Апрель вступил в Нью-Йорк очередной грозой, свежим воздухом, мокрыми дорогами, сигналящими потоками машин, странной тоской и медленно идущим временем. Фрэнк застал себя уставившимся в окно, повернувшим голову вправо и сжимающим в руках бумаги, требующие его проверки. Серые стены офиса сливались с насыщенным цветом неба за стеклом, город выглядел завораживающе, и мужчина плавно вдохнул воздух, заходящий из приоткрытого окна, на полную грудь. В последнее время всё для него приобрело смысл – воздух имел запах, у воды был вкус, а цвет был похож на звук. Еда казалась с намного более выраженным вкусом, движение вокруг больше не смазывалось в одну картину, Фрэнк мог уследить за всем одновременно, он чувствовал себя таким живым и настоящим каждую секунду, замечая детали даже в мелочах. Айеро не мог выкинуть из головы хотя бы на несколько минут ночь, проведенную вместе с Джерардом, то самое утро, тот день, тот разговор, его лицо и каждую отметину на его коже, мимические складки у глаз и запах одежды, звуки его квартиры, чужие вещи. Фрэнку хотелось вернуться туда, вернуться в те часы, проведенные наедине с художником, лежать с ним на диване в огромной и просторной гостиной, смотреть в большие окна со светлыми занавесками, слушать город и грозу, а ещё тишину, а также совсем незаметное дыхание рядом. Хотелось провести рукой по спине художника вниз, обвести пальцами ямочки на пояснице и рисовать узоры, заняться неспешным сексом без резких порывов, смотреть на Уэя через свет из окон, сосредоточиться на его лице, или может быть с ним кофе на его оранжевой кухне, негромко обсуждаю что-то.
Фрэнк ещё никогда не был так зависим от кого-то. Все его мысли были сосредоточены на Джерарде, каждый порыв его настроения был связан с Джерардом, каждый глубокий вздох посвящен Джерарду, Айеро выпадал из реальности на неопределенное время, просто уставившись в одну точку и замирая в определенном положении, полностью погружаясь в свои желания, воспоминания и фантазии настолько глубоко, что реальность теперь казалась ему ненастоящей. Стеклянная стена его офиса была плотно закрыта жалюзи, и это не помогало вспомнить, кто Фрэнк на самом деле такой, а только лишь прибавляло эфемерной уединенности. Мужчина никогда не чувствовал себя настолько зависимым, поглощенным, увлеченным, влюбленным, чувствительным, противоречивым, потому что его одолевали счастье и тоска одновременно, они сжимали его легкие, давая дышать время от времени, чтобы шатен не умер, а они могли бы продолжить это мучение. Такое сладкое мучение – окунаться в другого человека каждой частью своего сознания. Айеро будто влюбился впервые, влюбился так, именно в том смысле, как об этом воспевают и кричат во всем мире, увлекая подростков странными книгами и интернет-статьями, но Фрэнк уж точно не подозревал, что это произойдет с ним в таком возрасте. Он уже был влюблен в другую женщину, он уже успел завести настоящую семью, много собак, престижную работу, купить дом, накопить сбережения, и вдруг его мир меняет ориентацию во всех смыслах, компас указывает в противоположную сторону после долгого пути длинною в несколько лет. Хотелось бросить всё и бежать навстречу солнцу в этой непроглядной темноте, кинуться к единственному источнику воды в бесконечной пустыне, но человеческий страх потерять всё, чего ты добивался таким трудом, сковывает конечности, и Фрэнк не может сдвинуться ни на сантиметр ни в одну из сторон, с ужасом глядя на дорогу, по которой он шел все это время, и чего-то манящего вдали, призывающего его рискнуть всем.
