит. Только что у нас с братом был едва ли не самый откровенный разговор за последние несколько лет, и он закончился хорошо, без ссоры или тяжелого пустого молчания. Майки все ещё немного тяжело дышал, принятое решение далось ему очень непросто, потому что он шел к этому очень долго, но, всё-таки, он пошел на это сейчас, и, я знаю, что ему действительно понадобится много времени для того, чтобы успокоить дыхание и уметь улыбаться, слушая мамин голос.
Чувствуя некоторую неловкость, повисшую в воздухе, я уже хотел сказать что-нибудь отвлекающее, как у меня за спиной, неожиданно для меня и, тем более, для Майки, раздался негромкий голос Фрэнка:
- Извините, я просто хотел сказать, что… - увидев, что мы оба на него смотрим – я вопросительно, а Майки с огромным удивлением, Айеро запнулся, смущенно нахмурившись, - хотел сказать, что я, наверное, пойду, - он остановил взгляд на мне, - спасибо за помощь.
И, неуверенно улыбнувшись, он попятился назад. Через минуту входная дверь за ним захлопнулась, и я повернулся к Майки, удивление которого, кажется, всё возрастало.
- Что он здесь делал?
Ухмыльнувшись, я выдохнул и вдруг, поняв, как это всё выглядело со стороны брата, рассмеялся. Наверное, у меня уйдет некоторое время, чтобы объяснить ему всю ситуацию, но для начала я, пожалуй, проверю, как там мясо в духовке.
|
