Глава 6
Dirty Kisses
Думаю, будет честно, если я скажу, что не совсем в курсе того, что происходит. Мой мозг только осмысливает его беззаботное оскорбление, слабо сопротивляясь. Он даже не понимает до конца его приговора, его требования, из-за которого весь воздух из моих лёгких словно высосен пылесосом. А затем тонкие руки Джерарда оказываются на моём затылке, притягивая моё лицо до невозможности близко к его.
Даже когда его губы, холодные и потрескавшиеся, находятся на моих, я до сих пор не совсем понимаю, что происходит. Я всё ещё пытаюсь вдохнуть и удивляюсь, почему воздух внезапно стал таким разрежённым. А потом всё сразу: тепло заполняет моё лицо, окутывая неожиданным огнём мои внезапно ослабевшие конечности. Его влажные и прохладные губы заставляют мой рот онеметь. Я по-прежнему остро чувствую твёрдость его руки, лежащей под моей шапочкой на немытых волосах, и другой руки, которой он обхватывает меня за талию. Мои руки, кажется, действующие по своему усмотрению, хватаются за лацканы его пальто. Тем не менее, всё, о чём я могу думать — это то, как крепко он за меня держится, почему так крепко?
Пока мои губы, наконец, пришедшие в себя, отвечают на сладкие движения его губ, мой надолго подавленный мозг снова вспыхивает в своём полустабильном состоянии. Мои руки (довольно неохотно) толкают Джерарда в грудь, но губы по-прежнему вытянутые, жаждущие его с почти смущающей бесконтрольностью.
— В чём дело? — выдыхает он, его руки обхватывают моё лицо. Я практически теряю дар речи от жалости, которая содержится не в его словах, а в жесте. Большими пальцами он поглаживает мои скулы, пытаясь успокоить, что, конечно же действует на мои расшатанные нервы.
— Не делай этого! — вскрикиваю я, выскальзывая из его объятий. Для меня становится неожиданностью то, что я, оказывается, стою, хотя сидел всего лишь несколько (минут?) назад. Задыхающийся, но уже не от пылкого гнева и упорства. Губы пульсируют; и я могу чувствовать пульс, практически взрывающийся за припухшей плотью.
Джерард улыбается, и я чувствую себя ужасно грязным физически. Сухие грязные поцелуи для сотен мужчин только ради смятых купюр, которые они предлагают. Трахающие языком мой рот, извращённые, без нежности действия, полные отчаяния. А он улыбается, ничего не подозревая, его молочная кожа сияет невинностью.
— Не делать чего? — спрашивает он, хоть и прекрасно знает ответ. Он в его глазах. Искра отторжения появляется в его тихом, контролируемом голосе.
Из-за того, что мои мысли всё ещё спутаны, смешаны и беспорядочно разбросаны, я просто скулю: "У меня ВИЧ" наиболее жалким голосом, который мои уши когда-либо слышали.
Его взгляд будто говорит мне, что он начинает сомневаться в моём интеллекте.
— Фрэнк, — произносит он, и его голос граничит с раздражённым вздохом, — думаю, ты лучше других знаешь, что ВИЧ невероятно редко передаётся через поцелуй...
Глупость собственных слов заставляет меня покраснеть, кончики ушей горят ярко-красным под шапкой.
— Я это знаю, — бормочу я по-детски, глядя на него. — Я просто не хочу, чтобы ты...
Мои грязные губы, играющие с сосками какого-то потного мудака, язык ловит медлительные капли пота, пальцы отчаянно шарят в поисках наличных, которые он достаёт из заднего кармана...
— ... Я не думаю, что это хорошая идея, тебе меня целовать, — заканчиваю я неуверенно, преследуемый образами масок с перьями и головокружительных огней, возникающими в глубине моего сознания.
Его руки проходятся по моим бёдрам, возвращаясь к его бокам, так что теперь мы снова два отдельных человека.
— Ты меня привлекаешь, Фрэнк, — он вздыхает так, будто это само собой разумеющееся. Джерард снова поднимает руки, словно хочет коснуться моего лица. Я понимаю это, когда они находятся на расстоянии пары сантиметров от моей щеки, но он колеблется и вместо этого ерошит свои волосы, отчего они торчат самым восхитительно-печальным образом. — И не только потому, что ты горячий, — бормочет он.
Крошечная улыбка появляется на моих губах, но я не совсем уверен, как реагировать на его слова. Вместо этого я сосредотачиваюсь на снеге, который снова начинает падать, аккуратно собираясь на его плечах. Снежинки оседают на его тёмных волосах, и я вынужден бороться с желанием протянуть руку и убрать их.