Последний разговор с художником не выходил у Фрэнка из головы, все слова мужчины давали ему надежду на то, что он не совершает страшный грех, что подобные случаи свойственны человеческой природе, и нет ничего запретного в том, чтобы любить кого-то, если это настоящая любовь. А настоящая любовь может стоить чего угодно. Конечно, она стребует с человека самые кровавые жертвы, может разрушить его жизнь, но взамен она подарит ему осознание чего-то скрытого от человеческого сознания, откроет то, за чем гоняется наука уже несколько столетий, отдаст ему смысл, но эта игра настолько опасна и окутана тайнами, неуверенностью, неустойчивостью и риском, что только самые отважные или глупые бросят кости на стол судьбы. Айеро оставалось только понять, стоит ли его влюбленность в Джерарда такого риска, и сейчас он был готов высунуться в окно и прокричать на весь штат о своем согласии, но также опыт, накопленный множеством лет, шепчет мужчине о том, что бурю эмоций лучше переждать и судить на холодную голову, чтобы не жалеть ни о чём, ведь от принятого решения зависит жизнь не только Фрэнка.
День прошел неспешно, все события из реальности смешались как краски с мыслями и желаниями в голове Айеро, поэтому холодный вечерний ветер хорошо остужал горячую голову мужчины, пока тот выезжал с подземной парковки офисного небоскреба с приоткрытым окном. Хотелось свернуть на знакомую дорогу, припарковаться у такого же знакомого дома, подняться на лифте и постучаться в самую знакомую дверь, чтобы открыл такой знакомый Джерард в своих запачканных светлых джинсах из своей такой же светлой квартиры, окутанной вечерней синевой, переходящей в ночь. Чтобы на столике в гостиной горела слабая настольная лампа, разбавляя темноту мягким светом с оттенком красного, освещая только небольшую часть дивана. Фрэнк присядет там, заметит книгу, оставленную на том самом флисовом пледе, догадается, что художник читал именно её вместе с бокалом этого красного вина, а сам брюнет в этом время будет на кухне, рассказывая новости дня Айеро и спрашивая, хочет тот вина или ужин. А потом у них обязательно будет секс. Сначала в гостиной, на диване, даже не ужиная, Айеро накинется на художника так неожиданно, а тот будет срывать с него костюм, и тогда Фрэнк будет внутри него, как это было с самого начала, с их первой встречи. Они даже не выключат свет. Потом, через пару часов, они переберутся в спальню, где как обычно открыто окно, а простыни холодны как лед, и тогда уже Уэй будет вжимать Фрэнка в постель, выбивая из него весь воздух глубокими толчками, но не так резко, наслаждаясь процессом куда больше и переборов жажду, растущую каждый час, который они не видят друг друга.
Но мужчина не может поехать туда, куда ему на самом деле хотелось бы. Людям всю жизнь приходится делать совсем не то, чего они хотят, так что остается только смириться и делать так, как нужно делать. Айеро даже не уверен, дома ли Уэй и читает ли он книгу, может быть, он рисует прямо сейчас, или спит. Хотя последнее маловероятно, потому что художник никогда не пропускает закаты, как он говорил, они завораживают его. Фрэнк сворачивает в сторону Ньюпорта, где ему затем нужно будет проехать через весь Джерси-Сити и пересечь мост Ньюарк Бэй, а там напрямую по шоссе 95 до самого Принстона, и мужчина вспоминает студенческие года и то, как он всегда спал после обеда, просыпаясь уже когда за окном было темно. Если бы он мог, то и сейчас спал бы до самого вечера, но его время было занято работой, а затем семьей. Возвращаться в родной дом с каждым разом было всё сложнее, сердце Фрэнка в бешеном стуке заходилось в груди, ломая кости и разрывая плоть, желая оказаться там, куда нельзя было попасть так просто. Джамия, как и говорил художник, ничего не подозревала и относилась к постоянным пропажам Фрэнка с женским пониманием, они никак не жаловалась на трудности с воспитанием троих детей одновременно и уходом за несколькими собаки, только лишь совсем устало вздыхала, разогревая ужин Фрэнку и заботливо оставляя его в покое, предполагая, что голова мужа загружена работой, в то время как она скорее была загружена Джерардом. Айеро мучился каждую минуту в собственном доме, чувствуя облегчение только во время игр с детьми, которых он любил больше всей жизни.
