Удар и снова дробь. Я поднимаю голову и смотрю в зал. Странно, тусклые огни ламп кажутся обжигающими, палящими глаза. Снова удар. Странно, что сердце сбивается со счёта и подстраивается под эти всплески звука. Словно дыхание замирает на секунду и я делаю глубокий вдох, каждый раз, как Джерард бросает микрофон в зал, губы невольно повторяют за зрителями слова, а руки выбивают ритм на тонких струнах. И в больном сознание возникает мысль, что для меня вся это дребедень не пустые слова, если не смерть.

Всё что ты мне сделал. Фраза относительная, но в то же время идеально подходит. Сделал не зная, убиваешь не смотря, спокойно идя дальше, в то время как с каждой секунды боль становится всё невыносимее и ужаснее. И что самое странное, я не собираюсь ничего делать в ответ, ничего предпринимать или пытаться отомстить. Жизнь сама даст тебе пощёчину и наградит самым из ужасных наказаний: временем. Строго отведённым временем, которое будет невозможно обмануть. Она так всегда делает. Потому что люди не знают меры, как и не знают, что хорошо, а что плохо. А что жизнь, для того она и дана, чтобы быть не вечной и с каждой ошибкой списывать со своего счёта дни, часы и секунды. Моё время уже давно истекло, ощущения, что я стою где-то на грани того, чтобы сдохнуть морально или повернуть назад. И я не умру, я ещё вернуть, насчёт этого можете не беспокоиться.

Каждое твоё слово и каждый взгляд сравнимы с кладом, который я ни за что не собираюсь ни с кем делить. Гип-гип-ура, как говорится… Двойственное понятие: может ли любовь быть болью? Я скажу вам точно - да. Ты убийца. Каждый день во сне меня переполняет страх, поэтому уже давно я не вижу снов, где бы не появился ты. Либо всё, либо ничего, но я не могу умереть. Закрыться в ванной, исполосовав себя бритвой, что может быть проще в этом случае? Ничего, намного сложнее выжить. И пусть ты для меня всё, я останусь здесь, даже пустой оболочкой, плевать. Я хочу жить.

Но знаешь, иногда мне кажется, что ты не так уж и важен, потому что я начинаю чувствовать сою силу. Да, малыш, я выберусь из той ямы дерьма, в которую ты меня загнал и как бы ты не прятался, знай, что я всегда буду помнить тебя. Да то будет сложно и больно, но я готов и… Я буду помнить всё…

Когда ты уйдёшь, когда ты был рядом.

- Я буду помнить тебя!!!- срывающимся голосом кричу я, ловя взглядом подходящего Джерарда и снова откидываю голову сцепляя зубы как можно сильнее и чувствуя тепло. Всё-таки как приятно иногда сказать всем то, что чувствуешь, хоть этого никто и не поймёт.

Усталый взгляд кое-как поднимается от пола и я вижу, как десятки, если не сотни рук медленно поднимаются вверх и начинают синхронно раскачиваться, как ветки деревьев от ветра; глаза людей, стоящих сейчас под нами светятся и в каждом я вижу радость и энергию, которая так и рвётся наружу, но сдерживается нами, а в частности голосом Джерарда, словно мёд разливающийся по залу. Я смотрю на всё это и невольно улыбаюсь: да… сложно оставаться равнодушным, когда столько людей платят деньги ради того чтобы послушать что сочиняешь ты и какую музыку играешь. Чтобы увидеть тебя своими глазами и потом с таким же трепетом и страстью делиться этим знаменательным в жизни событием с друзьями и подругами. И сейчас все они стоят вот здесь и раскачиваются, словно на волнах, хотя… говорят же, что есть звуковые волны…

Я ненавижу эту песню. Да, она красивая, да мелодичная и трогательная, но будь моя воля, я бы уничтожил эту проклятую запись… Стёр к чертям собачьим, а потом стёр бы память остальным, чтоб никто ничего не помнил. Не могу слушать эти слова и каждый раз пытаюсь просто играть, закрывшись в себе, но не слушать Джерарда. Это для меня задача невыполнимая… Я не могу не слушать его голос…

