Не братьяТссс, Фрэнки. Это всего лишь я.
Его оправданием всегда было то, что мы на самом деле не братья. В нас текла разная кровь. Наши биологические родители были разными.
Я так не считаю. Мы приняли Оуэна в нашу семью десять лет назад. Мне тогда было шесть лет, ему – восемь. Мы никогда не были лучшими друзьями, но достаточно хорошо ладили. У нас были одни родители, даже если его кровь не была такой же, как моя. И для меня он был братом.
Тссс, Фрэнки. Это всего лишь я.
В первый раз это случилось, когда мне было девять. Оуэну только-только исполнилось одиннадцать, на прошлой неделе. Было где-то около двух часов до наступления утра. Я проснулся от того, что услышал, как открылась дверь моей спальни, золотистый свет разлился по ковру, а затем она тихо закрылась. Я всегда чутко спал.
Сев в постели, я прислушивался, пытаясь разглядеть затенённую фигуру, которая пробиралась к моей кровати.
– Оуэн? – пропищал я. Мой голос дрожал, когда я схватил Человека-паука и притянул к груди.
У моей кровати появилось лицо Оуэна, его каштановые волосы были взъерошенными ото сна, и его черты лица были освещены лунным светом, проникавшим через моё окно.
– Тссс, Фрэнки. Это всего лишь я, – прошептал он, забираясь на мою кровать.
Я ждал, пока он устроится передо мной, его колени касались моих через тонкую ткань пижамы. Помню, он положил руку мне на бедро. Я чувствовал себя неловко. – Что ты делаешь? – спросил я. – Сейчас середина ночи. Тебе приснился кошмар?
– Ты смешной, Фрэнки. – Он рассмеялся надо мной.
Я не знал, из-за чего. Я был уставшим и не понимал, почему он находится в моей комнате так поздно, положив руку мне на бедро, ещё и смеясь надо мной.
– Но тогда что ты делаешь?
Он взобрался на меня, касаясь своими бёдрами моих. Когда мои глаза расширились, он закрыл мне рот рукой. Его зубы были белыми и блестящими, когда он улыбнулся в темноте. Я пытался высвободиться от него, но он был, по крайней мере, на пять килограммов меня тяжелее и сантиметров на десять выше. Он коснулся меня под рубашкой, а затем в пижамных штанах. Я знал, что это было неправильно, но не мог его остановить. Он принудил меня, чтобы я трогал и его тоже.
Перед тем как уйти, он предупредил, что мне лучше не говорить об этом маме и папе, иначе он изобьёт меня. Он знал, что я в любом случае никогда не сделаю этого, они не поверят мне, не говоря уже о том, чтобы хотя бы выслушать. Они оба были психиатрами, и развелись несколько лет назад, так что я не часто виделся с папой.
Помню, Оуэн никогда не переставал улыбаться.
Я был слишком маленьким, чтобы действительно понять, что произошло в ту ночь, но так как это продолжалось в течение многих лет, я понял, насколько неправильно это было. И что нет никакого способа остановить происходящее. Я понял в ту ночь, что Оуэн больше не был моим братом. Он не был моим братом.
Тссс, Фрэнки. Это всего лишь я.
Быть невидимымЯ ненавидел школу, потому что никто не понимал. Все жаловались на то, что задают слишком много домашнего задания, на учителей, или на разные клички, которые были более популярны, чем их имена. Но никто по-настоящему не понимал, что значит быть подростком, находящимся в полном одиночестве. Это никого не волновало.
Никого не волновал мальчик, у которого нет абсолютно никаких друзей. Их не заботила его семейная жизнь, и то, что происходило за закрытыми дверями. Им было всё равно, что у него есть секреты, тайны, которые он не мог рассказать ни одному человеку в мире.
Я никого не волновал.
Когда я каждый день шёл по школьным коридорам, я играл в игру. Я назвал её "Быть невидимым". Да, знаю, очень оригинальное название. Суть игры заключалась в том, чтобы незаметно влиться в толпу, чтобы никто не видел меня, никто не знал меня. И самое главное, не мог причинить мне боль. Я чемпион "Быть невидимым".
Только проблема в том, что я - толстая задница. Никто не любит некрасивых и толстых детей. Поэтому, правило №1 "Быть невидимым" заключается в том, что ты не можешь быть жирным. Ты не ешь. Я придумал маленький танец, который сопровождал это правило. Он называется Самозабвенный Анорексик, и каждый раз, когда я чувствую голод, я встаю и танцую этот маленький танец. Он меняется каждый раз, так что я не могу планировать мои движения. Конечно, если я нахожусь в классе, я не могу встать на парту и начать танцевать. Во всяком случае, я вешу 55 килограмм, и если кто-то жирный встал бы и начал танцевать на парте, я бы определённо это заметил. Так точно можно проиграть в "Быть невидимым". Но если я закрываю глаза, когда мой живот начинает урчать, и представляю, что я в пустой комнате танцую Самозабвенного Анорексика, я могу отвлечься от еды по крайней мере ещё на несколько часов.
