28 августа 1972 г. Здесь они и были: вокруг её гроба, одетые во все оттенки чёрного, смотрясь почти как нормальные люди. Утренний бриз пронизывал до костей. Джерард не мог поверить, что так холодно: был лишь конец августа. Должно было быть теплее. Может, солнце зашло в память о ней. Может, небеса оплакивали потерю её улыбки. Джерард опустил взгляд на свои ботинки, его тёмная чёлка спадала на лицо, будто закрывающийся занавес. Шоу окончено. Здесь больше не на что смотреть. Его ноги промокли, он стоял в луже. Он должен был отойти в сторону. Он должен был передвинуться, потому что подошва его ботинок была дырявая. Его носки уже были влажными, но Джерард просто стоял здесь: онемевший и замёрзший, словно статуя. У Елены был собственный ангел, замёрзший во времени. Когда он оторвался от своих ног, они опускали гроб в землю. Джерард осознал, что не слышал ни единого произнесённого слова. Они вообще говорили? Говорили ли, как прекрасна она была и как они все будут скучать по ней? Это были те слова, в которых он не нуждался, потому что знал их наизусть. Он слышал их бессчётное количество раз от множества людей. Ему они начинали надоедать, несмотря на то, что были искренними. * Елена была силой природы, что бы это на самом деле ни означало. Это была та фраза, которую использовали люди, чтобы описать тот факт, что её больше не было с нами. Когда она была до сих пор жива, люди использовали другие слова, например, «заноза в заднице» или «упрямая старая ведьма» — всё это, конечно, говорилось с любовью, и она никогда не держала зла. Как и большинство людей в цирке, она родилась там и жила в нем большую часть своей жизни, путешествуя со своей семьёй, гадая на картах Таро и читая по ладоням, предсказывая яркое будущее и принося надежду отчаявшимся. Когда Джерард рассказывал ей о своих сомнениях и страхах, она всегда была с ним, заставляя его чувствовать себя любимым и защищённым. Она уверила его, что тот может рассказать ей о чём угодно. Она никогда не осуждала, не заставляла его идти по проложенному пути, по которому его родители были уверены, он последует. А сейчас они зарывали её в грязи. Пепел к пеплу, пыль к пыли, грязь к грязи. Они хоронили её тело глубоко в земле и причиной, по которой Джерард продолжал делать то, что делает. Она не была только лишь его бабушкой. Она была его вдохновением и той, кому он мог доверить свои личные секреты. Она вырастила его с братом почти в одиночку. Так же как и его бабушка, Джерард был рождён в цирке чуть больше, чем двадцать лет назад. Так же, как и его родители и родители его родителей, Джерард был рождён метателем ножей. Джерард являлся шестым поколением артистов. Всё, что он знал, он выучил у матери, которая была мастером метания ножей: все принципы техники, силы, расстояния, вращения, положения тела и, конечно, аккуратности. У неё были большие надежды, что однажды он станет гордостью и славой их семьи. Когда Джерард пытался представить свою жизнь без давления со стороны и ожиданий, он ничего не видел. Был ли смысл воображать то, чего у него никогда не будет? Он не был одарён чем-то определённым. Он не был уникальным атлетом, не очень-то хорошо пел (по крайней мере, перед публикой), он не мог заставить публику смеяться так, как это делал его брат Майки, и даже не мог нормально жонглировать. Он не был самым привлекательным мужчиной, несмотря на то, что Елена часто говорила, что он похож на ангела. Джерард ненавидел свои маленькие зубы и заострённый нос. Он ненавидел тот факт, что не был выше или быстрее кого-то, и свой рот за то, что тот кривился при разговоре. Единственной вещью, которую он мог переносить, был его голоc в те моменты, когда он говорил о дорогих ему вещах. А теперь, кстати, стало на одну тему меньше. У Джерарда был талант красноречия. Иногда произнося что-либо, он замечал, что люди слушали его. Они выглядели очарованными. Джерард говорил вкрадчиво, но всегда знал, как изложить свою мысль. Он знал, что сказать Майки, когда тот чувствовал себя расстроенным или смущённым. Возможно, это была черта, которую он унаследовал от бабушки. Майки всегда говорил, что он так же унаследовал её упрямство. Майки — младший брат Джерарда — всегда был свободен от любого давления. Он был ребёнком в семье и, в каком-то смысле, младшим братом каждого. Большую часть времени казалось, что Джерард волочил ношу семейных традиций за них двоих. Джерард любил Майки. Он был его кровью, лучшим другом и иногда был словно и его сыном. Джерард учил его всему, что знал сам. Он научил его всему, что он знал о метании ножей, когда тот был достаточно взрослым, чтобы не порезаться острыми лезвиями. Майки не был настолько талантлив, но мог устроить неплохое шоу, если удосужился бы сфокусироваться и вспомнить принципы техники. Джерард так же научил его различать плохое и хорошее, и что между этими понятиями кроется еще огромное количество других. Он передал по наследству всё, чему Елена учила его, пытаясь показать Майки, что за стенами цирка простирается целый мир. В тот день, когда Майки сказал семье, что хочет быть клоуном, те с трудом приняли это. Джерард был их любимым сыном, а Майки — лишь частью антуража. Джерард ненавидел то, как они к нему обращались. Елена взяла Майки на руки и сказала ему, что тот будет чудесным клоуном и будет вызывать улыбку на лице каждого зрителя. Джерард одарил его кривой улыбкой. Часть Джерарда горевала из-за того, что он не может взять судьбу в свои руки и управлять сам своей жизнью. Другая же часть была удивлена и преисполнена гордости за призвание брата. Майки был нескладным ребёнком: он был растяпой и часто молчал как летучая мышь. Он носил толстые очки на самом верху переносицы, которые всегда выглядели грязными и мутными. У него был один из тех самых заразительных смешков, который всегда заставлял Джерарда улыбнуться. Временами он был немного застенчив. Ему было не слишком комфортно с незнакомыми людьми, и он избегал общения с девушками. Джерард слишком беспокоился о будущем своего брата. Он никогда никого не целовал, несмотря на свой нежный возраст в двадцать два года. Джерард иногда подшучивал на эту тему. Цирк был определённо не лучшим местом для знакомства. В день, когда родители