Уйти и забыть. Нет, всё не правильно. Мои поступки убивают меня же, причём ещё не известно что хуже. Но не бойся, если ты решишь уйти, я не буду просить тебя остаться, не дождёшься. Я решил и не поверну назад, а если даже ты и вернёшься, то уйду или найду какую-нибудь лазейку в жизненном документе, чтобы только избежать повторной записи Джерард Уэй. Тогда просто не будет толку во всех моих самоистязательных действиях: обойти круг, вернувшись на старт, я к этому не готов. Так что лучше выметайся отсюда, пока можешь. Хотя даже интересно, а ты обернёшься мне вслед, вспомнишь всё что между нами было? Хотя…. Чего уж там было. Ничего. Хах, надо сдержать слёзы. Надо закрыть глаза и глубоко вдохнуть. Ноздри опять всасывают затхлый воздух помещения и немного приводят меня в себя. Я снова моргаю и смотрю вокруг. Нет, одна слеза всё-таки прочертила дорожку на щеке, но я тут же смахнул её очередной встряской. Да, всё правильно, я устал. Мне надоели все эти душевные встряски и тычки. Будто кулаком и в живот. На-до-е-ло.

Иногда я задумываюсь, а кто я в этой ситуации? Пешка? Игрушка? Хотя если подумать, то я могу казать ничтожным человеком без своей воли, который слепо, словно собака следует за своим хозяином? Может, но у меня есть своё мнение, у меня есть сила и я вам клянусь, что уйду. Уйду, даже если вы этого не хотите.

Я вижу как его глаза устало бродят по залу и в этих прекрасный изумрудных зрачках отражаются персиковые лучи прожектора. Никогда бы не думал, что они могут быть так прекрасны… Но что же это? Дамы и господа, мне кажется или в его глазах я вижу какие-то другие чувства кроме адреналина и усталости? Это мой мозг уже посылает мне болезненные импульсы о потребности психолога в этой безумной игре чувств и личности или Джерард просто плохой актёр? Его движения становятся всё плавне, рука проводит по лицу и по щеке стекает капля. Это всё пот, пот, но… почему мне кажется что это слеза? Всё, я точно больной…

Нет, ни за что.

Этого никогда не произойдёт…

Из темноты меня вытаскивает быстрое прикосновение, и рука Джерарда скользит по моему плечу.

- Ну что, сыграем им наш подарочек?

- Конечно,- ухмыляюсь я и отчего-то радостно улыбаюсь. Мне эта песня определённо нравится.

- Точно сможешь?- немного сомнительно говорит он, а я даже вспыхиваю от гнева. Я? Не смогу?!

- Да легко!- так же радуясь, говорю я и встаю рядом с микрофоном в предвкушении очередного эпизода своей никчёмной жизни, который я точно переживу.

Скажи, тебе не кажется, что здесь слишком темно для игры? Нет, потому что даже эти редкие светильники слепят меня похлеще атомного реактора. Я не вижу, что происходит прямо перед глазами, а просто играю, слушая голос Джерарда, прорывающийся сквозь этот скрежет медиаторов и воплей подростков передо мной. Странно, всё моё тело словно окутывает какая-то дымка, от которой я не могу пошевелиться, такая лёгкость свобода, от которой в голове только беспорядок, что я не могу собрать свои мысли. Повторяю всё что слышу…

Ты бы поймал, если бы я начал падать? Беззвучный шёпот срывается с моих губ и тонет в этом воздухе, от которого ещё час и я задохнусь. И потом фаны будут соскребать мою тушку с этого паркета, я вам точно говорю! А я тут так и подохну… Хотя, сколько там нам осталось сыграть… три песни, четыре? Не помню.

Я заметил, я действительно понимаю, что некоторые вещи в нашей жизни являются мелкими и незначительными, но в то же время всё относительно и ничего не бывает просто так.

Тебе параллельно, я заливаюсь румянцем.

Тебе параллельно, моё сердце пронзает боль.

А вроде всё одно и то же: тебе параллельно, не заметил?

Нет, я не говорю что ты монстр или что-то в этом духе, я просто ещё раз подчёркиваю: тебе всё равно.

