Ночь, пожалуй, самое красивое и очаровывающее время суток. Замечали ли вы, поднимая взгляд на небо вдали от города, как прекрасны звёзды? Как они сверкают в вязкой жидкости космоса, словно бриллианты? Если нет, то мне вас ужасно жаль. А что вы считаете красивым? Уж не раздутые губы ли на половину лица? Это ведь просто смешно! Но что с вас взять, ваш мозг серьёзно покалечен. Ваш, а не мой. Я в порядке.
Я нормален, я нормален, я нормален. Я, чёрт возьми, абсолютно нормальный.
Но вы бы так не сказали, верно? Да, я знаю это точно. Возможно, вы посадили бы меня за кощунство, за варварство, за вандализм, оставили бы гнить за решёткой. Вы с пеной у рта доказывали бы мне мою аморальность. Но я не болен, я не безумен, я не наркоман. Я нормальный. А больны здесь лишь вы.
Я отрываю взгляд от неба и улыбаюсь. В любом случае, я выигрываю, вы проигрываете. Я живу красотой, а вы гонитесь за дешёвками. За призраками красоты, за остатками прекрасного. Вы не можете их поймать, потому что впереди вас ещё куча подобных вам, а я здесь совсем один и в моих руках чудо.
Я пролажу в дыру в заборе, которая здесь не пойми сколько. Кажется, даже когда это кладбище только-только появилось, уже был забор и был этот лаз. Впрочем, для меня же лучше, что, как и до смерти, эти бедные люди никому не нужны.
Воздух здесь такой чистый и свежий. Здесь дышать - не скучная обязаловка, а настоящее удовольствие. По началу я довольствовался лишь этим. Но люди не были бы людьми, если бы им не хотелось большего. А я человек. Как жаль, как жаль. Я бы лучше был кем-нибудь другим, чтобы никогда не понимать того, что я понимаю: всей этой людской жестокости, безумности в своих желаниях, стадного инстинкта и прочей чепухи, которую люди выдумали сами и со временем стали продавать за чистую монету.
Прохожу мимо аккуратных оградок. Вот это уже что-то новенькое. Свежая земля. Я никогда не видел этого креста здесь, уверен. Иначе и быть не может, я знаю здесь каждую могилку.
Легко открываю калитку и, светя фонариком, читаю надпись:
Джерард Артур Уэй
4.9.1977-6.20.2003
Ну-с, посмотрим, каков ты, Джерард Артур Уэй. Мне нравится твоё имя. Оно отдаёт чем-то французским, женственным. Такое утончённое. Красивое.
Откладываю в сторону лопату, беру лом. Вскрываю гроб, откидываю крышку в сторону. Я уже вижу его. Такой же, как его имя. Красивый, действительно очень красивый. Тонкие губы, прямой нос. Чёрные волосы. Ярко выраженные скулы. Он поистине совершенство.
Я падкий до красивого. Я по-настоящему люблю это, люблю и хочу. Как бедняк желает мировые богатства, как необразованный человек хочет учиться, как брошенный и одинокий хочет, чтобы его любили. Конечно, есть и те, кто не имеет этого и не особо стремится, но я не из их узкого круга, к счастью. Впрочем, иногда я жалею, но что толку, если я не могу устоять перед этим? Я не смогу создать красоту себе, сделать своё лицо идеальным, но брать чужое, уже никому не нужное... Собственно, этим я и занимаюсь на досуге.
Улыбаюсь, достаю Джерарда из гроба, кладу на землю. Он не такой уж и лёгкий, хотя по виду и не скажешь. Его мертвецки белая кожа прекрасно контрастирует с землёй. Следом вылажу и сам.
Я бережно наклоняюсь к нему и целую. Его губы до безобразия холодные, но ничего, я привык. От него хотя бы ещё не сильно воняет. Мне хочется, чтобы он своими тонкими пальцами сжал мои отросшие волосы и притянул ближе. Но, тут же прерываю себя, этого не может быть. А если бы он по счастливой случайности оказался жив, то, не медля ни секунды, он оттолкнул бы меня от себя, визжа от ужаса. Я же знаю, никто не захочет любить такого, как я. Уродливого. Падшего.
Пальцами я аккуратно расстёгиваю пуговицы на его чёрной рубашке, не прекращая целовать его холодное лицо. Отстраняюсь, чтобы посмотреть издали. Немного сомневаюсь: стоит ли лишать его этого предмета одежды или же не нужно. Решаю, что всё же стоит, обхватываю его за талию и поднимаю верхнюю часть тела. Он подчиняется мне, словно кукла. Я уродец, но у меня самые прелестные игрушки, - думаю, освобождая его бледное тело от чёрной ткани.