поехали за свежим кормом для скота, они оставили тринадцатилетнего Джерарда и десятилетнего Майки в умелых руках Елены и заодно всех, начиная с Брайана, хозяина цирка, и заканчивая Вормом, мужчиной, который заботился о куче безделушек, продавая людям переоценённые сувениры. Они все были одной большой семьёй. Джерард не знал, впишется ли он в неё когда-нибудь или нет. По крайней мере, не вписывался до тех пор, пока его бабушка не умерла. * Холодный и тяжёлый дождь шёл до сих пор. Грунт постепенно превращался в грязь, ботинки поскрипывали с каждым шагом, и запах грязи поднимался в утреннем воздухе. Лица были закрыты, пустые, будто все надели маски. Джерард больше не мог узнавать знакомые лица своих друзей. Он знал, что окружён людьми, которые любили Елену, теми, кто понимал и кто мог посочувствовать его боли. Но на несколько очень странных минут Джерард почувствовал, что вокруг него — манекены, высокие и сделанные из пластика, лишённые чувств. Они были созданиями, вышедшими прямо из фильма ужасов. Он ощущал себя последним живым человеком на земле. Надгробие Елены и яма, где они решили её похоронить, ничего, по сути, не значили. Не было никакой изысканности: они не могли себе этого позволить. Майки выбрал место для ямы под дубом, у подножия холма. На самом надгробии были её имя, дата рождения, дата смерти и тот факт, что она была любима своей семьёй. Всей её семьёй. Её приобретённой семьёй так же, как и кровными родственниками. Джерард хотел бы, чтобы его родители были здесь, чтобы они отдали дань уважения умершей, но он просил слишком многого. На верхушке камня была гравировка. Джерард думал, что, в конце концов, она будет покрыта травой, растущей у подножия, и грязью. Это был лишь вопрос времени, когда могила обесцветится и забудется даже теми, кто любил её. Всеми, но не Джерардом. * Джерард сам вырезал гравюру. Он сделал её, потому что хотел оставить личное сообщение, что-то, что могла понять только Елена, и одобрить, где бы она ни была. «Линии всегда могут исчезнуть. Дороги не вымощены». Майки спросил его насчёт гравировки, когда Джерард накладывал последние штрихи, потирая пальцами каждое возвышение; его ладонь была тёплой в сравнении с холодным мрамором. — Это значит: ничто не может быть увековечено даже на камне, — ответил Джерард, не отрываясь от работы. Он внимательно смотрел на своё детище, не слишком удовлетворённый результатом. Он никогда не был доволен собой. Что бы он ни делал, он всегда чувствовал, что этого недостаточно. — Правда? Это круто. Немного иронично даже, — сказал Майки, прижимая ладонь к мрамору. Джерард взглянул на своего младшего брата, улыбаясь и гордясь им и тем, что он оказался таким умным молодым человеком. — Хочешь, я выгравирую что-нибудь от тебя? — спросил Джерард. Он подумал, что, возможно, Майки, тоже хочет сказать что-нибудь. Что-нибудь глубокое и важное, что-то значимое. Но он так же предполагал, что Майки мог не найти слов, что сказать Елене помимо того, что он говорил ей при жизни. Майки пожал плечами и неожиданно прижался в спине Джерарда, одаривая его объятьями, от которых сжалось сердце. — Я люблю тебя, Майки, — сказал Джерард, когда брат отстранился от него. — Я тоже люблю тебя, Джерард. * Дождь, казалось, не собирался заканчиваться, когда они взбирались на гору, возвращаясь к машинам. Тут не было чёрных лимузинов, как обычно показывают в кино. На обочине стояли два небольших автомобиля с открытым кузовом. У Брайана тоже была своя машина, жёлтый Вольво с дурно пахнущими и проеденными молью сиденьями. Ноги Джерарда промокли, и он знал, что, возможно, простудился или еще чего похуже. Может, он мог бы отдохнуть пару дней: оправиться и отоспаться в своём фургоне. Это даст ему ещё одну вескую причину, чтобы не выступать. Позже ему казалось, что он просто искал оправдание, чтобы делать меньшее, на что способен. К сожалению, чувство долга перед семьёй было сильнее. Он не пропускал ни единого выступления с тех пор, как в двенадцать лет переболел корью. Джерард вздохнул при мысли, что это была его жизнь, и он ничего не мог с этим поделать. Не было смысла ожидать большего от всего этого. — Хочешь поехать с нами в город чуть позже? — спросил Брайан, открывая двери автомобиля и впуская туда Майки, Джерарда и Рэя. Брайан был тем клеем, что держал их вместе. Его отец владел цирком до Брайана, и когда он умер, сын унаследовал его, вкладывая сюда всё, что у него было, до последнего пенни, а так же всё время и энергию. Джерард в любой момент готов был протянуть ему руку помощи, если бы тот попросил. Так же, он думал, сделал бы и Рэй. Рэй был главным среди больших кошек — двух тигров, которыми владел цирк. Джерард частенько усмехался над тем, что с годами Рэй всё больше становился похож на своих питомцев, всё чаще разговаривал с ними, будто они были людьми. Он был ревностным и трудолюбивым работником с копной рыжих курчавых волос, словно грива у льва. Рэй и Джерард были вместе благодаря Елене: она свела их, потому что они были одного возраста и были-таки близки как братья. Рэй бегал вокруг шатров, прячась за клетками с животными, играя часы напролёт с древесными опилками вместе с Джерардом и Майки. В то время, как родители выступали на сцене, их дети втихаря пробирались в походную кухню и стаскивали шоколадки или что угодно, на что они могли наложить свои маленькие ручонки. Они никогда не попадались на этом. Единственным, кто знал об их шалостях, был повар Мистер Найлс, и он никогда никому об этом не говорил. Сейчас двери жёлтого Вольво были распахнуты, и Брайан обеспокоенно смотрел на Джерарда; на его плече покоилась рука в утешающем и дружеском жесте. — Думаю, мне нужно просто вернуться. Может, немного поспать, — наконец отвечает Джерард; он скользнул на заднее сиденье машины Брайана. Он и вправду хотел поспать. Цирк только что расположился два дня назад, и у Джерарда едва ли было время, чтобы отдохнуть между приготовлениями к похоронам и слезами, которые он не мог побороть, когда наконец оставался в одиночестве в своём фургоне. — Я действительно сожалею насчёт Елены, Джерард, — сказал Рэй, садясь рядом с нним, уступая пассажирское место Майки, которого укачивало. — Я знаю. Спасибо, — Джерард