Опускаю голову, что подбородок еле касается мокрой футболки. Глубокий вздох. Иногда я думаю: может быть здесь действительно нет никого, кто бы смог понять меня, никого, кто бы попытался помочь и разделить боль и хотя бы поволноваться. Хотя тут я ошибаюсь… парни всегда волнуются за меня, но я всегда молчу. Молчу, потому что не могу сказать правду, молчу, потому что знаю: меня действительно не поймут.

А может быть только я себя в этом накручиваю? Может ничего вообще нет и любовь эта не продлиться больше этого сраного концерта? Человек сам себя мучает, это факт. Но что делаю я?

А вообще, я бы остался, но только если бы знал, чо кто-нибудь здесь любит меня. Если бы точно знал…

И именно поэтому я всегда возвращаюсь к Джамие.

Мама, мама. Блин, а я ведь действительно качусь в ад, причём сам это осознавая. Качусь по прямой дороге, пока исподлобья смотрю на него, закатывающего глаза и прижимающегося к микрофону, чтобы не упасть. Как круглое и деревянное колесо. Каждый раз я пишу тебе , что у меня всё хорошо, что у меня всё будет хорошо. Да по моим письмам жизнь вообще позитив полнейший! А все эти новости про убийц и аварии так, на самом деле это вас правительство пугает, чтобы вы не больно-то расслаблялись, их вечные рабы на производстве! Я всё понимаю, что ты волнуешься, понимаю, как тебе тяжело видеть меня всего несколько раз в год, если я на гастролях и узнавать о жизни твоего сына только через газеты и журналы, ну может иногда и из интервью, но это не важно!

Я просто не хочу чтобы ты знала, в какое дерьмо впутался твой маленький и никудышный отпрыск. И именно это заставляет меня каждый раз дрожащей рукой дописывать. « Желаю тебе всего хорошего, всё будет отлично.» Просто потому что я осознаю что лгу, но ведь ложь бывает и во благо. Ведь так нам говорили большинство учёных? Так. Вот теперь и подавитесь своими доводами, очкарики долбанутые.

А вообще, мы все собираемся на сметную плаху, вы с нами?

Ты прав, мы полны лжи. Да что уж скрывать, мы слеплены из неё, каким то очень пафосным архитектором, который точно был ещё и очень щедрым, раз сделал из нас таких бугаев.

Ладно, Майки худой, да он и врёт меньше. Но суть та же.

Мама, ты видишь, что эта война сделала со мной? Ты видишь эти отметины на моём теле, покрывающие мои руки и спину, мой живот? А ведь это всё война, в которой все му участники. А если нет, то дезертиры-самоубийцы или падшие, которым уже нет дороги назад. Я вспоминаю все твои нравоучения и слёзы, качущиеся по щекам. Мне вдруг становится так херово и я с усмешкой думаю: да… сынок из меня мог выйти и получше, мама.

Прошу только, не вини меня, я сделал всё что мог… ну или я просто такая скотина. На секунду кривляния нашего фронтмена вытаскиваю меня из этого потока мыслей и следующие слова, которые он говорит, буквально суют меня носом в дерьмо.

Во всё то, которое я совершил.

Опять ты кривляешься?! Ну всё, либо ты побыстрее отпеваешь своё и мы доигрываем эту фигню или я тебя придушу, как бы ни любил.

Хэлена, милая моя Хэлена. Должен признать, но эту песню я был пуст, как вакуум. Ни одна мысль не посмела посетить мою больную голову. Я просто закрутился в музыке и забыл кто я, что я есть и как тут оказался, потому что это-то что происходит со мной. Да… В моей душе и музыке произошёл резонанс, она идеально подходила. И возможно всё, о чём я говорил и думал. Все итоги, которые я подвёл за концерт взорвались, подчинившись этому тупому до безобразия физическому закону и я… сломался. Сломался ощутив это всем сердцем, но несколькими минутами позже..

