Бывший переводчик передал мне правда на фик, потому теперь я его перевожу. Разрешения пока что нет, но я написала автору везде, где только можно, так что буду ждать.
~*_Chapter 8, Работа, ради которой стоит умереть_*~
.-.-.
Она ненавидела ту часть своей работы, когда ей приходилось говорить в лицо родителям, что их сына убили, что над ним надругались, изнасиловали, избили, затем застрелили и оставили его, окоченевшего и в полном одиночестве во дворе. Она олицетворяла худшие известия, которые родители только могли получить за всю свою жизнь. Она сообщала об этом уже одиннадцать раз. В большинстве своём матери сразу же срывались, кричали «За что, Господи, за что?!». Отцы могли сдерживаться дольше, но лишь до того момента, как она заканчивала свою речь. Она никогда в своей жизни не видела, чтобы мужчины так плакали, никогда не слышала, чтобы их плоть и кровь была не только мертва, но и мучилась до этого месяцами. Семья Дэвисов ничем не отличалась. Мать корила себя, потому что «…должна была знать», отец осуждал полицию за то, что они «…неправильно выполняли свою работу». Но все они втроём знали, что дело не в полиции и не в них. А в киллере. Пересмешнике. Когда она показала им письмо, мать начала биться в истерике. Её маленький солдат — она рассказала ей, что Скот всегда мечтал стать солдатом, — ушёл в лучшее место. Ему нравилось быть частью команды, поэтому-то он и ушёл из школы, ничего им не сказав. Потому что иначе ему понадобилось бы подождать ещё шесть месяцев, пока он смог бы добровольно подписаться на армию. Скотти, их сын, больше никогда не сможет сделать ничего хорошего. Как и родители остальных мальчиков, они и слыхом не слыхивали о каких-либо недоброжелателях. Скот был хорошим молодым человеком, у него никогда не было проблем — безупречное досье за исключением небольшой аварии. Однажды, когда он был пьян, то въехал в забор соседей. Но ему было шестнадцать, а какой ребёнок не вляпается в неприятности, по словам его отца? Пока что Дэвисы нисколько не помогли расследованию, как и остальные семьи. Они либо называли ложные имена, либо неверные догадки, либо вообще ничего, потому каждый подросток мог быть под угрозой. Она произвела довольно дерьмовый анализ киллера, но и на том спасибо: он не был обычным, одним из всех. Его действия всё ещё были нелогичными. Пересмешник причинял своим жертвам боль, избивая их до ужасающих гематом. Он многое знал о своих жертвах, она не была уверена из-за того, что он искал о них информацию, знал их или заставлял рассказывать о своих жизнях, пока держал взаперти. Ещё одной странностью было то, что он пытался скрыть синяки. Он замазывал их кожу, стараясь замаскировать гематомы, будто их там и не было. Может, из-за чувства вины за то, что он нанёс видимый ущерб, а может, ему нравилось оставлять их чистыми. Можно сказать, он почти что ласкал свою жертву, оттирая её, лишний раз убеждаясь, что их причёска выглядела отлично, несмотря на огромную дыру в голове, нанесённую обычным пистолетом. А 3.54. Сложно было повесить на него ярлык, потому что многие вещи казались бессмысленными. Скорее всего, он убивал совершенно случайных людей и бросал их около незнакомого им дома. Но то, как он убивал их, всегда оставалось одинаковым в то время, как процесс нанесения увечий казался организованным. Он был страстно увлечён рисованием кровью. Не слишком уникально, но всё же… Большинство убийц любили кровь. Он не забирал себе сувениров. Все части тела были на месте, на трупах была новая одежда подходящего размера. Он мыл их и одевал в нужную одежду после убийства. Зачем? Единственное, что она точно знала о Пересмешнике так это то, что он был мужчиной в возрасте от двадцати до сорока, держал своих жертв скорее всего в подвале или бункере, потому что у некоторых мальчишек под ногтями была грязь, и практически у каждого были вскрыты кончики пальцев. У него, вероятнее всего, было тяжелое детство, низкая самооценка, и он был жертвой изнасилования. Но что в остальном? Нет, они ничего не откопали: ни заключений, ни лиц — ничего. Он сделал так, чтобы никто не оставлял мысль об «оттирании» жертв, заставляя выглядеть их «прекрасными». Если бы вы увидели мальчику издалека, вы бы подумали, что он просто спит или отдыхает. Просто его кожа была бы чрезвычайно белой, их отпечатки пальцев повреждены, но они всё так же выглядели, как и нормальные парни. Не как измученные куклы, не персональные мальчики для битья. Он отмечал каждого: он не только избивал их до синяков, а некоторых так же и резал. Не всех, лишь некоторых. Он отмечал их словами: шлюха, сумасшедший, мой, вещь. Зачем? Зачем… Она хотела узнать, она готова была умереть, чтобы узнать, что же залегало, вращалось и вообще творилось в голове серийного убийцы без лица, идентификационного номера, но, определённо, с причиной на все эти убийства.