— Ты мне нравишься, потому что у тебя на уме столько разного дерьма, но ты всё-таки вытащил меня на целый день. Ты не боишься быть со мной честным, даже если это означает, что мы поссоримся. Так что пожалуйста, позволь мне быть честным с тобой, когда я говорю, что просто очень хочу поцеловать тебя прямо сейчас. Без твоего беспокойства о том, что ты болен, или о том, что я живу в коробке, или о том, какая это плохая идея — проводить время вместе. Просто расслабься ради меня, ладно? Это только поцелуй.
Его глаза блестят напротив моих в поисках какой-то положительной или отрицательной реакции. Он кладёт руки мне на плечи, мои же собственные руки безвольно висят по бокам. У меня в горле пересохло.
Я закрываю глаза, когда он наклоняется ко мне, и его вид остаётся в виде татуировки глубоко за веками. На его лице играет ухмылка, глаза чуть прищурены. Заснеженные волосы щекочут мои щёки. Его губы не касаются моих сразу же. Я могу чувствовать его дыхание, влажное и тёплое, касающееся моей кожи, посылающее мурашки по рукам вверх и вниз. Его нос прижимается к моему, гладкий и холодный, ресницы трепещут напротив моего виска. А затем его губы скользят по моей челюсти, где они наконец сливаются с моим ртом, безупречно сплавляясь с моими собственными губами. Этот поцелуй невероятно целомудренный, практически сдержанный, только приглушённый звук его языка, соприкасающегося с моим колечком в губе. Идеальный поцелуй — именно то, чего я боялся.
Он ещё даже не заканчивается, когда на лице Джерарда появляется улыбка, в то время как мои губы двигаются напротив его.
— Ну что, — говорит он, отстраняясь с усмешкой, — оказалось, это не такая уж и плохая идея, да?
Но она плохая. Плохая, плохая идея, Плохой Фрэнк. Ты знаешь, к чему приведёт этот поцелуй. Ты знаешь, какие проблемы получишь — вы оба знаете.
Но в том-то и дело. Джерард знает это так же хорошо. Это даже не удерживает его невероятное лицо от сияющей улыбки.
***
К тому времени как мы начинаем возвращаться к станции метро, наши тени становятся длинными и продолговатыми, отстающие от нас, плетущиеся сзади как потерянные марионетки. Они напоминают двух мужчин, чьи пальцы переплетены, пока они идут по бульвару, но на снегу остаётся только две пары следов. Я ошеломлён какой-то странной удовлетворённостью, которая может прийти к вам только тогда, когда вы не знаете, что за херня случится с вами в ближайшее время, и вас это полностью устраивает.
В метро мы в конечном счёте стоим бок о бок, раскачиваясь, пока поезд катится по своим металлическим дорожкам. После напряжённого рабочего дня все места заняты всё теми же уставшими бизнесменами и женщинами, едущими, наконец, домой. Большинство из них выходит за пару остановок до нашей, устало пробирается к автоматическим дверям. Какой-то парень в щёгольском костюме, болтающий по телефону, толкает Джерарда в бок, отчего он отлетает на меня. Не извиняясь, тот что-то раздражённо ворчит и выходит из поезда. Стараясь не упасть самому и не позволить упасть Джерарду, я оборачиваю руку вокруг его талии, крепче вцепляясь в металлический поручень. Когда двери снова закрываются, вагон чуть кренится, из-за чего Джерард оборачивает свою руку вокруг моей талии для равновесия. Так мы и остаёмся в течение остальной части нашей поездки — две одинокие души, обнимающие друг друга в слабой попытке удержаться в вертикальном положении на пути Домой.
К тому времени, когда мы добираемся до нашей остановки и выходим, в метро остаётся очень мало людей. Несколько гуляют по станции, поглядывая на часы и расхаживая взад и вперёд. Над промозглой станцией рано село солнце, по-зимнему, и дорогу освещают только уличные фонари. Молчание нежно оборачивает свои руки вокруг нас.
— Эй, Фрэнк? — говорит Джерард, когда ослепительный неоновый свет "Маскарада" попадает в поле зрения. Он шарится в карманах своих джинсов, доставая небольшой окурок. Тихо проклиная его крошечный размер, он бросает его в канаву, где тот исчезает в тени.
— Да?
Его губы превращаются в прямую линию, серьёзный тон берёт верх над его миловидностью. На несколько мгновений он смолкает, и я думаю, что может, он не услышал меня. Я открываю рот, собираясь повторить, но он разворачивается ко мне лицом.
— Это ведь по-настоящему, да?
В течение нескольких секунд я осмысливаю его слова, пытаясь разобраться в них. Но не могу.
— Что ты подразумеваешь под словом "по-настоящему"?
— Я имею в виду сегодняшний день... это свидание... — его брови сталкиваются, почти встречаясь в середине лба. Он смотрит на бетон, пока произносит следующие слова. — Они же были не просто благотворительностью?