действительно знал. Если был бы кто-то, кто мог бы любить Елену так же, как он или Майки, то это определённо был бы Рэй. * Елена покинула цирк пару месяцев назад. Джерард знал, что это означало, что она слишком больна. Она хотела провести оставшиеся месяцы вдали от остальной семьи. Она выбрала то место, где не была бы тяжёлым грузом и могла бы тихо уйти. Это был городок в южном Нью-Джерси, расположенный не так далеко от океана. Там у неё была семья, родственники, никак не связанные с цирком, с кем она проводила пару лет, когда была ребёнком. Но то, что раньше было убежищем, превратилось в среднестатистический городок, полный туристов и карманников. К тому времени Елена и приехала, чтобы обустроиться здесь. Прямо за тротуаром был маленький домик из накиданных морем камней. Дом принадлежал двоюродной сестре Елены, женщине, у которой в свои восемьдесят лет имелись бородавка на подбородке и неразборчивый Нью-Джерсский акцент, с расшифровкой которого у Джерарда, казалось, не возникало проблем. Когда она привела в этот дом Майки и Джерарда, то оглядела их с ног до головы перед тем, как похлопать Джерарда по спине. — Она не врала мне. Вы, мальчики, прелестные братья, — пробормотала она, хватая Майки и впиваясь своими длинными пальцами ему в руку. Её ладони и пальцы были похожи на ветви старого дерева — такие же мозолистые и тонкие. Джерард едва сдержал смешок и посмотрел на Майки, чтобы понять, так же ли ему трудно сохранять спокойствие. Женщина была точной копией Елены. Всё было так же, за исключением бородавки и кожи, которая была белой, словно молоко. У неё были такие же длинные волосы, тот же заострённый нос, похожий на нос Джерарда, тот же огонёк в глазах, нечто дьявольское, но в то же время доброе. — Ребята, давайте, проходите, — настаивала она, двигаясь чрезвычайно медленно и мучительно в сторону маленькой гостиной. Дом выглядел абсурдно маленьким снаружи, немного выбиваясь среди больших домов с белым частоколом, обнесённым вокруг. К сожалению, дом был ужасно маленьким и внутри. Здесь сохранялся запах старых сигарет и плесени. Гостиная вся была завалена памятными вещами и большим количеством паутины, чем Джерард думал вообще возможно. Здесь присутствовали несочетающиеся друг с другом предметы интерьера, неподходящие цвета и, в чём Джерард был практически уверен до того, как они пришли, — армия садовых гномов на пожелтевшей лужайке. * Кофе, который она предложила, был крепким и горьким, таким, как любил Джерард. Майки провёл несколько минут в ожидании, размышляя, будет ли он его пить и наблюдая за действиями Джерарда. Кажется, он выглядел облегчённым, увидев одобряющее лицо Джерарда, и в тишине отпил кофе, сканируя взглядом комнату и необычную коллекцию фарфоровых кукол вместе с разнообразными бесполезными мелочами. Как только они разделались с кофе, пожилая женщина показала им дом; экскурсия длилась целую секунду. — Это ванная комната, здесь спальня, а это была комната Елены, — здесь было нечего добавить, и еще меньше можно было увидеть. Когда Джерард ступил в комнату Елены, он замер: здесь был знакомый, но в то же время весьма странный запах. Здесь был как её запах, так и другие, неприятные, которые заставили Джерарда скривиться. Когда Майки последовал за ним, то он закрыл нос руками и обернулся к Джерарду. — Пахнет, словно здесь обитает смерть. Джерард подошёл к маленькому окошку, единственному источнику света в этой комнате, и распахнул его. — Не то что бы я знаю, как пахнет смерть, — добавил Майки. Окно выходило на маленькую клумбу, забытую с годами; там свободно росла травка среди сорняков. Джерард мог видеть соседский дом и небольшой клочок голубого цвета рядом. Океан был не так далеко. Джерард почти что мог почувствовать запах соли и услышать чаек на расстоянии. Он моментально понял, почему Елена любила это место. Стены были бледно-жёлтого цвета. «Цвет мочи», — подумал Джерард, подходя к кровати. Постельное бельё было того же жёлтого цвета. По бокам свисала бахрома. Она свободно доставала до пола, загоняя клочья пыли дальше под кровать. — У неё не было много вещей. Здесь всё, что осталось, — сказала пожилая женщина, прежде чем ретироваться в гостиную, откуда доносился шум радио, неясно походящий на джаз. — Я не очень хорошо себя чувствую, Джи, — сказал Майки, оглядывая комнату. Его губы были сжаты, а на лице застыло отвращение. Запах до сих пор хорошо чувствовался, несмотря на то, что окно было открыто, и свежий воздух постепенно наполнял комнату. — Ты можешь подождать с тётей Изабеллой, если хочешь. Держу пари, она не откажется от компании. — Она сводит меня с ума, — сказал Майки, вытягивая шею, чтобы посмотреть на женщину, которая очень медленно садилась в кресло, — она очень странная. — Давай, она ведь сказала, что ты прелестный, — передразнил Джерард, слегка подталкивая Майки локтём. — Мне кажется, она ест прелестных мальчиков на завтрак, — сказал Майки, поворачиваясь спиной к Джерарду, — Я слишком тощий, чтобы меня ели. — Не будь глупцом. Ей уже около сотни лет. Ты же не так давно вышел из детского возраста, Майки. Не будь трусом, ты сможешь это пережить. Джерард толкнул дверь, чтобы закрыть её и оглядел спальню. — Я не трус. Она лишь… Ну, знаешь… Эм, — произнёс Майки с комичной гримасой на лице. Джерард подошёл к шкафу и открыл его. — Будь мил с ней, она — часть нашей семьи, — сказал Джерард. Здесь был другой запах, аромата смерти здесь не было, как бы она на самом деле ни пахла. Тут витал запах краски и сигарет. Майки устроился Джерарду на спину, заглядывая внутрь. — Я забил её карты Таро, — сказал Майки, аккуратно отодвигая Джерарда в сторону и склоняясь на колени перед шкафом. — Ты не можешь их забить, ты же даже не знаешь, как их читать, дурачина. — Что ж, я могу научиться. Я не так глуп, — голос Майки звучал плаксиво. Джерард не думал, что Майки глупый. Не совсем. Но он сомневался, что у брата хватит терпения научиться их читать. Елена пыталась научить их читать по рукам, но это было не слишком удачно. Особенно для Майки: он сказал ей, что он бесполезный, и нет смысла пытаться научить его чему-либо. Джерард отодвинул одежду Елены, приоткрывая груду коробок, сложенных в относительном беспорядке. Елена никогда