~*_ Chapter 9, Подноготная их пожирателя_*~
.-.-.
Он слышал его рыдания и завывания. Плачущий, совсем один, он сидел напротив приоткрытой двери. Ему даже не нужно было этого видеть и слышать, они все были такими чертовски предсказуемыми. Они реагировали на всё одиново. Иногда это наскучивало, не оставалось никакого азарта. Потому что они плакали, молили, они могли делать что угодно, но, в конце концов, он совершал то, что хотел. Некоторых лишь было легче сломить, нежели других. Новейшее прибавление в его коллекции не казалось таким уж проблемным. Некоторые были упорнее: они всё кричали и кричали, зовя на помощь. Ага, будто бы он был таким глупым. Серьёзно, будто бы он не думал о том, зачем он забирал их? Умственно отсталый или что? Какой-нибудь отброс общества, который делал всё от фонаря? Нет, он не был каким-то идиотом, который случайно выбирал жертв, а потом не знал, что с ними делать. Конечно, первые разы были довольно пугающими и неуклюжими. Такой беспорядок, такое напряжение. Везде кровь. Ему пришлось пристрелить во второй раз, и он был последний. Он несомненно надеялся, что полиция не найдёт такой бардак, он выглядел ужасно. Так много крови, что он боялся, что соседи слышали крики. Хорошей новостью было то, что двое голубков по соседству были почти что глухими. Он не знал, что делать в случае, если мистер и мисс Паркер вызовут полицию на него, а он в этот момент будет перекрашивать подвал. Такой бардак… Такой бардак, мальчишка далеко продвинулся в этих условиях. — Маленький Рики… — он закурил очередную сигарету и лениво выдохнул дым на недавно вычищенную лестничную площадку. Он должен был открыть окно, пока весь дом снова не провонял сигаретным дымом. Ему это не нравилось, дом должен был пахнуть свежестью и чистотой. Должен был быть безупречным. Последняя мысль заставила его хихикнуть. — Маленький Рики, потом Джонни, Джейкоб… Том, — он глубоко вдохнул и задумчиво потёр подбородок. Кожа зудела от ткани одежды. Он чувствовал себя грязным. Он снова вдохнул, наблюдая, как дымит кончик его почти докуренной сигареты. Он вздохнул, он терпеть не мог эту часть. Он медленно и аккуратно закатал рукава, потому что не хотел снова помять их, тем более на новой рубашке. Он снова затянулся и, пока дым выходил из носа, затушил сигарету о запястье. Закусив губу и прищурив глаза, он максимально напряг руки. Вы никогда не привыкните к этому чувству. Но он не издаст и звука, ни за что. Он медленно поднялся, захлопнул дверь и закрыл её. Он повесил ключи в маленькую коробочку, которую прибил к стене на кухне. Это были не единственные ключи, там было ещё несколько. От машины и от спальни, потому что если он не сможет войти, то они умрут прежде, чем он успеет с ними разделаться. И не будет ничего странного в объяснении, почему починщик замков не смог войти в подвал, но он всё же думал, что девчонка или мальчишка не поймут. Он ненавидел убирать беспорядок. Он повесил ключи на место и выбросил непотушенную сигарету в мусорку. Как и всегда он добрался до ванной на первом этаже. Он пустил воду и уселся на краю унитаза в ожидании. Когда ему стало хреново, он встал. Как раз вовремя: его желудок охватили судороги, он несколько раз попытался вырвать и, в конце концов, избавился от содержимого желудка. Слёзы навернулись на глаза, он