Я эгоист, но как же я рад, что он умер. Иначе я никогда бы не увидел его, а если бы и случайно встретил на улице, он не обратил бы на меня никакого внимания, и это ещё в лучшем случае. В худшем - он ткнул бы в меня пальцем, презрительно засмеялся и, достав телефон, сфотографировал, чтобы потом отправить своим друзьям и смеяться с ними вместе. Наверно, имей я такую же хрупкую красоту, я вёл бы себя так же с чудаками моей настоящей внешности. Но это уже не важно. Важно, что его штаны уже тоже лежат на земле, где-то рядом с рубашкой. Важно, что он не сопротивляется. Важно, что он будет принадлежать мне. Теперь, когда я вижу всё его тело, я могу уверенно заявить, что он невозможно безупречен.
Я редко замечаю красоту прохожих: они убегают от меня, пряча лицо. Но в красоте мёртвых я разбираюсь. Иногда мёртвые лучше, чем живые. Во многом даже.
Целую низ его живота, ловя себя на мысли, что хочу, чтобы он сейчас чуть откинул голову назад, приоткрывая рот, вцепился пальцами в волосы и заставил бы меня опуститься ниже. Нет, это было бы слишком радужно, чтобы быть правдой. Он не возбудится от моих ласк, не назовёт меня по имени, не будет насаживаться на мой член. Это минусы. Но и тут без плюсов не обойдётся: он не станет смеяться над моей уродливостью, не поспешит удрать от меня куда глаза глядят. А я ведь не желаю ему зла. Я просто хочу обладать красотой, своей, чужой - не так уж и важно.
Я снимаю с себя футболку и стягиваю штаны с боксерами до колен. Обхватываю ладонью свой член и начинаю водить по стволу, возбуждаясь. Кладу его ноги на свои плечи и ползу к его лицу. Хочу прошептать, что сейчас будет немного больно, как вспоминаю, что его нет в живых. Медленно, смакуя удовольствие, вхожу в него. Наклоняюсь, успокаивающе целую его губы. Отрываюсь от его лица, улыбаясь, начинаю двигаться. Толкаюсь в него, ускоряя темп. Тихо постанываю. Одной рукой провожу по его щеке, оставляя на ней след из земли. Его голова поворачивается, я вижу его профиль. Он потрясающий с любого ракурса. Глаз радуется, когда видит его. И какой только урод додумался прятать его под землёй, зарыв от людского взора?
- Ты такой красивый, Джерард, - шепчу, продолжая двигаться в нём. Меняю угол, в надежде, что найду простату и это разбудит его ото сна, но ему хоть бы хны.
Его ноги скользят по моей взмокшей коже. Он выглядит как сломанная кукла. Подставляю руки так, чтобы ему было легче. Чёрт, всё время забываю, что он ничего не испытывает. Ни боли от резких движений, ни дискомфорт от позы, ни удовольствие. Он сможет потом нормально сидеть. Ха-ха.
Чувствую, что уже приближаюсь к разрядке, и громкость голоса нарастает сама, почти без моего ведома. Как же ты умеешь делать хорошо, Джерард.
- Да, Джер, да, - выдыхаю я протяжно, не боясь, если вдруг меня кто-то услышит.
Тут попросту некому слушать. Это кладбище для бедняков, они никогда не были кому-то нужны. Я даже не уверен, есть ли здесь сторож.
Нет, я всё же ошибся. Слышу быстрые шаги, вижу, как бегает по земле свет фонарика. Поворачиваю голову. Луч светит прямо в глаза, жмурюсь, но не перестаю толкаться в Джерарда.
Боль разрывает грудную клетку. Вскрикиваю. Успеваю понять, что сейчас умру. Улыбаюсь, думая, что умру, находясь в самом красивом человеке на всём белом свете. Падаю на него сверху, закрывая его от чужих взглядов. Нет, он только мой. Ему, наверно, неудобно. Невольно в голову закрадывается вопрос: "А будет ли кто-то заботиться о моём теле после смерти, как я забочусь о Джерарде?", но я тут же прогоняю его. Только спятившему придёт идея заниматься со мной сексом. Я же урод. Но это уже не важно. Важно, что я пачкаю своей кровью его бледное хрупкое тельце, помечаю его.
Слышу какие-то приглушённые ругательства, чувствую, как чья-то тёплая рука ложится на мою шею, несильно её сжимая. Видимо, проверяют пульс.
Мозг работает семь секунд после смерти. Что ж, это мои последние семь секунд. Я хочу потратить их с умом.
Надеюсь, мы ещё встретимся, Джерард Артур Уэ...
|