Скрежет гитары Рэя это всё что я слышу. В следующую секунду мои ноги подламываются и я падаю на колени, плотно обхватив дрожащими пальцами гриф гитары, не теряя опоры. Прямо над ушами: звук клавиш пианино, сопровождающие мои тщетные попытки собраться, но я не могу. Немного отползая от центра, я оборачиваюсь и прислоняюсь спиной к чему-то холодному и вздыхаю. Буквально каждой клеткой я ощущаю на себе всю тяжесть своей жизни. Мир словно утонул: я ничего не слышу. Боб немного сутулясь и устало выползает из-за своей установки и шлёпает за Рэем, умудрившегося стянуть где-то то ли бутылку пива, то ли воды, не знаю. Майки почёсывается и тонет вместе с ними в пестрой толпе фанатов, сопровождаемый верными работничками, дежурившими у входа на сцену.

Сначала я тону во тьме и только потом, когда зрение, заодно со слухом вновь ко мне возвращается, я поднимаю на его усталый взгляд. Его фигура теряется для меня в волосах, падающих на лицо, в свете прожекторов, всё ещё палящих на зал, его голос теперь слышен мне как никогда чётко, и я теперь с волнение наблюдаю, как он держится руками за микрофон. Слышу слова Джерарда, что мы благодарны всем этим людям, за то, что они пришли и что это для нас много значит. Да мне плевать на всё это, честно.

Теперь всё не так. Приглушённый свет вылавливает его очертания из темноты зала; я сижу, привалившись спиной к деревянному покрытию. Моя фигура заслонена огромной чёрной колонкой и только одна камера может выловить меня здесь. Я погружён в тень, руки на коленях. И теперь ничего не мешает мне смотреть на тебя. Ничего не мешает просто любоваться тобой, как я не могу сделать очень давно. И теперь всё, свобода. Пусть она продлится не более четырёх минут, но мне это уже не важно, мне уже ничего не важно…

Отвернись прошу тебя, я не хочу чтобы ты видел меня таким. Я не хочу чтобы ты видел меня, съёжившимся за колонкой, мои руки, без сил упавшие на по и моё лицо… Я не хочу чтобы ты видел моё лицо, слёзы, изредка падающие на покрытие и оставляющие полоски на лице, смешиваясь с потом, чтобы ты видел мои глаза и тот взгляд, которым я на тебя смотрю: полный боли и отчаяния, но держащийся, твёрдый и уверенный. Сейчас я смотрю на тебя и молчу, не в силах сказать ни слова, я хочу напиться этим вином под названием Джерард Уэй и может даже умереь от этого. Я не могу спокойно смотреть на тебя, когда ты поёшь эту песню, сколь чувств и боли в голосе, разносящемся из колонок. Я не могу спокойно смотреть на твои волосы, которые так хочется нежно заправить за ухо и глаза, прикрытые в сладостной усталости. Я представляю как ты расслаблен и собран одновременно. И только сейчас я понимаю, что всё дерьмо. Что все мои надежды на исцеление невозможны. Ты- мой рак. Я- твоя жертва.

Руки прижимаются к лицу. Пока камера не смотрит на меня, я со всей силой сжимаю зубы и кричу беззвучным криком, стыдясь собственной беспомощности. Вспоминаются слова Хэлены, но и они лгут.

Скажи мне только одно, почему ты забираешь из моего разбитого сердца только хорошее, почему? Сгибаюсь от колики и молча смотрю на тебя, на твои губы разкрывающиеся со словами, словно раскрывающими моё настоящее состояние.

Говоришь, что самое сложное бросить? Да, я болен и не могу тебя забыть, я ничего не могу. И вот ты наклоняешь голову, смотря завораживающим взглядом своих изумрудных глаз, растягивая шубы в скромной улыбки. Негромкие крики фанатов, твоё очередное спасибо. Допеваешь ноту и, не поворачиваясь в мою сторону уходишь. А я так и остаюсь здесь: забытый и за колонкой, не нужный никому.

Слёзы катятся по лицу, руки сжимаются в кулаки. Я иссяк, я пуст. Вот теперь, я действительно умер. Устало поднимаюсь и, кряхтя, следую за ним, повесив голову.

Всего лишь маленький человек в большом мире. В мире, где ему возможно просто не прописали роль.