не была помешана на чистоте. Если бы одна коробка упала бы на них, они вполне могли бы стать одной из памятных вещей в этом доме, и никогда не были бы увидены. Их бы даже не искали. Он даже не был уверен, скучали бы по ним или нет. Майки взял одну из коробок и поставил на пол рядом с собой. Елена совсем недавно ушла из жизни, а всё, что осталось от неё, уже исчезало под тонким слоем пыли. Коробки не были маркированы, а в углах были дыры. Может, в этом доме водились крысы. Если бы они были, это едва бы напугало Джерарда. Он взял другую коробку и поставил на кровать. Когда он открыл её, запаз краски стал сильнее, чем был раньше. Аромат схватил Джерарда за горло, заставляя его откашляться. — Только посмотри на это, Джи! — Сказал Майки, откапывая старую коллекцию записей. Джерард порылся в своей коробке, маловероятно ожидая найти там богатсктво или, возможно, ответы на тайны бытия. Там были сложены кипа маленьких холстов, множество тюбиков с краской, кисти разнообразных размеров, карандаши и бутылка с растворителем. — Мы должны забрать всё это с собой. Всё, кроме одежды, — сказал Джерард, пробегаясь пальцами по растрескавшейся поверхности рисунков. — Да, в любом случае не мой размерчик, — сказал Майки, медленно поднимаясь и доставая ещё одну коробку из стопки. — Ты знал, что она рисовала? — спросил Джерард, рассматривая полотна и выкладывая их в ряд, одно за другим, на покрывало. Джерард думал, что знает всё о своей бабушке. На его двадцать пятом году существования Джерард никогда не видел, чтобы Елена хоть что-нибудь рисовала. Она могла, как и все, рисовать закорючки, произвольные круги и звёздочки, когда ей было скучно, и неподалёку находились листок и карандаш. Джерард так же мог рисовать каракули: в большинстве своём схематичных человечков и супергероев. — Нет. Она была хороша в этом? Майки сел рядом с Джерардом на кровать и со вздохом взглянул на рисунки. Джерард был впечатлён их качеством. Перед ними лежало несколько натюрмортов, яблоко, разбитая ваза и затем было пару еще более интересных картин, демонстрирующих части тела. — Что ж, вот эта выглядит довольно неплохо, — ответил Джерард, касаясь одной из картин. Это была рука: ладонь и кончики пальцев, невероятно подробные вплоть до самых незначительных линий. Джерард несколько минут внимательно смотрел на руку, очарованный тем, как гладко выглядят пальцы. Линии были длинными. Он почти что мог разглядеть маленькие голубые венки, бегущие под кожей. — Может, это было её новым хобби? — предположил Майки, пожимая плечами и беря одну из работ, держа её прямо у себя под носом. — Я не знаю. Но это выглядит прекрасно. Взгляд Джерарда упал на остальные картины. Там была одна с линией рта, идеально сформированной, и подбородка, кожа на котором была бледная и лишённая волос. Может, это было лицо женщины. Но это не было ни лицо Елены, ни Изабеллы. На шее модели покоилась чёрная точка. Это могло быть либо маленькой родинкой, либо татуировкой. Это могло оказаться или ошибкой Елены, или преднамеренным штрихом. Так или иначе, непорочность и красота модели заставляли Джерарда хотеть увидеть больше картин с ней. — Это у парня… сам-знаешь-что? — спросил Майки, прежде чем уронить рисунок обратно на кровать. Джерард присмотрелся к картине, а затем потряс головой в ответ на полный отвращения взгляд брата. — Это рука, придурок. Майки расслабился и вернулся на пол, чтобы рассмотреть все оставшиеся коробки. — Ты думаешь, у неё был кто-нибудь? — спросил Майки, поправляя очки на переносице — Модель выглядит довольно молодо. Может, это женщина. Я не знаю, — ответил Джерард, роясь среди работ и тюбиками с краской, которые до сих пор покоились в коробке, в надежде найти подсказку: лицо или что-то, что могло бы помочь распознать модель. Майки внезапно притих. Джерард заглянул ему за плечо, чтобы узнать, не откопал ли Майки что-нибудь интересное. Казалось, маленькая коробочка у него в руках приводила его в восхищение. Она была обёрнута в кусок бумаги, которая походила на конверт. Майки взглянул на Джерарда, выглядя так, будто ему нужны были дальнейшие указания от него, что делать. — Открой её. Майки осторожно убрал резиновое кольцо для скрепления бумаг и посмотрел на коробку, будто это было сокровище. Он одарил Джерарда серьёзным взглядом, будто открыть её означало грех, и распаковал её. Было ощущение, что они без спроса вторгаются в жизнь Елены. Внутри коробочки оказалось кольцо. Это не было модное кольцо в бриллиантах, но в то же время оно не выглядело дёшево. Майки достал его из коробочки и осмотрел, держа его настолько близко к носу, что его глаза сводились в кучку. — Оно прелестно, — сказал Майки, вручая его Джерарду. Кольцо выглядело так, будто его никогда не носили. В любом случае, Джерард никогда не видел его на пальцах Елены, он был в этом абсолютно уверен. Это не могло быть и обручальным кольцом. Елена никогда не была замужем. Она забеременела в семнадцать, и их биологический дедушка не был в курсе. Они лишь знали, что он был городским аутсайдером. Никакого обручения не было. Лишь стыд и расстройство последовали за Еленой. — Давай возьмём всё и отнесём в мой фургон, — сказал Джерард, отдавая кольцо Майки: он чинно положил украшение ему на ладонь. Затем он сложил рисунки туда же, где они были изначально, аккуратно укладывая их, одаривая последним взглядом руку, что, казалось, прорывалась сквозь полотно, чтобы прикоснуться к Джерарду. Они отнесли коробки к машине, составляя их в багажник и на заднее сиденье. Всё имущество Елены умещалось в шести картонных коробках, которые выглядели словно кусочки швейцарского сыра. К счастью, ничего не выпало из дыр, пока они несли их от дома к машине Брайана. Когда они вернулись в спальню, запах смерти и краски уже ослабел, но до сих пор присутствовал в то время, как запах Елены, казалось, улетучился вместе с её вещами. — Не забудь закрыть окно, — предупредил Майки, когда выходил из комнаты, сдёргивая свою куртку с кровати. — Ага. Тётушка Изабелла обвила Майки руками и крепко обняла. Джерард улыбнулся и прошёл к открытому окну. Тёплый бриз прорывался сквозь шторы, слегка задевая щёки Джерарда. Он с наслаждением закрыл глаза, глубоко вдыхая, пытаясь вспомнить, как