Ничто не было выше его любви к детям. Ничто и никогда не будет важнее этого на самом деле – ни Джамия, ни Джерард, ни сам Фрэнк. Айеро действительно обожал своих детей, и никакие события не могли изменить этого, что бы не произошло, Фрэнк старается никогда не бросить их, не дать им расти без осознания того, что у них есть отец, он сделает всё, чтобы быть рядом. Но обратить процесс измены было уже невозможно, Айеро вообще не верил в то, что нечто подобное можно обратить, как и не верил в то, что подобное могло произойти именно с ним.
Осознание приходило тяжело, накатывало волнами, будто Фрэнк находился на мокром и холодном берегу океана, время от времени окатываемый ледяной водой. Мужчина ворочался, крутился, не мог подолгу уснуть, даже если усталость наполняла его веки свинцом, не было никакого удобного положения для его тела, Айеро ощущал своё тело так, будто натер мозоли или получил ожоги по всей поверхности кожи. Он бесполезно ерзал в постели, утыкаясь лицом в подушку и изгибаясь в странных положениях, словно его телом овладели бесы, рвущиеся наружу, но это были не они – только стыд, любовь, ложь и надежда, приправленная реализмом и пессимизмом, сопровождающим Фрэнка последние несколько лет. Джерард был несомненно тем, кто делал его счастливым, как новорожденного ребенка на руках матери, которому ничего и не нужно больше в его жизни пока что. Находясь вдали от Нью-Йорка, Айеро мог немного абстрагироваться от сложившейся в его жизни ситуации. По крайней мере, Уэй находился достаточно далеко, и каждый раз в такие дни Фрэнк мог вернуться к вопросу о том, не было ли это простым увлечением, страстью, которая превратит его в пепел, разрушив жизнь и не оставляя после себя ничего кроме горечи и потерь. Но затем он видел широкие скулы, глубокие зелёные глаза, густые брови вразлет, скромную улыбку, искривленную нижней губой, слышал высокий голос, странный, иногда немного истеричный смех, встречал его взгляд, и всё уходило в царство Аида. Фрэнк ощущал себя так, словно его облили бензином и заставили гореть, кровь гоняла по венам с невероятной скоростью, увеличивая давление с каждой секундой, как гонщик вжимает педаль своего автомобиль в пол – медленно, но уверенно и необратимо.
Фрэнк любил его. Даже если он и не знал, что такое любовь, это всё равно была именно она. Совсем не те чувства, что вызывала у него Джамия. Если сравнить, то художник был необратимым пожаром, охватывающим весь лес, завораживающий красотой и ужасом, в то время как та, что стала женой, грела сердце подобно кружке горячего чая в зимний вечер – уютно, надежно, мило, иногда обжигает, где-то на секунду, тут же угасая. Это было грустной правдой, и Айеро знал это, но пока ещё не мог принять.
***
Фрэнк стоял у своего авто, спрятав руки в глубокие карманы своей куртки, опираясь спиной о водительскую дверь машины. Мужчина стоял на парковке, находящейся перед зданием радиоуправления и коммуникаций Нью-Йорка, дожидаясь Сэма с работы. Уже немного перевалило за шесть, воздух ощутимо пах свежестью и приближающейся жизнью, солнце давно скрылось за небоскребами огромного города, скромно пробиваясь лучами между зданиями и ещё освещая улицы. Айеро поежился, замечая давнего друга, выходящего из здания сквозь стеклянные вращающиеся по оси двери. Сэм махнул рукой издалека, поправляя оранжевый рюкзак за спиной и мелькая пшеничными волосами вдалеке, бодрой походкой направляясь к Фрэнку. Они приветствуют друг друга отработанным годами особым рукопожатием и быстрыми объятиями, вскоре забираясь в салон автомобиля.