Правило №2 состоит в том, что ты не можешь говорить. Разговоры не помогают, только приносят одни проблемы. Я научился тому, что разговоры никогда не приведут меня ни к чему хорошему. Я избегаю этого, когда могу.
Но, возможно, самое важное правило №3: Никогда не спорь. Не спорь со своими родителями. Не спорь с учителями. Не спорь с детьми в школе. Не спорь с Оуэном.
Потому что из-за споров ты окажешься в ещё большем дерьме, чем был до этого.
После ланча я незаметно ускользнул в туалет. У моего учителя математики мистера Стокса есть странные навязчивые идеи насчёт меня. Он говорит, что я напоминаю ему его же в этом возрасте. Я очень сомневаюсь в этом, но молчу. Он самый молодой учитель, ему только 22, и все считают, что могут найти с ним общий язык. Не думаю, что я могу, но это не мешает ему разговаривать со мной, используя каждую возможность.
Во всяком случае, он нашёл меня на заднем дворе на газоне, где я отсиживаюсь, пока все остальные обедают. Он принёс два бутерброда и сказал, что хочет поговорить. Мистер Стокс использовал такие темы, как: "Это было не так давно, я тоже был в твоём возрасте", и в конце концов нашёл время, чтобы сказать, что беспокоится обо мне. Что ребёнок в моём возрасте не должен быть всё время один, и что я кажусь действительно отклоняющимся от нормы. Мне удалось успокоить его, отвечая только при необходимости. Но он заставил меня съесть этот чёртов бутерброд. Он сказал мне, что знает, как я себя чувствую, но если я не съем целый бутерброд, он лично отведёт меня к консультанту.
Я его съел, потому что знал, что если я должен был бы пойти к консультанту, он сказал бы об этом моей маме, а она заставила бы меня посетить одного из её глупых друзей-психиатров, и я бы провалил мою игру "Быть невидимым". И это была бы самая большая ошибка, которую я могу совершить. Так что я съел весь бутерброд Стокса и сказал "спасибо". Я думаю, что даже смог улыбнуться, но всё вышло совсем не так, и Стокс только нахмурился, прежде чем сказать, что мы увидимся позже.
Так что потом я отправился в туалет, чтобы станцевать Самозабвенного Анорексика. К счастью, один на третьем этаже был пустой, так что я быстро станцевал свой одинокий танец, прежде чем позволил моему рту и желудку получше познакомиться с унитазом. Однако, когда я вытер рот рукавом, я понял, что больше не так одинок в туалете, как я думал. Пожалуй, это был один из людей, которых я больше всего не хотел видеть, кроме Оуэна и мистера Стокса. Это был Джерард Уэй с дразнящей ухмылкой, играющей на его губах.
В туалетеПозвольте мне остановиться и разъяснить кое-что о Джерарде, или, по крайней мере, то, что его касается. Он старший брат одного мальчика, которого я когда-либо мог назвать своим другом. Майки Уэй, возможно, чем-то похож на меня. У него, как и у меня, на самом деле нет друзей. Он тихий и угрюмый вне чего-либо, но если вы когда-нибудь болтались с ним, то знаете, что он ловкий, забавный и милый. Только проблема в том, что никто никогда не хочет увидеть эту его сторону. Я общался с ним, может быть три или четыре раза, но это не так много. Мы чувствуем себя достаточно комфортно рядом для того, чтобы считаться друзьями, потому что ни один из нас не должен удовлетворять своё желание поболтать, но не прилагаем много усилий кроме вежливого приветствия в коридорах. "Быть невидимым" не одобряет такое социальное взаимодействие.
Но его брату Джерарду девятнадцать, он на три года старше меня и Майки. Он даже не ходил больше в эту школу, хоть и пользовался ей. Я встретил его однажды, когда пришёл к Майки после школы, и всё своё время он потратил на то, что пытался соблазнить меня. Ни для кого не секрет, что он гей.
И вот он в школьном туалете, ухмыляющийся мне из-под своих чёрных волос.
– Привет, Фрэнки. Что у тебя было на обед? – спрашивает он, его карие глаза поблёскивают любопытством, и я знаю, что он был здесь и стал свидетелем того, что я только что сделал.