звучал голос Елены, как она смеялась. Затем произошло нечто странное. Он услышал краткий смешок, будто бы смех ребёнка. Это определённо не мог быть смех Елены, но это заставило его желудок сжаться. Он открыл глаза и выглянул в окно. Он ничего не увидел в тот момент. Первым, что предстало перед его глазами, были покачивающиеся ветви марихуаны на ветру, и только затем — соседский дом по другую сторону сада. Потом он увидел очень невысокого, весьма гибкого человека, вылезающего из малюсенького подвального окна соседского дома. Сначала появилась пара худых ног с согнутыми и сгруппированными коленями, затем живот и грудь, и, наконец, голова выскользнула из окна. Ему должно было быть не больше шестнадцати. Его длинные волосы выглядели так, будто ему необходимо было принять душ, пряди цвета шоколада обрамляли его лицо чуть больше, чем полностью. Он был очень низким: около ста шестидесяти или ста шестидесяти двух сантиметров роста максимум. Парень хихикал, его руки обхватывали бумажную сумку, прижатую к груди. Когда смешки прекратились, он осмотрелся, нервно сжимая свою ношу. Джерард знал, что происходит. Он мог бы закричать, чтобы оповестить соседей. Он мог бы позвонить в полицию или сказать Майки об этом. Мальчуган был грабителем. Но Джерарда на самом деле не сильно заботили соседи: он их не знал. Они вполне могли быть самыми большими засранцами за всю историю существования. Он просто не мог знать об этом. Зато он заметил другую вещь — парнишка был действительно худой: его тело было практически ровной линией. У него почти не было попы, а вид у него был голодным. На нём была надета дырявая футболка, вывернутая наизнанку. Его узкие штаны так же видели времена и получше. Джерард понял, что пялился, когда парень повернулся посмотреть на него. Их глаза встретились, казалось, на минуту. Джерард не мог разглядеть цвета его глаз с такого расстояния, но мог сказать, что мальчик был красивым: его черты были приятными и женственными. Такими женственными, что Джерард на секунду вообще засомневался, был ли этот «паренёк» мальчиком. Но нет, это определённо был мальчик. Он стоял на месте в слишком длинных для него штанах, а его лицо застыло в удивлении. Он выглядел, словно олень, пойманный в свете фар: он пялился на Джерарда в ответ, тихо и неподвижно. Затем он, наверно, вспомнил, зачем был тут, и пустился бежать, перепрыгивая изгороди, словно кот, и исчезая из поля зрения Джерарда. Джерард несколько секунд стоял неподвижно, не в состоянии отойти от окна. Он ничего не сказал Майки о случившемся. Пожалуй, это было не столь важно. * Когда Джерард и Майки вернулись в лагерь, их ждал Брайан, более омрачённый, нежели обычно. Он помог разгрузить им машину, до сих пор выглядя тревожно. — Что происходит, Брайан? — спросил Джерард, когда они складывали последние коробки в его фургон. Фургон Джерарда был самым маленьким во всём лагере. Ему не нужно было много пространства. Там была койка, маленький стол, где он мог записывать все свои мысли и жалобы, стул, проигрыватель, фотография его родителей, плакаты групп, которых никто никогда не слышал, помимо него, Майки и Рэя, и набор ножей, подаренный ему на тринадцатый день рождения, которые он использовал на своих выступлениях. Он бы предпочёл игрушечный макет железной дороги, гитару или что-то более прозаичное для подростка, нежели это. Но нет, всё, что он получил, — это ножи. Они были нечто вроде семейной реликвии. Здесь всегда было темно и теплее, нежели в других фургонах. Джерард не особо любил выходить часто в течение дня, особенно перед выступлением, поэтому он пытался сделать это место настолько уютным, насколько это было возможно. Люди звали его вампиром и созданием ночи. Он закрывался в маленькой коробке и стирал весь мир вокруг себя. Он стирал толпу людей и улыбки вокруг — всё, что вызывало у него тревогу. Он брал комиксы в руки и на несколько часов мог забыть, кем он был на самом деле. — Встреча через десять минут, — сказал Брайан. Он оглядел фургон Джерарда, стараясь не натолкнуться взглядом на него самого. Может, он избегал хозяина жилища, может, зол на что-то. Джерарду необходимо было узнать. — Эм? Всё настолько плохо? — спросил Джерард, задвигая одну из коробок под кровать. Он знал, что этот взгляд и тон голоса не могли означать ничего хорошего. С годами Джерард научился читать людей. Брайана нелегко было прочесть, потому что он никогда не делился своими эмоциями, но и Джерард не был слепым. — Боюсь, что да, — сказал Брайан, прежде чем выйти. Майки вошёл в фургон Джерарда, переминаясь с ноги на ногу со скрещенными руками на груди. — Джи? — Да? Майки выглядел обеспокоенным. Он нервно щёлкал каблуками. — Что с длиннолицым? — спросил он, кивая в сторону Брайана. — Думаю, мы в беде, ответил Джерард, подталкивая Майки к двери. * Они все были обеспокоены, не только Майки с Джерардом, а вся компания. Рэй, выглядящий слегка уставшим и смущённым, сел рядом с Джерардом, его плеть покоилась на ноге темноволосого мужчины. — Эй, — сказал Рэй, заботливо кладя руку на ногу Джерарда, — как ты, справляешься? — спросил он. Новый дуэт гимнасток на трапециях, двух девчонок, которые присоединились к ним пару месяцев назад, как только Елена покинула их, сели впереди них на несколько рядов. Пока их ноги погружались в опилки, они очаровательно и мило ворковали, словно две маленькие птички. — Хорошо, а вот ты как, справляешься? — спросил Джерард, взглянув на Рэя. Джерард знал, что Рэй чувствовал себя так же в этой ситуации. Она была матерью для намного большего количества людей, а не только для Майки и Джерарда. Она была той, кто заставляла добиваться их своих целей. Джерард заметил, что Рэй плакал по его тону и тёмными кругами под опухшими глазами. — Я думаю, так же, — ответил Рэй прямо перед тем, как Майки сел между ними. — Не она ли самая прекрасная женщина на свете? — Спросил Майки, мечтательно подпирая подбородок руками и глядя на гимнасток. — Кто? — Шутя спросил Джерард. Джерард, конечно же, прекрасно знал, кого Майки имел в виду. Он уже видел, как его брат буквально молился на красоту одной из гимнасток, младшую из двух, её звали Алисией. Наблюдать это было одновременно и забавно, и грустно. Он ничем не