- Дружище, мне пришлось добираться на метро, чтобы ты смог забрать меня с работы. Не хотелось оставлять машину на парковке на всю ночь, - Сэм уселся поудобнее, умащивая свой рюкзак с рабочими принадлежностями на коленях. – Общественный транспорт такое дерьмо, круто что я таки оформил тогда машину в кредит, иначе сейчас сходил бы с ума от количества стремных людей, которые пялятся на других в метро.
- Я слышал, в час-пик в метро часто катаются разные извращенцы, прячущие свой стояк в просторных штанах и незаметно мастурбируя на свою жертву, пока та не видит, - Фрэнк рассмеялся, сворачивая с парковки и сливаясь с бешеным потоком машин на широкой дороге, заполненной жёлтыми такси.
- О, я должен был обязательно знать это, задница, - недовольно заворчал Сэм, выуживая из рюкзака массивный фотоаппарат, щелкая кнопками и просматривая какие-то фотографии. – Недавно был по работе на ночной тусовке с самыми известными сливками радиобизнеса в Нью-Йорке, надеюсь, я произвел хорошее впечатление, потому что лично у меня ощущение, что я выставил себя навязчивым и смущающим. Мне нужно повышение, я подумываю перестать снимать квартиру и купить небольшой дом, где-нибудь в Джерси, возможно?
Брови Фрэнка удивленно взметнулись вверх, и мужчина два раза подряд повернул голову в сторону друга, стараясь не пропустить загоревшийся зелёный свет на перекрестке. Сэм был заядлым холостяком, мужчиной нетрадиционной ориентации, который не имел серьезных отношений уже порядком четырех лет. Да что там, у него и интрижек то не было никогда, будто он дал обет воздержания, как только его одногруппник и близкий друг, в которого Сэм был безнадежно влюблен с первого дня в высшем учебном заведении, уехал в другой штат, находящийся на другом конце континента. Одиночке вроде Сэма было достаточно просторной квартире, обустроенной строго в стиле хай-тек, обзаводиться частым домом было странно и неразумно, если у мужчины не было никаких серьезных планов на ближайшее время.
- Означает ли это, что ты..? – Фрэнк не стал завершать вопрос, всё ещё бросая заинтригованные взгляды в сторону друга.
- Нет, конечно нет. Просто мне надоела обстановка моей квартиры, я хотел бы чего-нибудь более уютного, может быть заведу собаку. Но никаких романтических увлечений, нет, - Сэм отмахнулся, утыкаясь в фотоаппарат, пролистывая изображения, похожие друг на друга.
- Я знаю, что не должен говорить подобного, но было бы неплохо попытаться завести отношения с кем-нибудь, Сэмми. Даже если тебе не очень хочется, ты должен дать кому-нибудь шанс, иначе будешь затянут в своё одиночество навечно. Подумай только, ты ведь даже не встречался с тем парнем из университета. Он даже геем то и не был, - Айеро вздохнул, ощущая неловкость, сдавливающую своими холодными пальцами горло.
- Я однолюб, - коротко бросил в ответ блондин, не враждебно, скорее пытаясь четко дать понять, что он множество раз пытался, но все попытки терпели крах.
Повисло неловкое молчание, в течении которого Фрэнк просто пытался сосредоточиться на управлении машиной, молча радуясь, что ему есть чем занять руки и глаза, иначе он бы просто сгорел от неловкости в такой ситуации, потому что воздух внезапно потяжелел. Сэм продолжал смотреть фотографии, возможно уже по второму кругу, слишком низко опустив голову, от чего его шея странно вытянулась, делая его похожим на черепаху.