– Эм, привет, Джерард, – бормочу я, краснея. Мои ладони дрожат. Я подхожу к раковине и мою руки, брызгаю холодной водой на пылающее лицо. Жмурюсь, когда вижу своё отражение в грязном зеркале, и ещё сильнее, когда замечаю, что Джерард смотрит на меня.
– Зачем ты творишь всю эту дрянь с собой? – спрашивает Джерард, скрещивая руки на груди и прислоняясь к входной двери.
Я игнорирую его и сушу руки. Мне больше ничего не остаётся делать, так как он перекрывает выход. Жаль, что невозможно быть невидимым, когда кроме тебя в помещении только один человек.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я вместо ответа.
Он выглядит так, будто раздумывает, стоит ли отвечать на вопрос. Наконец, он убирает волосы с глаз и вздыхает.
– Я искал Майки, думал забрать его со школы пораньше. Ты его не видел?
– Нет.
– Думаю, мне придётся продолжить его поиски, – отвечает он плавно, но не сдвигается с места. И вот мы неловко стоим, он смотрит на меня, а я пристально разглядываю свою обувь. Он действительно заставляет меня стесняться. – Не хочешь пойти с нами?
– Что? – я вздрагиваю от удивления. Джерард держит дверь открытой.
– Не хочешь пойти с нами? Наши родители уехали на выходные, так что мы с Майки одни дома, – произносит он очень медленно, как будто разговаривает с ребёнком.
Чёрт, я забыл, что это была пятница. Я должен быть человеком, который ненавидит выходные ещё больше, чем школу. И я помню, что "Быть невидимым" против того, чтобы я долго зависал где-то с другими детьми.
– Нет, я занят, – отвечаю на автомате.
Он всё ещё стоит, держа дверь открытой, и внимательно глядя на моё лицо.
– Хорошо, – наконец произносит Джерард, – увидимся позже.
"Наверное, нет", – думаю я горько.
И затем он уходит, дверь закрывается и этот звук эхом разносится по пустому туалету, который провонял кислой рвотой и стыдом.
***
Страдания любят компанию.
Это должно быть причиной, почему мама приходит ко мне поздно вечером, кода я смотрю телевизор на диване. Она целует Оуэна в голову, который сидит на кресле с пультом в руке, а затем подходит ко мне. Убирает мою чёлку с глаз (я ненавижу это), садится рядом и целует меня в висок.
– Мама... – скулю я, пытаясь отодвинуться. Я стараюсь спрятаться в диване, пробуя распластаться между подушками, но не могу. Вероятно, я слишком толстый, чтобы мне это каким-то образом удалось.
– Боже, Фрэнк, успокойся. Я твоя мать, и разве это неправильно, что я хочу тебя поцеловать?
Вероятно, не так неправильно как то, что Оуэн хочет трахнуть меня. Но я не скажу ей об этом. Я просто ложусь на диван и сосредотачиваюсь на том дерьме по телевизору, которое Оуэн любит смотреть.
– Дорогой, ты в порядке? – спрашивает мама, всё ещё возясь с моими волосами.
Я пожёвываю кольцо в губе, это моя нервная привычка. Она изучает меня, и я уверен, делает в уме какие-то заметки.
Похоже, мои нервные привычки не охотно выдают информацию...
– Я в порядке, – я отвечаю автоматически. Она до сих пор выглядит беспокойно.
– Ты уверен? Просто ты больше не кажешься счастливым, Фрэнки, что с тобой случилось?
Я смотрю на Оуэна уголком глаза, а он грозно пялится на меня.
– Я в порядке, – повторяю абсолютно без эмоций. Правило №4 "Быть невидимым" держи свои эмоции при себе. Они всегда возвращаются, чтобы схватить тебя за задницу.
– Фрэнки, тебе не удастся меня обмануть.
– Я сказал, что я в грёбаном порядке, так почему бы тебе не отъебаться от меня? – кричу я, вскакивая с дивана.
Её глаза наполняются болью, и я чувствую себя ужасно. Она беспокоится, и у неё есть все причины для этого. Я просто идиот. Но я чертовски голоден, я ничего не ел кроме бутерброда, который позже вырвал. Я раздражённый и голодный, поэтому не удивительно, что я не скачу тут от радости.
Мама поджимает губы, и я вдруг чувствую, что она пытается превратить меня в одного из её маленьких психически больных пациентов.
– Ну хорошо. Просто скажи мне, когда достаточно проголодаешься для ужина, ладно?
– Ага, никогда, – я бормочу себе под нос, но знаю, что она меня не слышит, так как ушла на кухню.