— Джерард, я бы поцеловал тебя ради благотворительности?
Он пожимает плечами.
— Я не знаю. В смысле сначала... ты действительно этого не хотел. Я чувствовал себя так, будто заставлял тебя. Но... ты рассказал мне все эти вещи о себе, ты не пытался скрыть тот факт, что ты ВИЧ-положительный. Так что я подумал, что, может, ты действительно хотел узнать меня получше... — он замолкает, с беспокойством глядя на тротуар. — Но я просто не знаю. Я не хочу, чтобы ты делал это из жалости. Ты делаешь это из жалости?
Я сглатываю, прослеживаю его взгляд на цемент.
— Может быть, — наконец шепчу я.
Он кивает, будто ожидал такой ответ.
— Хорошо, — говорит он, его голос странно безэмоциональный. — Ладно, думаю, я знал, что ты это скажешь. Но "может быть" означает только половину, верно? Только половину жалости?
— Джерад, ты мне нравишься! И я поцеловал тебя. Я не сделал это из жалости.
Снова повисает молчание, но я чувствую острую необходимость немного уточнить самому себе.
— Я хотел купить тебе обед, потому что это заставило бы меня хорошо себя чувствовать. Я признаю это, мои самые первоначальные намерения накормить тебя сегодня обедом состояли в том, что я не знаю, как часто тебе удаётся поесть нормальной еды. Но что более важно, я хотел увидеть твоё лицо. Я хотел поговорить с тобой и услышать, что ты отвечаешь мне. Мне нравится твоя улыбка, я хотел увидеть и её. Я не знаю тебя, но знаю, чего хочу.
— А поцелуй?
Я смотрю в сторону, желая, чтобы он не спрашивал об этом.
— Я хотел и этого тоже, — говорю я, мой голос звучит немного натянуто. — Но я действительно не должен хотеть. Это опасно, Джерард.
— Поцелуй безвреден.
Да, и секс раньше тоже был безвредным, хочу сказать ему я. Но вместо этого только вздыхаю и бормочу: "Ты не понимаешь".
Мы доходим до "Маскарада", останавливаясь под фонарём.
— Ты прав, Фрэнк. Я не понимаю. Но думаю, именно поэтому ты болен ВИЧ, а я — нет.
Его слова ранят меня, заставляя съёжиться.
— Это не смешно....
— Прости, — бросает он.
Я смотрю на него, затем засовываю руки в карманы.
— Тогда спокойной ночи, — говорю я, разворачиваясь, чтобы уйти. Он хватает меня за запястья и тянет к себе.
— Подожди. Прости, — повторяет он, его голос гораздо мягче, более искренен. — Я правда извиняюсь. Я просто не думаю, что ты должен загонять себя в рамки.
— Я вынужден загонять себя в рамки! — кричу я. — Знаешь, как легко я мог бы тебя убить, Джерард? Каким чертовски осторожным я должен быть, находясь рядом с тобой или с кем-то ещё?
"С кем-то ещё" эхом разносится по переулку, болезненно отдаваясь в ушах. Я знаю, что слова ранят Джерарда, потому что его хватка вокруг моего запястья становится сильнее.
— Ты прав, — наконец говорит он спокойно, его слова ледяные.
— Джерард, это по-настоящему. Всё это по-настоящему, и это чертовски страшно, ясно? Я не хочу... не хочу причинять тебе боль.
Мои слова обвиваются вокруг моих лодыжек, и я вростаю в землю. Тишина между нами такая чертовски громкая, в моих ушах оглушительный рёв. Следующее, что я осознаю, — я прижимаюсь к его губам своими с такой силой, что ему приходится отступить к грязной кирпичной стене позади него. Я слышу, как из его лёгких выходит воздух. Я позволяю моему гневу и расстройству вылиться в поцелуй, прикусывая его нижнюю губу. Он извивается подо мной, а затем уступает, скользя руками по моей спине. В течение нескольких минут мы поглощены этими дикими объятиями, ослеплены поцелуем, полным экстаза. А затем я отстраняюсь, оставляя его у стены с вздымающейся в попытке отдышаться грудью.
Джерард смотрит на меня с выражением чистого любопытства, пока я пытаюсь понять, почему только что это сделал. Он выпрямляется, вытирая слюну со своих губ.
— Фрэнк... Ты ведь на самом деле не веришь в то, что любовь — это пустая трата времени, да?
Я только улыбаюсь, начиная отступать в темноту. Больше никаких вопросов этим вечером, пожалуйста, я и так достаточно устал. И пока его невероятное лицо исчезает в снегу, всё, о чём я думаю, — бывают вещи и похуже Плохих Идей.
Глава 8
|