- Знаешь, - Картер отложил фотоаппарат в сторону, опуская его вместе с руками куда-то в рюкзак, будто сдаваясь, его глаза, цвета потемневшего океана, грустно, но серьезно устремились на Фрэнка, - это как лишиться руки или ноги. Вроде бы привыкаешь со временем, но всегда будешь скучать по ней. Ты не можешь просто смириться с этим и жить дальше, будто ты родился таким, это противоречит человеческой природе, потому что если бы у меня вдруг не стало руки, и я бы знал, как это – жить с рукой, то я бы тосковал. Не знаю, повезло мне или нет, но тот парень был моей судьбой, я верю в это, - мужчина отвел глаза, глядя на свои руки и обводя большими пальцами кнопки аппарата в своих руках. – Ты чувствуешь, что это именно то, что посылает тебе сама жизнь, просто понимаешь это каким-то образом и всё, этому нет нормального объяснения. Я верю в судьбу, но также верю в то, что она пластична, и человек управляет ею отчасти, и я не должен был отпускать его. И я должен был дать ему знать, но я не сказал ничего. Поздно предполагать, где именно я допускал ошибки, шансы упущены. Но я скучаю по нему. Очень сильно, - в конце сбившись на шепот, Сэм поднял вверх глаза, глядя через лобовое стекло на дорогу так, словно и не видел сейчас ничего.
Фрэнк отвел взгляд, пытаясь сосредоточиться на дороге, но картинка расплывалась, а шепот не выходил из головы. Он понимал. Айеро наконец знал, что имел в виду Сэм, впервые за все года он осознавал, что испытывал его друг, что нет никакого лекарства, нет слов, способных изменить ситуацию. Это было настолько тонкими нитями личных переживаний, пронизывающих сердце Картера, что Фрэнк не знал, что можно произнести, поэтому он решил промолчать, неожиданно представляя, как бы чувствовал себя сам, окажись Джерард так далеко. И это было больно. Это было странно, опасно, холодно, ужасно, а ещё так страшно, что Айеро пришлось напоминать себе, что это всего лишь его фантазии, и на самом деле это только лишь картинки, проектируемые его мозгом. Как же легко обмануть влюбленное сердце, и как же уязвимо ощущал себя Фрэнк, проводя рукой по своей груди, приглаживая складки футболки и шумно вздыхая. Кошмар во сне, который не был явью.
- Я люблю Джерарда, - слова вырвали неосознанно, и Фрэнк даже не успел прикусить язык, широко распахнутыми глазами уставившись на собственные руки на руле, надеясь на то, что они не попадут в аварию, потому что теперь мужчина уж точно не следил за дорогой.
- Что? – голос Сэма звучал ошарашенно, на грани с истеричными нотками неверия, блондин вовсе забыл о собственных проблемах, полностью переключаясь на короткие слова, сказанные Фрэнком. – Ты что?!
- Я влюбился в Джерарда, - повторил Айеро, не веря в то, что нашел силы сказать это предложение ровным голосом, уверенно и с расстановкой, хотя лицо Фрэнка выглядело скорее растерянным и вопросительным.
Шатен немного сбавил скорость, сворачивая на улицу, где находился бар, в котором они с Сэмом всегда вместе смотрели бейсбольные матчи. Мужчина бросал в сторону пораженного Сэма сконфуженные взгляды, бегая глазами по находящимся вокруг предметам, пытаясь понять, что нужно делать дальше.
- Как это произошло? – единственно, что мог выдавить из себя блондин, когда автомобиль затормозил, заехав одним колесом на бровку и немного дернувшись.
Фрэнк дернул ручник вверх и заглушил мотор, оставаясь сидеть на месте, неуверенно жуя собственные губы и подбирая правильные слова, чтобы объяснить происходящее внутри тела. Наверное, это было совсем не лучшее время для признаний, потому что шатен и сам до конца не мог справиться с паззлом, но слова оказались такими окрыленными, а момент волшебно-тоскливым, что всё произошло абсолютно бесконтрольно, отдельно от головы.
