Через миллионы минут и других концертов я в первый раз увидел злосчастные анютины глазки. Незаметные прекрасные цветы; белёсые соцветия; единственный рисунок всей моей коллекции, который не был похож на другие картинки. Старая работа с исчезнувшей историей - с историей, которую больше никто не признавал, никто не хотел слышать, никто не хотел помнить.
Мы с тобой тянули за собой воспоминания и никогда не начинали всё сначала, я тешил тебя какими-то обещаниями и упрёками. Сейчас понимаю, что моё решение начать всё заново имеет последствия, о которых я не думал. Странно осознавать, что совсем не каждый новый шаг сможет принести что-то свежее.
Мы так хотели жить свободно, что не заметили, как из ребячившихся взрослых превратились во взрослых детей, обретших счастье, которое невозможно объяснить. Я, к слову, совсем не уверен, что сейчас счастлив больше, чем когда выпихивал Майки со своего места в автобусе под твой неровный смех, пока Боб делал примерно то же самое, что и я.
Странное счастье, которое таковым не является.
Не шоколад, Пэнси, – сахарозаменитель.
Неприятно осознавать, что то, чего я всегда так хотел, вдруг обернулось маленькой птицей, впорхнувшей в клетку и по собственной воле закрывшейся изнутри. Теперь я видел тебя человеком, который не мог без ненависти смотреть на то, как я медленно ухожу.
Не могу поверить, что это с нами произошло. Я уже устал говорить себе то, что нельзя скучать по ускользнувшему прошлому. Это цветной кошмар, разогнавшийся вперёд, что есть мочи. Перекрашиваю всё в чёрный и белый, чтобы успокоиться; цвета нам никогда не были к лицу, они лишь всё испортили несколько вечностей, бесконечностей лет назад. Иной раз мне даже кажется, что мы стали мученическим олицетворением боли, олицетворением падения хрупких звёзд, затишья перед губительной бурей, всех невыплаканных слёз.
... Как приятно проснуться в одиночестве и ничего не ощутить. Меня, правда, пугает такое безразличие, я всегда его ненавидел, если ты помнишь. Расскажешь мне, что будет дальше? Я уверен, ты для себя всё решил уже очень давно. Как и я когда-то. Дело лишь в том, что я до сих пор не знаю, кто из нас сделал правильный выбор.
Ты знаешь, что каждый раз, словно это уже устойчивая традиция, мне говорят, что у тебя всё хорошо? Если это правда, то пусть будет так; быть может, из нас двоих неожиданно ты сможешь идти дальше. Не представляешь, как непривычно узнавать то, что у тебя всё в порядке, от третьих лиц. Сейчас отголоском в голове зазвучала фраза о том, что из нас двоих виноват всегда был я.
Никогда не оглядывайся назад в гневе и злости. Отпусти всё. Или снова прими, но на это я не надеюсь, это лишь мои слабовольные грёзы, которые я уже давно порываюсь выкинуть прочь. Я знаю, что ты больше никогда не сможешь найти ни одной причины быть рядом, ненадолго появиться и пробыть со мной пару минут на расстоянии вытянутой руки.
Отстегни свой плащ мыслей, тяготящих железными креплениями на плечах, отбрось прочь ворох воспоминаний – ты прекрасно знаешь, что без них будешь чувствовать себя лучше. Хотя.. Да, я совсем забыл, что это для тебя вовсе не главное.
Забавно то, что я не знаю, очередной ли это приступ тоски, отвратительной ностальгии, или же полноценное возвращение пережитого. Случайно ли я нашёл этот набросок десятилетней давности с беспорядочным букетом маленьких цветков?
Пэнси, я знаю, ты помнишь меня, желая того или нет, помнишь досконально всё, и я хочу думать, что когда-нибудь смогу отомстить. Отомстить не тебе, конечно, все раны, причинённые тобой, временны, не фатальны, обратимы; отомстить метафорическому кому-то за то, что мы испортили себе всё. Разрушили себе жизнь. Я хочу вернуть её.
Быть может, мы встретимся вновь в конце пути, потому что ты знаешь, что так должно быть.
Всё
всегда
возвращается
на круги своя,
мы ходим по спирали времени и неизменно приходим к собственным истокам, лишь в другом виде, в другом обличии, с другим взглядом, с одной только жизнью, осевшей на плечах. Я увижу тебя снова, увижу в последний раз, потому что так суждено.
*
Это было одно из тех пасмурных, ненастных, спокойных утр, когда тишина пустого крохотного особняка что-то настойчиво нашёптывает на ухо.
Если прислушаться к стенам дома в чужом штате, можно услышать правду, которую совсем не хочется слышать.
Правду об истинных чувствах, которые эти самые стены чувствуют через ставшую повседневной ложь, озвученную вслух.
*
Пэнси, моя безмерная любовь теперь укутана в бесцветную кутерьму боли.
Сейчас послушай меня, Пэнси. Услышь меня.
Вдалеке тот самый плеск, шум океана в Нью-Джерси. Только он не позади, а ещё далеко впереди, Пэнси.
Потому что, пусть ничего и не изменить, пусть за все грехи свои мы расплачиваемся безвозвратными секундами жизни, мы всегда можем просто вернуться.
А теперь глубоко выдохни и лишь скажи мне:
анютины глазки, Пэнси–
–ты помнишь, как я их нарисовал?
|