зажмурился, выжидая, пока можно будет нормально подняться. Боже, каким же грязным он себя чувствовал. Напевая что-то себе под нос, он спустил воду в унитазе и ещё немного подождал, пока ванна наполнится горячей водой. Он ступил в неё и почувствовал себя немного лучше. Он откинулся, плечи скрылись под горячей водой. Его тело, казалось, горело, но вскоре наступило ощущение невесомости и онемения. Ему было необходимо почувствовать себя невесомым, всё ещё частично не отошедшим от экстаза, а затем курить на протяжении следующих двух часов. Курить до тех пор, пока вода не остынет, пока он не покроется мурашками и чуть ли не посинеет. Блять, именно это и нужно было ему. Необходимо было очиститься. Он откинул голову, позволяя воде вымочить его обесцвеченные и почти что мёртвые волосы. Он глубоко вздохнул, прикрыл глаза и полностью погрузился под воду. Он чувствовал невесомость, медленно открывая глаза. Он видел сморщенный потолок. Лишь вопрос времени. Несколькими секундами позже он видел его стерильно-белым. Таким, каким он и должен быть. Никаких трещин, никаких выцветших участков — лишь идеально белый. Если бы он опустился достаточно глубоко и подумал о суициде, он определённо пошёл бы на это. Видеть солнце сквозь пласт воды, ощущать панику, пока вода заполняет лёгкие. Ты хочешь дышать, кричать, но не можешь, а потом ты уже не будешь невесомым, ты уже сможешь летать. Это вновь удивило его. Всё его тело взметнулось от неожиданно пробивающих его голову огней боли. Кончики пальцев впивались в бледную кожу висков. Он резко вынырнул, расплёскивая воду по всей ванной, и зашипел, ощущая себя дезориентированным. Быстро он перекинулся через край ванны, ощупывая трясущимися пальцами холодный кафельный пол. — Блять, где же, где же оно?! Пальцы наткнулись на маленькую оранжевую круглую коробочку, аптечку. Пока боль пронзала его голову, норовя расплавить мозг, он достал оттуда две таблетки. Эрготамин. — Блять… Блять! Теперь ему оставалось лишь ждать, пока боль утихнет. Постепенно он расслабил свои напряжённые мышцы и погрузился обратно в ванну. Его глаза, наконец, остановились, и он медленно и глубоко вздохнул. — Блять… Мигрень началась несколько лет назад. Сначала она была не столь сильной, и с ней вполне можно было справиться. Он не заморачивался насчёт болезни и вёл себя, будто её и не было. Но постепенно боль прокрадывалась, одаривала его сюрпризами в самые неподходящие моменты. Такого попросту не могло быть, ничто не могло вывести его из равновесия. И чтобы подавить её и сделать выносимой, он превратился в наркомана. Не потому что ему это нужно было, а потому что он хотел. Он мог иметь слабость, всё же он был человеком, но миру не обязательно нужно было об этом знать. Мир вообще ни черта не должен был знать. Для всех людей он был обычным парнем, который зарабатывал на жизнь, развозя коробки от компании, специализирующейся на всех видах электронных устройств. Для них он был никем. Он провёл рукой по влажным волосам, скривив губы. О, как же это невежливо с их стороны — думать, что он был никем. Потому что для некоторых он был чёртовым Богом, почти что бессмертным. Для некоторых он был целым миром, потому что сам же забрал его. В подвале он устанавливал правила, он мог изгибать их так, как только захочет, потому что у него была сила, там он