- Тогда в баре ты дал мне его номер, чтобы я немного развеялся, и…
- Я имел в виду «поговорить», а не позволять ему лезть в твои штаны, я и понятия не имел, что ты играешь за обе команды, Фрэнк, - немного сердито оборвал друга Сэм, серьезно нахмурившись. – Но чёрт с этим, я в курсе ваших встреч, и я даже прикрывал вас бесчисленное количество раз, обманывал твою жену, кстати, абсолютно бескорыстно, но всё с надеждой на то, что у вас с ним нет ничего серьезного. Ты никогда не говорил, что любишь его, никогда, Фрэнк, - блондин открыл глаза пошире, вскидывая брови и наклоняясь к Айеро ближе, будто пытаясь разглядеть его душу через выражение лица. – Скажи мне, ты с ума сошел? Я в курсе, что Уэй умеет вскружить голову, он чертовски обаятельный тип, но я не ожидал, что ты дашь ему очаровать себя.
Фрэнк молчал, не глядя на друга и сцепив зубы так сильно, что скулы болезненно заныли, а костяшки пальцев, сжимающих руль, заметно побелели. Айеро не нравилось выслушивать подобные мнения, хотя подобного и стоило ожидать. Почему люди никогда не верят в то, что можно действительно влюбиться во второй раз? Слова так обесценились, что мы воспринимаем их как должное, не понимая истинных эмоций, скрытых под ними.
- Фрэнк, - неожиданно прервал сам себя Сэм, выдержав небольшую паузу, дожидаясь, когда шатен встретиться с ним глазами, чтобы убедиться, что тот слушает его. – Ты уверен?
Единственный важный вопрос, который мог стать ответом на все остальные возникающие проблемы. Сэм разрывался между правильной своей частью, человеком, воспитанном в осознании того, что измена не есть хорошо, и пусть даже такое случается, то нельзя запускать это до той степени, когда семья рушится. Измена врастает в каменные плиты семьи как сорняк, находящий путь везде, и он пускает трещины, заставляя камни осыпаться крошкой, и Сэм не хотел допускать такого. Он не хотел, чтобы Фрэнк страдал, он не хотел, чтобы тот ошибался, чтобы был обманут, одурачен, обведен вокруг пальца. Но также вторая часть Сэма, тёмная его сторона, понимала Айеро как не понял бы никто другой из его знакомых сейчас, потому что Картер уж точно знал, что такое любовь из которой нет выхода, или же решение требует высоких жертв, буквально вырывая сердце из груди, прихватив с собой ребра и часть позвоночника.
- Да.
И звенящая тишина. Оба молчат, пока Фрэнк коротко кивает. Проходит некоторое время прежде чем Сэм наконец отводит сканирующий и настойчивый взгляд от Фрэнка, вздыхая и возясь с замком на своем рюкзаке. Он не задаст больше никаких вопросов, он не будет его вычитывать, потому что мужчина знает Айеро достаточно хорошо, чтобы сказать, что тот был самым рассудительным, логичным, умным, реалистичным, скептичным и отстраненным человеком во всём Нью-Йорке, и если уж он действительно влюбился, значит, это было так. Сэм не думал, что Айеро позволил бы кому-нибудь играть с ним, обманывать и забавляться, скорее он бы перегрыз кукловоду горло или руку, чем плясал бы на ниточках. А это означает только что Фрэнк Энтони Томас Айеро, женатый мужчина с тремя детьми, влюбился в Джерарда Артура Уэя, обаятельного и независимого творческого человека, способного и воду в вино превратить. Картер вздохнул ещё раз, но уже для пущего эффекта, чуть более наигранно, нехотя осознавая, что оказался втянут в эту игру с самого начала, возможно, он эту игру и затеял, задаром отдав билет Фрэнку. Сэм уже обманывал Джамию, Сэм уже помогал влюбленным быть вместе, влюбиться друг в друга ещё сильнее, а это разрушало фундамент семьи Айеро, отдаляло Фрэнка от его жены и детей. Всё это вело к трагичному концу, который был подслащен только возможностью двух сердец воссоединиться, но на этот раз жизнь требовала слишком больших жертв. Стоила ли игра свеч?
