- Боже мой, Фрэнк... – девушка прижала свою слегка пухлую ладошку ко рту, едва сдерживая уже навернувшиеся на глаза слёзы. – Ты... ты сам видел это?
Окутанные уютным полумраком кухни, они пили чай и просто болтали на разные темы, потому что кроме этого им ничего не могло потребоваться в холодный воскресный вечер сентября, пока и без того чувствительное тело Фрэнка не заявило о себе слишком явно. Джамия стояла так уже около минуты, не смея даже двинуться, чтобы взять лёд из морозильной камеры, хотя друг не преминул сказать об этом с самого начала. Каждый раз, когда девушка снимала с Фрэнка верхнюю одежду, и не важно, кофту, толстовку или футболку, она не могла спокойно смотреть ни на тело, буквально всюду испещрённое не глубокими, но всё же явно заметными алыми царапинами, ни на молочную кожу, которая во многих местах теперь имела фиолетовый оттенок.
"Они быстро заживают, можешь не беспокоиться", - говорил Фрэнк, указывая на ставшие жёлто-зелёными окружности на рёбрах, на что девушка лишь молча кивала, продолжая раз за разом проходить смазанными лечебной мазью пальцами по покалеченным местам. Но Джамия ни в коем случае не могла не беспокоиться, потому что ей было далеко не безразлично физическое состояние лучшего друга и по совместительству соседа по квартире.
- Нет, Джам, ты знаешь, мне хватает ужастиков, - в голосе Фрэнка легко можно было услышать улыбку, которая в тот момент посетила его мягко очерченные губы, но они оба знали, что устали, так чертовски устали от всего этого. – Просто постарайся сделать так, чтобы тупая боль перестала преследовать каждое моё движение, хорошо?
Девушка только кивнула, хотя прекрасно знала, что друг не сможет этого увидеть, и, выйдя из туманного облака плохих мыслей, направилась за пачкой льда.
- Что на этот раз? – Джамия огорчённо вздохнула, прижимая небольшие пачки к гематомам на ключицах и рёбрах. Фрэнк лишь сморщился, но только оттого, что было неприятно холодно; он знал, что после всё пройдёт, и останется приятное покалывание от долгого держания уже успевшего нагреться льда.
- Как и всегда, - голос парня слегка дрогнул, после чего в нём снова можно было слышать привычную горечь сожаления, но только Фрэнк знал, что это значит на самом деле.
* * *
«Входная дверь с нарушаемым тишину грохотом захлопывается, этот звук смешивается с переливистым бренчанием вставленной в замочную скважину связки ключей и спешным скидыванием хлюпающих ботинок. Из прихожей раздаются чересчур громкие звуки, от чего сидящий в полной темноте гостиной Фрэнк вздрагивает и съёживается, словно пытаясь уменьшиться в размерах, но все попытки тщетны.
- Где ты, сукин сын, отвечай, - этот голос, больше похожий на рёв разъярённого быка, медленно разрывает тонкую оболочку здравого сознания уже дрожащего парня. Ещё немного, и он не выдержит. – Я знаю, что ты здесь.
Он и не думал прятаться. Он просто ждал, когда Джерард, наконец, вернётся с очередной попойки, точнее, завалится пьяным к нему домой. Так что Фрэнк всего лишь сидел в собственной гостиной и ждал неизбежного.
- Ах, вот ты где, - размашистой и абсолютно пьяной походкой парень ввалился в тишину тёмной комнаты, пытаясь найти взглядом сидящего на довольно видном месте Фрэнка. Наконец, заметив его, он приблизился к парню вплотную, так, что Айеро почувствовал количество выпитого спиртного, и криво улыбнулся. – Привет.
Фрэнк лишь молчал, с силой сжимая губы в тонкую полоску; он не смел даже посмотреть в эти до отказа пьяные и одновременно такие любимые глаза, которые парень заботливо называл "удивительными". Он боялся заглянуть в них всего один раз и разочароваться, но уже навсегда. Ещё несколько томительных секунд, проведённых в тишине, нарушаемой хаотичным сбивчивым дыханием Джерарда, и пустое пространство комнаты наполняется звуком смачной крепкой пощёчины.
- Я сказал "Привет", - длинными холодными пальцами Джерард ухватился за шею Фрэнка, прижимающего ладонь к горящей щеке. – Неужели ты не скучал по мне?
Голос Уэя жалил не хуже змеи, колол парня прямо в обливающееся кровью сердце, доставляя такую убивающую для Фрэнка и желанную для Джерарда боль. С каждой секундой он сжимал горло собственного парня всё сильнее, и он знал: от подушечек пальцев точно останутся синяки. Это доставляло удовольствие, пронизывающее до кончиков угольно-чёрных волос, для наспиртованного мозга, но на самом деле Джерард даже не догадывался, насколько больно делает единственному любящему человеку – и физически, и душевно. Он не знал, что каждый раз Фрэнк едва сдерживается, чтобы не уйти, предоставляя Уэя самому себе, отдавая его на волю ежедневного медленного, но верного саморазрушения. Но он ни в коем случае не может этого сделать, даже если хочет, даже если всё достало его настолько сильно, что хочется выть, и он терпит. Терпит, пока Джерард в очередном бессознательном порыве ярости, подкрепленным дюжиной выпитых бутылок пива, один за другим наносит удары по всему, что видит и не видит, царапает мягкий кожный покров и сдирает уже почти зажившие, старые царапины, размазывая кровь. Фрэнк привык молчать, насколько больно бы ему не было, привык держать захлёстывающие эмоции в себе, не давая им воли, но в этот раз он позволяет горькой и солёной слезе скатиться по щеке, оставляя влажный след, блестящий при единственном освещении в комнате – луне.
И Джерард не может позволить своему мальчику плакать. Вновь занося горячую руку для удара, он понимает, что от прошлых эмоций ничего больше не осталось, он пуст. Сам себе он напоминает в тот момент даже не корабль – маленькую лодку, мягко качающуюся на волнах после бури, разрушающего всё вокруг шторма, и в груди вместо беспочвенной ярости остаётся только убивающее сожаление. Он опускает руку, а затем и сам медленно оседает на пол, возле ног Фрэнка, мелко дрожа. И хватает лишь тихого «Прости», но парень знает, что Джерард искренне сожалеет обо всём. И он прощает, сползая вниз к Уэю и, обхватывая его поперёк талии, засыпает».
* * *
- Я только одного не понимаю, - Джамия мягко опустила край чёрной футболки и села напротив Фрэнка. – Почему ты до сих пор всё это терпишь?
Конечно же, девушка знала ответ на свой же вопрос, ведь уже не раз и не два задавала его другу, и он её вполне устраивал. Дело было лишь в отвратительном поведении Джерарда и в, слава Богу, поправимом вреде здоровью Фрэнка. Джамия всегда хотела для друга лучшего и преследовала только благие цели и намерения.
- Потому что я люблю его, - парень улыбнулся как-то вымученно, но всё равно неподдельно искренне, отпивая уже остывший чай. – А когда любишь – вытерпишь всё, что угодно.
|