был судьёй и экзекутором одновременно. Внизу, далеко внизу отсюда… Он был Богом. И, может, даже больше, может, ещё хуже, потому что он не раскрывал им их собственные грехи, а лишь показывал свои. Через некоторое время он сел и взял пачку Лаки Страйк с пола; упаковка слегка промокла. Как же он любил это: курить, лёжа в ванной. Удивительно, но это чем-то напоминало ему удушье, очень-очень медленное. И может, если бы он когда-нибудь выкурил достаточно, то так бы оно и было. Может. Ему стало чуть менее паршиво, он почти что ощутил себя чистым, несмотря на то, что это чувство никогда не длилось долго. Не так долго, как ему бы хотелось. Когда вода стала чуть тёплой, он начал покрываться мурашками, потому вылез и сел на край ванны. Пока вода спускалась, он уставился на себя в зеркале. Бледный, до смерти уставший, уродливый мальчишка. Не достаточно худой, чтобы резать и наносить увечья. Слишком много маленьких шрамов украшали его руки, ноги, спину и грудь. Это делало его юродивым, грязным, неидеальным. Неправильным. Он взглянул на отражение, встал и порылся в маленьком шкафчике. Отбеливатель — всегда так много и одновременно мало. Он провёл рукой по волосам, усмотрев, что корни вновь стали тёмными. Не верно. По прошествии времени это уже не так больно. Он втирал в волосы чеснок, часть падала в раковину, но часть — впитывалась. Ему это нравилось, процедура больше не причиняла боли. Он стерпел слишком многое, теперь никогда и ничто не причиняет боль, больше никогда. Онемевший. Он прикрыл глаза и подождал, тело сильно трясло, но жить будет. Губы дрожали, зубы стучали. Затем ему стало хуже, он прополоскал волосы холодной водой, но не облегчил головную боль. Затем он пошёл в спальню, она была также чиста. Там не было много мебели, только необходимое: кровать, стакан спиртного на ночь, шкаф, стол и старая печатная машинка. Этого было достаточно. Он взял что-то с длинными тёмными рукавами — так ему не нужно было напоминать, что он и без того уродлив. Он долго пялился на шрам на внутренней стороне бедра. — Чертовски отвратительно, — и ему вновь захотелось курить. Так он и сделал, когда полностью оделся. Лаки Страйк — ещё один способ поднять настроение. Первое же — Джек Дэниэлс. Ему никогда не нравился тот факт, что он выбивал его из колеи, делая неуклюжим, глупым и бесполезным, но то прекрасное ощущение, когда алкоголь забирал с собой всю его желчь, было неоценимо. Потому что, чёрт возьми, даже после всех выкуренных сигарет он мог опробовать этого мальчишку. Он, шатаясь, спускался по лестнице в одной руке с бутылкой, а в другой — с Зиппо. — Заткнись, я не собираюсь готовить тебе обед, — сказал он, а затем вздохнул. Он терпеть не мог этот взгляд. — Не смотри на меня так. Собака подняла голову с просящими и умоляющими глазами. Хаски знала эту игру: она начинала издавать визгливые отрывистые звуки, пока её хозяин, проклиная всё, на чём свет стоит, ни шёл на кухню. Собака терпеливо ждала, пока хозяин ни поищет по шкафчикам и ни найдёт собачьей еды в тарелке, подписанной маркером Индиго. Собака благодарна, но не до конца довольна, она издаёт такой же визгливый звук и прижимает морду к ноге хозяина, ожидая, пока её погладят. Он приберёг для неё пару поглаживаний, а затем отстранился, ясно давая понять, что хозяин не в настроении играть.