мог помочь своему брату. Он сомневался, что Алисия чувствовала то же самое по отношению к Майки. Она всегда выглядела такой отстранённой, а, может, лишь хотела казаться таковой. Чёрные длинные волосы обрамляли её бледное лицо, её глаза были чисто голубого цвета. Майки, казалось, терял дар речи, когда она смотрела в его сторону. — О кот ты еще думаешь, Майки может говорить? Разве ты не знаешь, что наш Майки по уши влюблён в Алисию? — спросил Рэй, смеясь и подмигивая Джерарду. — Заткнись, Рэй! — пробурчал Майки себе под нос. Он выглядел настолько смущённым, что на него больно было смотреть. — Давай же, ничего страшного в ней нет, — сказал Джерард, смотря на гимнасток. Они обменивались любвеобильными взглядами, возможно, они были сёстрами. Джерард пялился на Алисию, и внезапно его сознание перенеслось за стенами цирка. Он думал о модели Елены. Он представлял высокого и молодого мужчину, а после изящную женщину. Он даже думал об имени. Он даже представлял Елену, лежащую на кровати и делающую наброски, её лоб покрывался морщинками, чем больше она концентрировалась, чтобы захватить все мелкие детали. Джерард был полностью погружён в свою фантазию, блокируя голоса Брайана, Рэя и Майки, когда почувствовал, что кто-то тыкает его в руку. Он повернулся к Рэю, который смеялся и показывал на девушек. Алисия, улыбаясь, смотрела на Майки. — Она только что улыбнулась тебе? — спросил Рэй, его смех заглушал голос Брайана. — Думаешь, улыбнулась? — спросил Майки, краснея, — О Боже, правда? — Он повернулся к Джерарду; его щёки все раскраснелись, а глаза, распахнутые и округлённые, смотрелись, словно два шарика за его очками. — Твой брат — идиот, — сказал Рэй, громко смеясь. — Помнишь то, как он запал на ту маленькую городскую девчонку? Она приходила каждую ночь на протяжении всей недели, и Майки был настолько одержим ею, что хотел остаться посреди Хиктауна в Миссисипи? — спросил Джерард с улыбкой. Джерард помнил это очень хорошо, потому что ему пришлось забирать Майки посреди ночи с обочины дороги, плачущего, пытающегося сбежать из цирка назад в город, из которого они только что уехали. Он предпочитал опускать неприятные части истории каждый раз, когда рассказывал её, чтобы облегчить воспоминания Майки. — Заткнись! Брайан говорит, — сказал Майки, внезапно заинтересовавшись тем, что происходило в центре круга. — Да, это было довольно весело, — добавил Рэй, фыркая. — Что ж, как я и говорил ранее, — мы глубоко в дерьме, — объявил Брайан его обычным главенствующим громким голосом. — Насколько глубоко? — спросил Рэй. — Оу, я скажу, примерно по колено. Да, примерно так, — отозвался Брайан, беря голову в руки и взъерошивая свои волосы. Он выглядел таким ничего не значащим, когда на нём не было его кепки предводителя. Возможно, это было одной из причин, почему кепка Брайана регулярно исчезала из его трейлера, чтобы снова объявиться в самых странных местах, например, на верхушке одного из тентов или на клетке со львами. Розыгрыши были единственным развлечением в цирке. — Оу, — выпустил Джерард. — Да, ощущение, что Мэтт покинул нас добрую неделю назад. Очевидно, такая жизнь была не для него, — сказал Брайан, нарезая круги вокруг тента, таща ноги и загребая опилки. — Так что же теперь будет с нами? — спросила Алисия, держа руки меж коленей. Джерард мог понять , почему Майки влюбился в неё. Она и вправду была красивой. — Нам нужна свежая кровь. Нам нужен кто-то, кто привлечёт людей. Нам нужен главный номер. Кто-то лучше, чем ты, Джерард, без обид, — сказал Брайан, указывая рукой на Джерарда. — Никаких обид, — Джерард действительно не видел себя гвоздём программы. Он, наоборот, хотел бы, наконец, увидеть как кто-то занимает его место под светом софитов. — А есть вообще какая-нибудь энциклопедия циркачей? — спросил Майки, бросая быстрый взгляд на Алисию. Джерард вздохнул, даже не награждая своего брата ответом. — Что нам нужно делать? — спросила Лин. Она была второй половиной их дуэта. Она была такой же красивой, как и Алисия, но с ноткой странности во взгляде. Она выглядела слегка старше, может, мудрее, но в этом Джерард сомневался. — Мне нужно, чтобы вы подготовили себя к плохим новостям. Мы можем уйти на зиму рано в этом году. Все одновременно испустили смесь вздохов и ворчания. Брайан прикрыл уши. Он уже привык слушать жалобы. Этого требовала его работа. Джерард пытался не говорить ничего всё это время. Он не хотел быть ещё одним голосом в хоре недовольных работников. — Ты шутишь? — неопределённый хор голосов. — Я бы хотел, чтобы это так и было. Мне будет нужна пара человек, чтобы расклеить постеры завтра в городе. Вы знаете главное: В команде нет никаких «я». Бла-бла-бла. Возвращайтесь к работе, — сказал Брайан, прежде чем покинуть Биг Топ. * Джерард пошёл к своему фургону в то время, как все остались сидеть под тентом, споря, кто же будет расклейщиком постеров. Джерард уже сказал, что сделает это. Ему было всё равно. Он предпочитал эту работу, нежели разгребать слоновьи отходы, как Боб. Вручать листовки круглые сутки было куда лучше. Большую часть времени Боб был очень осмотрительным человеком. Единственное, в чем он проигрывал, так это розыгрыши над Брайаном вместе с его сообщником Рэем. Обычно же он был сдержанным и исполнял свою работу, не жалуясь. Этим вечером Джерард планировал рассортировать вещи его бабушки. Он наконец хотел доделать это сложное задание как можно скорее. Его фургон уже был достаточно полным и без прогрызенных мышами коробок. Он всегда мог выбросить то, что было не нужно, даже если это заставляло его грустить и чувствовать себя худшим придурком на свете. Джерард вытянул коробки из-под кровати и сел на пол, расправляя ноги вокруг одной из них. В первой коробке были старые газеты, журнальные вырезки и рецепты. Джерард полностью просмотрел её, чтобы убедиться, что там не было ничего важного. Он сидел на полу со скрещенными ногами, вокруг были лишь проигрыватель и вещи его бабушки. Вторая коробка была полностью заполнена фотографиями и коллекцией записей. Джерард провёл несколько минут, рассматривая фотографии, лежащие сверху. Он решил, что для коробок ему необходима отдельная комната. Он не смог бы просмотреть все фотографии, даже