- А Джерард? – поинтересовался Сэм, прекратив терзать собачку замка своего рабочего рюкзака.
- Он не в курсе. Мы не говорим об этом напрямую, как сейчас, - неловко ответил Фрэнк, облегченно вздохнув от осознания того, что его друг понял его и принял, не пытаясь изменить его решение, всего лишь выглядя заботливо-нервным сейчас.
Сэм вздохнул ещё раз и распахнул дверцу автомобиля, выбираясь наружу, скрываясь в темноте улицы и шурша подошвой кроссовок по асфальту.
***
Джерард виделся с ней уже трижды. Девушку из пекарни, которой художник оставил свой номер, звали Стефания, и она оказалась действительно милой, не такой уж глупой и абсолютно не капризной, что импонировало Уэю. Хорошо воспитана, тактична, в меру сдержана, но весела и раскована, Стефания оказалась настолько подходящей актрисой для небольшого спектакля в театре Уэя, что мужчина чувствовал поднимающееся настроение. Обманывать девушек – слишком низко и гадко для такого галантного молодого человека, поэтому Джерард на первой же неформальной встрече максимально вежливо объяснил девушке, чего он хочет от неё. Она, что несвойственно большинству женщин Нью-Йорка, приняла предложение достойно и с юмором, для вида сомневаясь всего пару дней, но всё же соглашаясь помочь художнику в его нехитром деле. В основном из-за обезоруживающей улыбки, конечно, но также обещания нарисовать великолепный портрет собаки её матери, который Стефания хотела подарить той на день рождения. Задаром, конечно.
Джерард всего лишь попросил новую знакомую сыграть роль его девушки на семейном приеме девятого апреля, который состоится через три дня. Мужчина собирался пресечь насмешки родственников, сплетни за спиной, смущающие вопросы, загоняющие в тупик, потому что теперь он собирался им представить свою будущую невесту. Несомненно, Джерард придумал Стефании настоящую легенду о том, как именно они познакомились, где она училась, где проходило их первое свидание и подобные мелочи, до которых были так жадны все тёти и бабушки семейства Уэй. Всего лишь маленький обман, чтобы чувствовать себя лучше. Джерард боялся даже мысли о том, чтобы признаться в собственной ориентации своей огромной семье, он боялся реакции отца, которого с самого детства помнил как жесткого человека, художник боялся облажаться ещё больше, боялся услышать ещё более угнетающие слова в свою сторону, если бы он пришел вновь одиноким, в то время как младший Уэй, Майки, уже представлял семье свою будущую невесту. Джерард был самым настоящим пятнадцатилетним трусом, если дело касалось его семьи. Все его комплексы, заботливо взрошенные семьей долгие годы, расцветали ядовитыми цветами глубоко внутри брюнета, являясь его слабостью, уязвимым местом, которое мужчина старательно скрывал под налетом уверенности в собственном успехе.
Удивительно, как иногда окружение влияет на растущую в человеке личность, и Джерард был ярким примером того, как беспечные родители позволили мальчику вырасти неуверенным в себе, замкнутым и раненым собственной семьей, относящейся к ребенку с легкой насмешкой, иногда забывая, что это всего лишь дитя. Даже родная мать, любящая обоих сыновей одинаково сильно, почему-то не вдавалась настолько глубоко в старшего Уэя, чтобы заметить, что что-то причиняет ему боль, сковывая растущего в нём человека.