ДышатьЯ проснулся, и моё сердце беспорядочно скакало в груди. В другом конце комнаты зловеще гремит дверная ручка запертой двери. Я точно знаю, что это значит. Мама не любит, когда я закрываюсь на замок, интересуясь, что у меня есть такого, что я пытаюсь от неё скрыть. Но она не знает, что я не прячу вещи, я пытаюсь остановить кое-кого. Не то, чтобы я думаю, что хлипкий замок удержит Оуэна от того, чтобы войти. Но это моя последняя попытка его остановить.
Конечно же, замок поддаётся, и дверь открывается. Я закрываю глаза и отворачиваюсь от него, молясь о том, чтобы он подумал, что я сплю и оставил меня в покое. Но он не делает этого, и кровать прогибается под его весом.
– Тссс, Фрэнки. Это всего лишь я, – шепчет Оуэн, расстёгивая мою рубашку.
Я стараюсь думать о чём-то хорошем и счастливом, как книги. Я люблю читать. И то, что я думаю о книгах, заставляет меня думать и о Майки, потому что он тоже любит читать.
Оуэн тянется к моим штанам. Оказывается напротив моего живота.
И мысли о Майки подводят меня к мыслям о Джерарде. Сегодня днём в туалете он смотрел на меня довольно беспокойно. Может быть, он проявил заботу.
Он стонет, тяжело дыша. Я не чувствую, как он прикусывает зубами мою кожу на животе. Я не чувствую, как он кончает. К настоящему времени у меня затекает всё, что только можно...
Джерард немного заботился обо мне. И он знал один из моих секретов. Могу ли я доверять Джерарду? Вы действительно не должны доверять людям свои тайны, особенно, когда вам нужно быть невидимым.
Все чувства покидают моё тело. Я теперь далеко, далеко от всего этого. Но каким-то образом мне удаётся не забывать дышать.
ВыходныеБольшинство детей предпочитают ничего не делать, чем ходить в школу. Я ненавижу школу, но я предпочёл бы отправиться в место, где я невидимый, чем остаться дома, где я таким не являюсь. Выходные - отстой.
Худшее в выходных это то, что я не могу никуда деться. В течение недели я могу исчезать в туалетах и школьных классах. В выходные всё, что у меня есть - моя комната. И я ненавижу мою комнату по причинам, которые, я совершенно уверен, вы уже знаете.
Мама возится со мной по выходным. Она приносит мне еду, потому что считает, что я слишком худой, а затем пытается проанализировать мои "чувства". Молодец, мам, но я больше ничего не чувствую.
Она спрашивает меня, почему я не приглашаю к нам своих друзей. Мой стандартный ответ состоит в том, что у них у всех есть своя жизнь. Я думаю, что она чувствует себя плохой матерью для меня. Не знаю, почему не рассказываю ей о Майки.
А ещё есть тема с девушкой/парнем. Моя мать не знает, гей я или нет. А я ни разу не потрудился уточнить это для неё. Так что она иногда спрашивает меня: "Есть какие-нибудь мальчики из школы, которые тебе нравятся?". Она говорит очень осторожно и волнуется, потому что не уверена, обижусь ли я на неё или просто отвечу. Мой самый распространённый ответ просто "Нет". Иногда я хмурюсь. Так что я сварливый неправильно понятый подросток, и я проявляю это!
Затем она спрашивает: "А какие-нибудь девочки?", на что я саркастично отвечаю: "Да, конечно, мам. На самом деле я трахался с десятью в подвале. И это было только вчера вечером!".
Это обычно затыкает её.
Потому что дело в том, что я гей. И мне стыдно.
Теперь, прежде чем вы начнёте кричать на меня, позвольте кое-что объяснить. Я не стыжусь того, что мне нравятся парни. Это, наверное, последняя из моих проблем. Быть геем это не мой самый большой страх, но причина кроется за этим.
Видите ли, мой самый большой страх в том, что Оуэн, мальчик, которого я называл своим братом, сделал меня таким. Как бы вы себя чувствовали, если день за днём просыпались изнасилованными вашим братом (приёмным или нет) и думали, о том, что вы тот, кто вы есть, вам нравятся те, кто нравятся, потому, что он делает с вами эти вещи? Вещи, которые являются очень, очень неправильными. Как бы вы себя чувствовали?
Как полное дерьмо, вот как.
И вы бы чувствовали стыд. Стыд за то, что вам нравятся мальчики, потому что ваш брат трогает вас по ночам.
Вот она, печальная правда. Я, Фрэнк Энтони Айеро, грёбаный сукин сын. Разносите новость.
В любом случае, мои выходные я провожу, закрывшись в комнате, которую ненавижу, ненавидя людей, с которыми живу, и то, что они со мной делают.
И больше всего я ненавижу себя. |