если бы ему дали на это целый год. Но он предпочёл оставить всё на всякий случай. Третья коробка была полна старой одежды, которую носила Елена. Длинные волнистые юбки, изгрызанные молью куски ткани, которые она не носила месяцы или даже годы. Здесь не была ничего хотя бы отдалённо интересного или полезного, поэтому Джерард отодвинул коробку в сторону, пододвигая её к двери пальцами ноги. Внутри четвёртой покоилась колода Таро и несколько странных предметов, кольца и бесполезные металлические украшения. Джерард забрал колоду и положил на кровать с намереньем подарить их Майки на день рождения, которое было через несколько дней. Он одарил карты быстрым взглядом. На них были слова на французском. Он помнил, что Елена говорила, они зовутся «Марсельское Таро». Слова звучали красиво и экзотично. Джерард написал «L’amoureux», «L’etoile», «Le Fou». Он не помнил, что это значило. Нужно было купить что-нибудь Майки, чтобы помочь ему расшифровать всё это. Джерард уже знал, что будет в последних двух коробках. Художественные принадлежности Елены и её рисунки. Джерард держал их в руках, одну за другой, трогая высохшие рисунки, чувствуя это. Картина руки была первой, что он положил на стол. Он не мог вешать ничего на стены, поэтому стол вполне подходил для этого. Он выстроил части тела, меняя их местами, делая несколько шагов назад, чтобы посмотреть на свою работу, составляя нового человека, словно сумасшедший учёный. Неизвестная модель была его созданием, и он желал, чтобы краска могла оживать под его пальцами. Большую часть времени Джерард чувствовал себя одиноким. Даже когда он был в походной кухне среди его семьи и друзей, он чувствовал себя одиноким. Он был лишь частью огромного паззла, представляющего собой цирк. Он ничего не мог поделать с этим чувством. Ему было интересно, был ли здесь кто-то, кто чувствовал себя точно так же. Возможно, и был. Он не был уникальным. Никто не был по-настоящему уникальным. * Джерард думал, что будет хорошей идеей прогуляться по городу, расклеивая афиши и раздавая флаеры их целевой аудитории, семьям. Джерард точно знал, кого выбрать. Он мог с лёгкостью выявить домохозяек. Обычно было два типа реакции: некоторые были рады найти что-нибудь, что увлечёт их детей хотя бы на несколько часов, остальные же кривились, ссылаясь на плохое настроение, и не брали листовок. Чего он не ожидал, так это подобных взглядов от людей, будто он пытался их ограбить. Может, из-за его внешнего вида: длинные чёрные волосы закрывающие половину лица, тот факт, что он не мылся уже неделю и, возможно, не пах ароматами роз, а, может, потому что на нём до сих пор был его похоронный костюм, включая испачканные грязью ботинки. Он свалился в этом спать и совершенно забыл переодеться. Обочина была полна туристов и флиртующих подростков, испускающих кучу гормонов. Были и парочки и музыканты вместе с бедняками. Люди с длинными волосами в кричащей одежде. Джерард не понимал моды. Он был согласен, что война во Вьетнаме была не нужной и жестокой, котому что он был полностью за мир, но он не понимал, почему людям нужно было одеваться так, будто их облила радуга. Джерард волочил ногами по земле, неожиданно почувствовав себя не в своей тарелке в старом чёрном костюме и шёлковом красном галстуке. Флаеры казались непомерно тяжёлыми в его руках. Стать волонтёром казалось уже не такой хорошей идеей. Может, ему стоило подбросить их в воздухе и посмотреть, подберёт ли их кто-нибудь. Толпа становилась более громкой, напряжённой и давящей. Джерарду необходимо было выбраться отсюда. Он больше не мог дышать. Всё, что он мог увидеть, так это их глаза, пристально смотрящие на него, осуждающие, они все тыкали в него пальцами. Он почти что мог слышать их смех. Он прорвался сквозь толпу на другую сторону тротуара; голова тяжёлая, словно грузило, глаза не могли сфокусироваться. Затем он услышал нечто знакомое. Нечто, что тотчас заставило его расслабиться. Это был звук, доносящихся до него смешков. Джерард прошёл вперед, ведомый звуком, направляясь к кучке людей, собравшихся вокруг мальчика. Он играл с картами, меняя их местами, прося людей найти даму червей. Мальчишка очевидно был обманщиком. Схема, которой он следовал был нисколько не уникальной. Джерард был не без глаз. Он видел, куда паренёк положил даму червей, пока остальные следили за перемещением оставшихся карт. Джерард не был глупым, но и ребёнок не отставал. Казалось, он оттачивал мастерство годами. На нём был грязный мерч, и выглядел он, будто не ел несколько дней. Парень с широкой улыбкой собирал деньги с богатеньких и наивных туристов. — Эй, Пит! — прокричал голос из-за группы людей. Джерард попытался продвинуться ближе. Он прижимался плечом к плечу и, наконец, смог занять положение с хорошим видом на всё представление. — Эй, Пит! Посмотри на меня! Это был голос мальчика, которого Джерард тут же узнал. Это был парнишка, ограбивший дом за день до этого. На нём была та же одежда, и он смеялся тем же детским смехом. Он сделал задний мостик, его колени постепенно сгибались, и буквально через несколько секунд он полностью сложился. Джерард никогда не видел ничего подобного. Мальчишка просто не мог быть человеком. Или, может, в его теле не было костей. Его тело было сложено втрое так, как кто-то складывал майки. Улыбаясь, он ходил на руках, оглядывая публику. Джерарду понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что его челюсть отвисла. Ребёнок был невероятен. Но озадаченным казался не только Джерард. Люди аплодировали, бросая четвертаки в шляпу, что лежала на бордюре. Его глаза были широко распахнуты. — Благодарю, леди и джентльмены, — сказал мальчишка, медленно разворачивая своё тело, — а сейчас вы могли бы обратить внимание на моего товарища Пита, — добавил мальчик, указывая на обманщика с дамой червей в рукаве. Джерард не обратил внимания на Пита: он просто не мог отвести взгляд. Он пялился на мальчика, не в силах двигаться. Его ноги будто приклеились к тротуару. Паренёк заметил на себе взгляд Джерарда. Возможно, он узнал его, а, может, тот факт, что мужчина старше него, пялился на него вовсе не пугала мальчишку. Он лишь пялился в ответ, его улыбка медленно исчезала, а напряжённый