И сейчас брюнет вскрывал желтый конверт обычными ножницами в своём светлом кабинете, ожидая, пока ноутбук загрузит утреннюю почту. Внутри Джерарда ожидал всего лишь подарочный чек с достаточной суммой и небольшой листок, подписанный материнским почерком. Женщина сообщала, что чек – подарок на почти наступивший день рождения Джерарда, а также что семейный ужин состоится девятого апреля. Художник цокнул языком, недовольно сминая пальцами бумагу, продолжая читать ровные строчки. Ему абсолютно не нравилась идея провести свой собственный день, день, каждая минута которого принадлежит только Уэю, вместе с кучей старых родственников, при виде которых в голове сразу же всплывают неприятные воспоминания. Также мама Джерарда уточняла, что встреча будет происходить в небольшом ресторане, а не в доме семейства Уэй. Брюнет откинул конверт и чек на письменный стол, откидываясь на спинку стула и теряя к бумагам всякий интерес. Подаренная родителями сумма была незначительно выше его месячной зарплаты, да и вся задумка была лишена какой-либо оригинальности. Словно они просто хотели отделаться от сына деньгами, не затрачивая времени на выбор подарка, который бы ему действительно понравился. Но деньги не решают ничего в этом случае.
Проверяя почту, Джерард думал о Майки и том, что младший брат наверняка устроит ему самую настоящую нравоучительную лекцию о том, насколько аморален поступок художника по отношению к Фрэнку, поэтому художник игнорировал любые провокационные вопросы брата на эту тему, скрывая от него подробную информацию. В конце концов, они были самостоятельными людьми, способными принимать решения отдельно друг от друга. Уэй признавал перед самим собой, что то, что он скрывает от Фрэнка свои проблемы с семьей, свои комплексы, тайные страхи - как минимум нечестно и некрасиво, но вот афера со Стефанией казалась Джерарду и вовсе эгоистичной и грязной, хотя выглядело всё достаточно аккуратно, если не брать во внимание тот факт, кто брюнет определенно был влюблен в Айеро. И художник разрывался между честностью и внутренними страхами, не способный пожертвовать собой, отдаться на растерзание настоящим стервятникам, чтобы не обманывать Фрэнка. Джерард не сможет вытерпеть ещё один год придирчивых желчных замечаний, больше нет, но и лишней смелости признаться в нетрадиционной ориентации у него не завалялось в шкафу. Уэй успокаивал себя тем, что чисто теоретически обманом это не было, потому что художник не изменял Айеро со Стефанией, а значит ничего ужасного и не случилось, но отчего-то на душе скреблись кошки и выли тоскливо волки, пока Джерард постукивал карандашом по чистому листу перед собой, обдумывая будущий эскиз для новой работы и поглядывая в работающий монитор компьютера. Уэй просто не договаривал, верно?
Брюнет размышлял о Фрэнке и их скорой завтрашней встрече, которой он ждал с таким нетерпением. Джерард собирался заново познакомить Айеро с Майки, на этот раз сделав всё правильно и гладко, исправив предыдущий конфуз, произошедший несколько дней назад. Уэй умоляет время идти быстрее, скользя карандашом по бумаге и размышляя не о персонаже, которого изображал, а о цвете ресниц Айеро, их легком изгибе у уголков глаз, отбрасываемых поутру тенях, о запахе и мягкости губ. С каждой секундой хотелось поскорее увидеть Фрэнка, но также замедлить часы, неумолимо приближающие девятое апреля, день великого обмана, неловкости, страха и стыда. Джерарж старался оградить себя от мыслей о том, что он на самом деле врёт Айеро, скрывает от него частичку своей настоящей жизни, и никакие оправдания вроде того, что художник Фрэнку объяснять ничего не обязан, не кажутся вразумительными, потому что у них ведь не деловые отношения, в самом деле.
Но Джерард был слишком трус, чтобы поступить иначе, хоть иногда хватал трубку и почти звонил Фрэнку, чтобы подчистую рассказать тому всё, но нет. Нет, он не хочет ранить Айеро своим поступком, поэтому лучше ему вообще не знать о таких вещах, ведь это не так значительно, это ничего не значит, это всё не серьезно, и всё это повторял себе в голове художник, отбрасывая телефон в сторону.
Примечания:
Вы знаете, я влюбился в эти арты от pampam. Спасибо.
http://sg.uploads.ru/Hl0Fd.jpg
http://sh.uploads.ru/ZP1zi.jpg
|