сконцентрированный взгляд появлялся на лице. — Эй, — наконец произнёс он, делая шаг в сторону Джерарда, — тебе нравится то, что ты видишь? — вздыхая, спросил мальчик. — Хах. Да, — пробормотал Джерард, наконец, закрывая рот. — Невежливо пялиться, разве тебя мама не учила этому? Джерард не мог перевести взгляда. Паренёк был невероятен. Чем больше Джерард смотрел на него, тем больше думал, что мальчишка, должно быть, взрослее, нежели он подумал попервой. Было сложно определить его возраст. Но было что-то в его ореховых глазах. За его постепенно исчезающей улыбкой пряталась грусть. — Нет, я был… — Попытался Джерард. Слова застревали поперёк горла. Ребёнок мельком взглянул на своего друга, чтобы посмотреть, как тот справляется, а затем вернулся к Джерарду. — Ты пялился, — сказал он, собирая деньги в шляпу. — Может быть, — ответил Джерард. Ребёнок взглянул на него, вскидывая брови. — Ты что, педик? — Нет. Что? Я? — Джерард был ошарашен вопросом. Ему не сильно нравились слова, использованные мальчуганом. Он и до этого слышал их, но они ему не аккомпанировали. Мальчишка посчитал деньги перед тем, как вновь взглянуть на Джерарда. У паренька не было никакого терпения, он уже мог об этом судить. — Говори уже. — Ты выглядишь голодным, — выпалил Джерард. — Да ну нафиг, Шерлок. Может, ты можешь сделать с этим что-нибудь? Мальчишка определённо был не самым вежливым. Скорее всего за его короткую жизнь у него было огромное количество горького опыта, так что Джерард пропускал его заносчивость мимо ушей. — Как твоё имя? — спросил Джерард, наконец способный двигаться, выворачивая карманы в поисках мелочи. Он смог найти четвертак и бросил его прямо в руку парню. Мальчуган кивнул своему «товарищу» перед тем, как уйти с их места. — Будто бы я тебе скажу, — сказал он, оглядываясь через плечо. Джерард решил последовать за ним. Он надеялся, он не решит, что Джерард хотел залезть ему в штаны или что-то вроде. — Моё — Джерард, — сказал он, держа руку по направлению к ребёнку, пытаясь быть настолько официальным, насколько возможно. — Ага. И чё? — спросил ребёнок, уже ускоряясь. Джерарду теперь было необходимо поторопиться, чтобы догнать мальчика. Несмотря на то, что ноги у него были короткие, он был быстр. — Я из цирка, — объяснил Джерард, держа вверху стопку флаеров, надеясь, что мальчишка обратит на это внимание и поймёт, что тот шёл за ним с законными намереньями. — И? — спросил парниша, останавливаясь и поворачиваясь к Джерарду. Он выглядел раздражённым. Но так же — немного заинтригованным. Для Джерарда это означало знак победы. Джерард замялся, думая несколько секунд, пытаясь подобрать нужные слова, потому что сейчас у него было всё внимание парня. — Я бы хотел, чтобы ты пришёл посмотреть на нас, если захочешь, — сказал Джерард, нервно потягивая свои рукава. Мальчишка не должен быть причиной этого. Он был всего лишь несовершеннолетним ребёнком, не умевшим держать себя в руках. — Я боюсь клоунов, — сказал мальчик очень серьёзно. — Никто не боится клоунов. Паренёк выглядел оскорблённым. Он приподнял брови и сморщил губы. Джерард задел за живое. — Все боятся клоунов. Они прячут свои маньяческие намерения за фриковатыми костюмами и большим красным носом. Они на свободе, чтобы убить нас, чувак. Джерарду пришлось подавить смешок. У ребёнка было богатое воображение. Может, он и выглядел немного болезненно, но Джерард не мог не улыбаться. Он еще никогда не слышал о преступном заговоре клоунов. — Моему брату было бы приятно услышать, что он настоящий психопат, — выдаёт Джерард. Глаза ребёнка широко распахнулись, будто Джерард был пришельцем, вышедшим прямо из фантастической книги. — Твой брат — клоун? — спросил он, зарываясь ногами в песок. — Ага. — А ты? Жонглёр? — спросил ребёнок, снова возвращаясь к надменности. — Я — метатель ножей, — ответил Джерард, смотря на свои ботинки, чувствуя, как песок засыпается туда сквозь дыры. Джерард ожидал, что мальчик вновь поиздевается над ним, сказав, что бросать ножи могут и макаки с закрытыми глазами или еще что-нибудь колкое. Но нет. — Это круто, — сказал Фрэнк через несколько секунд. Джерард взглянул на него: мальчишка казался действительно заинтересованным. — Не хочешь прийти увидеть нас? — спросил Джерард, стараясь не звучать слишком настойчивым. У ребёнка был талант, и он вполне мог быть решением проблем Брайана, а цирк так же мог быть решением проблем парня, каким бы они ни были. — Что это мне даст? — через несколько минут спросил парень. Его подошвы сейчас зарылись глубоко в песок, что заставляло его ещё короче, чем раньше. — Работу. — У меня есть работа, — сказал ребёнок, пожимая плечами. — Да я увидел это вчера, — сказал Джерард. Воспоминание о маленькой фигурке мальчика до сих пор стояла перед его глазами. Тем не менее, он не знал, узнал ли его парень. — Что ты делал в этом жутком доме? — Дела. Личные дела, — сказал Джерард, не намереваясь сообщать детали своей личной жизни. — Какие плюсы в этом для меня? — снова спросил ребёнок, отпихивая песок в сторону Джерарда. — Еда и кров и, очевидно, больше никаких побегов от закона, — ответил Джерард, стряхивая со штанов песок. — Я не знаю, о чём ты. Я не сбегаю, — сказал ребёнок, отворачиваясь от Джерарда и уходя, не спрашивая разрешения. — Если ты передумаешь, вот наш флаер, — сказал Джерард, догоняя ребёнка и вручая ему листовку. Паренёк несколько секунд пялился на флаер, а затем сунул её в карман. — Спасибо. — Ты не должен прожигать вот так свой талант, — добавил Джерард, пока ребёнок уходил от него. Паренёк остановился и повернулся лицом к Джерарду. Он выглядел озадаченным. — Что ты только что сказал? — спросил он, делая шаг по направлению к Джерарду. — У тебя есть талант, — ответил Джерард, улыбаясь ребёнку самой вежливой своей улыбкой. Вообще он не привык улыбаться. Не незнакомцам в любом случае. Он никогда не видел смысла в растранжировании улыбок, будто они были бесплатными. — Спасибо, — ответил ребёнок, улыбаясь ему в ответ. Джерард смотрел, как паренёк уходит вдаль с руками в карманах, длинные волосы ниспадали ему на плечи. Он выглядел беззащитным, так, будто ему необходима была помощь, и Джерард надеялся, что он предоставил ему выход из этого отчаянья.
